– Здравствуйте! Мне на 60 поездок.
– Здравствуйте! Сколько?
– Шестьдесят. Шестьдесят поездок!
– Повторите ещё раз, пожалуйста!
– Шесть-де-сят по-езд-ок! – Таня всё дальше и дальше просовывает руку с бумажками в маленькое углубление под большим стеклом и через него же пытается докричаться до кассира.
– Шестьдесят?
– Да! – Выгибается Таня и носом утыкается в стекло.
– Ну, понятно. Надо громче говорить. Тут не театр.
– Я заметила.
– А вот хамить не нужно.
– Это я вам хамлю?
– Ой, девушка, проходите, не задерживайте. За вами ещё сколько людей стоит, посмотрите.
– А я тут тоже стояла, между прочим. Ждала. До свидания!
– И вам, и вам.
Таня хлопает по деревянной узкой стойке, раздражённо хватает с неё проездную карточку и подходит к турникету.
– Тоже мне, какие спокойные и правильные нашлись! Нет, ты видела, видела? Я валяюсь, как говорится…
– А что случилось-то? Ты аж красная вся. – Сбоку от турникета стоит Алёна, младшая сестра Тани.
Алёна приехала в Москву всего на пару дней из родного Моршанска, чтобы повидаться с сестрой и вместе с ней сходить к нотариусу, оформить какие-то очень важные документы после смерти их матери. Какие именно документы, Алёна толком не знала. Ей сказали приехать, она и приехала. Алёна, как она сама говорила, «в этих нотариусах ничего не понимала», поэтому ей было проще положиться на боевой дух Танюхи. Та всегда разбиралась с подобными вопросами на раз-два. То и дело оказывалось, что у Танюхи в каждой конторе по знакомому представителю имеется: то она знает продавца в магазине, то помощник заместителя регионального отделения полиции – сын её подруги, то начальник транспортной компании – её давний должник, то, вот, друг-нотариус фирму в Москве открыл. Если представить, что они с сестрой – это маленький поезд, то Танюха была пыхтящим локомотивом, а Алёна – вагоном-рестораном, где тепло, уютно и всегда покормят. Мать вытаскивала Танюху из милицейских отделений в непростые девяностые и прятала в детской комнате её друзей, числившихся в розыске. Но в последние годы всё чаще приходила к ней на вкуснейшие пироги и за поддержкой, потому что если Танюха рядом, ничего плохо не могло случиться.
– Шибко умные все стали, понимаешь? Я ей слово – она мне десять, я ей десять – она мне двадцать! Я что, балалайка? – Танюхины колёса набирают скорость, из-под них вылетают искры.
– Всё, всё, успокойся, давай карточку. Куда её тут прикладывать? – Алёна делает робкий шаг в сторону турникета, друг за другом звучат два сигнала, и сёстры вплывают на станцию. – Ничего себе, у вас палаты…
– Скажешь тоже, – палаты! Так, ремонтик сделали. Зачем только деньги тратить? Вот спрашивается, чем вас старые вензеля не устраивали? Я тут как-то группу китайцев встретила, так они навосхищаться не могли, каждый угол фотографировали.
– Я б тоже сфотографировала…
– Ой, брось ты! Тебе делать нечего? Вон, поезд наш. Ворон не лови, русалка! – Танюха подхватывает Алёну под руку и вталкивает в двери. Прозвище «русалка» она придумала ещё в подростковом возрасте и продолжала так называть Алёну даже спустя двадцать лет.
Сёстры оказываются в вагоне. Танюха не проходит вглубь и опирается на высокий боковой поручень, что тянется от пола до потолка. Но опирается она не рукой, а спиной, и начинает тереться попой о кожаные поля шляпы пассажира. До этого он умиротворённо покачивался в такт поезда и сонливо прикрывал глаза, но шляпа стала съезжать куда-то набок, перебивая дрёму.
