"Летом 41го"
Летом 41го.
- Фууууу, ни фига себе, как повезло...., - устало откинулся на стенку купе и закрыл глаза. Я возвращался из командировки в Германию и прекрасно представлял себе все проблемы связанные с приобретением билетов на поезд. Служебные дела в командировке уладил быстро и выкроил ещё пять дней на Кострому, где неплохо отдохнул у бабушки с дедушкой. С Костромы до Москвы доехал ночным рейсом автобуса и через час после прибытия на московский автовокзал "Щёлково" заходил в кассовый зал Белорусского вокзала. Я был готов к трудностям стояния в очереди, но увидев битком набитый зал, ужаснулся: вьющиеся, бесконечные очереди в несколько рядов, потные и злые пассажиры, уставшие и капризные дети непрестанно теребившие раздражённых родителей и ровный, беспрерывный гул голосов, прерываемый неразборчивыми объявлениями вокзальных дикторов. Такая картина была перед кассами для гражданских и я с лёгкой надеждой двинулся к кассе для военнослужащих и был неприятно удивлён - здесь очередь была на порядок длиннее и многочисленнее. Потыркавшись и пообщавшись с теми, кто уже отстоял несколько часов в очереди, передо мной нарисовалась неприятная перспектива простоять за билетом от двенадцати часов до суток.
С досадой почесав затылок, по военному быстро принял решение. До вечера гуляю по Москве, а вечером занимаю очередь и в крайнем случаи через сутки куплю билет на вечерний поезд "Москва-Брест".
Так и сделал. Москва была моим любимым городом, поэтому я с удовольствием поболтался по городу, а вечером вновь нарисовался на вокзале. Плотно и не спеша поев в ресторане, накатил грамм сто пятьдесят армянского коньяка и я занял очередь в кассу. Те, кто стоял последними утром, когда я был здесь, продвинулись до середины очереди. Тяжело вздохнув, раскрыл интересную книжку и приготовился к терпеливому стоянию. Особо не беспокоился, в отличии от подавляющего количества стоявших в очереди, которые возвращались в Германию и Польшу из отпусков с минимумом денег, у меня в кармане было около пятисот рублей. Так что если будет невезуха, с голода и от безденежья страдать не буду. Виза кончалась через две недели, так что....., но конечно лучше купить билет и вовремя прибыть в часть.
Только углубился в чтение книги, как послышался бодрый голос: - Товарищи, есть один билет в поезд "Москва-Берлин". Отправление через сорок минут. Кому то надо.....?
Очередь встрепенулась, но никто не изъявил желание купить, а меня как толкнуло в спину и я призывно махнул рукой. Парень, лет двадцати семи, с открытым лицом подошёл ко мне и недоверчиво оглядел меня.
- Я беру. Сколько?
- Офицер?
- Какая тебе разница?
- Я ведь за наличку продаю, а не за проездные документы, - парень стремительно терял ко мне интерес и собирался отходить от очереди.
- Беру за деньги. Сколько? - Настойчиво спросил я. Перспектива через сорок минут оказаться в вагоне и уехать из Москвы меня устраивала полностью.
- Вагон спальный, дорого..., - парень продолжал смотреть с недоверием.
- Блин, ну сколько?
- Девяносто рублей.
- Беру, - выдохнул я, а стоявший передо мной мужик решительного вида, слушавший наш разговор, осуждающе произнёс, обращаясь ко мне.
- Не бери, обманет. Ведь это спекулянт.
Парень не обиделся, а улыбнувшись на все тридцать два белых зуба заверил меня: - Не слушай никого, завидно человеку, что не он купил, вот и болтает. Я тебя сейчас в вагон посажу и ты там со мной рассчитаешься, чтоб без всякого сомнения. Так берёшь?
- Беру, беру, пошли. Я за вами если, вернусь, - это я уже обратился к отвернувшемуся, недовольному мужику.
Через десять минут забрали вещи из камеры хранения и ещё через десять минут подошли к моему вагону. Проводник равнодушно повертел билет в руках, сделал отметку в своём списке и, мазнув меня взглядом, спросил всё ли у меня в порядке с загран. паспортом.
Услышав ответ, что всё в порядке, он совсем потерял ко мне всякий интерес. Мы зашли в двух местное купе и, оставив вещи, вышли из вагона разговорившись.
Парень действительно был спекулянтом, имел связь с кассами и таким образом зарабатывал себе на жизнь. Надо сказать неплохо зарабатывал. С меня, как он признался, он брал тридцатку сверху.
За десять минут до отхода я честно рассчитался с ним и зашёл в своё купе.
Всё, через сутки буду в Берлине, а там поездом до Ошаца три часа и я дома.