– Извините, женщина, вы не могли бы?..—Мужчина поднимает голову наверх и касается рукой Танюхиной спины. Алёна стоит рядом и глазами переводит внимание сестры на пассажира.
– Что такое? – Разворачивается Танюха. – Я вам мешаю?
– Вы мне шляпу мнёте.
– А куда мне деться-то? Полный вагон! Где было место, там и встала.
– Тань, вагон же полупустой. Подвинься ты… – Вмешивается Алёна. Она привыкла к чувству неловкости, которое брала на себя вместо Танюхи уже не в первый раз.
– Без тебя разберусь, – бросает сестра и посылает пассажира в шляпе нахуй.
Тихая и утончённая Алёна за прошедшие два дня подустала от этого вечного напора, поэтому замолчала и уставилась в тёмные окна дверей. Всю жизнь ей не удавалось вставить и слова, потому что у Танюхи заранее существовали ответы на все вопросы. Танюха разбиралась и в политике, и в мужчинах, и в экономике, и в архитектуре, и в урбанистике, и в психологии, поэтому любой их разговор с Алёной заканчивался фразой «давай ты лучше меня послушаешь, не доросла». Сколько ещё предстояло расти ей в свои двадцать семь, Алёна не знала. Ей не казалось, что восемь лет – это такая большая разница, чтобы до сих пор чувствовать себя малолеткой, но с сестрой было легче согласиться, чем ступать на бесконечно долгий путь демагогии, неизбежно переходящий в статус тропы войны.
– Наша! – Орёт Танюха и выдёргивает Алёну из забытья. – Ишь, какой! Знаешь, сеструх, раньше было лучше. Люди, блин, интеллигентными были, воспитанными. Ты же посмотри, вокруг. Уроды, ей-богу. Вот, нам кто-нибудь уступил место в вагоне? Никто! А раньше уступали. Столько мужиков в рядок сидело, и никто, понимаешь, ни один. Даже этот, шляпник, и тот свою пятую точку не оторвал. Я однажды так стояла-стояла, намекала даже – опиралась пакетами на мужика одного. А он сидел, будто не понимает. Я давай на него смотреть – сверлю взглядом, чтоб до него дошло, мол даме уступить нужно. Ни в какую! Перевелись мужики нормальные, я тебе говорю. Сейчас в Моршанск вернёшься, давай там, это, того: платья, туфли, чего там у тебя ещё есть. А то ты какая-то мышь серая, ей богу. Я тебя не этому учила.
В Москву Танюха перебралась сразу после техникума и примерно тогда же вышла замуж. Но как вышла, так и зашла обратно, потому что первый муж оказался бесперспективным обманщиком. Танюха сдаваться не привыкла, поэтому второй раз подошла к замужеству сознательнее: отправилась в ЗАГС с мужчиной, на которого налетела в метро. Её пакет из «Зары» зацепился за его самокат. Но и вторые отношения долго не продлились из-за непримиримых разногласий: Танюха хотела проводить вечера в караоке и за посиделками у друзей, а муж тащил её на ночные велопрогулки. Тем не менее, Танюха оставалась при мнении, что тот самый мужик может подвернуться в любой момент, и не стоит отмалчиваться, как Алёна, а идти напролом и при случае самой хватать быка за рога.
Старшая сестра внимательно следила за жизнью младшей, объясняя это своим богатым опытом в любовных делах. Сначала Танюха угрожала первому жениху Алёны по имени Петя – в детском саду, потом обещала «прийти и разобраться» в её «четвёртый Б» со всеми несогласными, а сейчас требует от младшей сестры «нормального мужика в доме», потому что, как говорит Танюха, «если что, убью гада». Скорее всего, убить Танюха никого не могла, а фразами этими лишь выражала любовь. Как умела.
Танюха идёт быстрым шагом и расталкивает широкими плечами всех встречных, взмахами рук вспарывает тёплый подземный воздух. После каждого пассажира метро, которого ей удаётся обогнать, она или недовольно причмокивает, или тяжело вздыхает, или закатывает глаза.