Послышался звук мягко откатившейся в сторону двери и на входе купе появился представительный, лет пятьдесят пять - пятьдесят семь мужчина, на пиджаке которого тускло блеснула золотая звезда Героя Советского Союза и несколько рядов орденских планок. Я, автоматически, как на пружинах вскочил с нижней полки и принял строевую стойку.
- Вольно, Вольно, - засмеялся незнакомец, - сразу видно армейская косточка... Верно угадал?
- Так точно. Прапорщик Цеханович, командир второго огневого взвода 122 мм гаубиц Д-30.
- Ну, ну. Чего орёшь на весь вагон? А я полковник Суриков, Пётр Николаевич. Тебя как зовут?
- Борис...
- Ну и хорошо Борис. У меня девятнадцатое место, а у тебя значит двадцатое. Так?
- Так точно, товарищ полковник, - я хлопнул ладонью по верхней полке.
Герой Советского Союза досадливо поморщился и наставительно сказал: - Давай, Боря, сразу договоримся: я хоть и полковник, но МВДэшный и для тебя Пётр Николаевич, ты понял меня?
- Так точ...., - сконфузился и тут же поправился, - понял, Пётр Николаевич.
- Докуда едешь, Боря: до Бреста что ли?
- Не..., дальше - до Берлина.
- Оооо попутчики значит, я тоже туда.
Пока мы оживлённо устраивались и общались, поезд плавно тронулся и перрон негостеприимного Белорусского вокзала исчез где то сзади. Через пять минут в купе зашёл хмурый проводник, забрал билеты и ушёл. Мы оба по очереди переоделись и Пётр Николаевич, хитро на меня поглядев, достал из портфеля бутылку коньяка: - Как.., будешь?
- А какой русский откажется от ста грамм? - Я в свою очередь залез в свою сумку и достал круг колбасы, хлеба, кой какую закусь и тоже бутылку коньяка. Через пару минут небольшой столик был уставлен закуской и выпивкой. Пётр Николаевич взял мою бутылку и протянул её мне.
- Убери до завтра. Границу с Польшей будем пересекать вот и дербалызнем.
Мы выпили за удачную поездку и пока закусывали, я всё косился взглядом на звезду Героя на пиджаке, висевшим на плечиках.
- Ну, иди, погляди, если так тебя это интересует, - увидев мой интерес, разрешил полковник.
Что ж звезда Героя смотрелась солидно и пальцы чувствовали приятную тяжесть, когда я немного приподнял её. Пять орденов и десять медалей.
- За войну, Пётр Николаевич?
- Звёздочка, четыре ордена и три медали за войну. Я ж год уже отслужил срочной службы, как война началась: от первого дня до последнего. Остальные награды милицейские. За службу в милиции.
- Ничего себе, а я очень люблю читать про войну, особенно про первые месяцы войны. Расскажите, Пётр Николаевич... Только ни как пионерам рассказываете, а по настоящему.
- Ладно, тогда садись. Выпьем и расскажу. Только не только о себе, но и о других кто был тогда рядом, а особенно про своего командира майора Третьякова. Вот это был командир, всем командирам командир...
Часть первая.
Хорошо уплотнённая, щебёночная дорога летела через небольшие, пронизанные солнечными лучами перелески, выскакивала в поля, в которых уже желтела и склоняла к земле тяжёлые колосья пшеницы или синели бескрайними просторами посевы льна. Иной раз она тянулась долгими километрами густых и сумрачных лесов, где нетронутые, высокие и могучие деревья сонно дремали на протяжении сотни лет около дороги, наблюдая неспешное движение повозок и людей. Но всё равно дорога рано или поздно, но вырывалась и оттуда, ныряла в глубокие, заросшие густым кустарником овраги, перепрыгивали по небольшим, но крепким мосткам через узкие ручейки и речушки. Гораздо реже она утыкалась и в более широкие реки, где путников поджидали паромы или неглубокие брода.
Дорога была старая, служа людям не одну сотню лет и могла рассказать много чего интересного и познавательного. Видела она и польские полчища гордой шляхты, видела многочисленные русские рати. Глядела на наполеоновские войска, двигающиеся в сторону Москвы, а через полгода бредущих по колено в снегу, голодных, замёрших, бросающих всё разбитых французов. Много что она видела и если бы владела голосом и слогом классика английской литературы Вальтера Скотта, то она могла рассказать как у этого невзрачного мостика, в начале прошлого столетия, разбойнички начисто ограбили богатого купчину, но жизни его не лишили. А здесь, у валуна, грузно вросшего в землю и покрытого наполовину мхом, долгими длинными вечерами счастливо встречались парень с девушкой из соседних деревенек, любовь которых закончилась свадьбой и долгой, трудной, но счастливой жизнью. А у этой развилки умерла монашка: шла, шла, присела отдохнуть и умерла. Поэтому здесь и стоит наполовину сгнивший и наклонившийся на сторону католический крест с потемневшей иконкой святой девы Марии.
