Люська крутила в руках чашку с темной жижей. Тонкий густой ручеек нерастворившегося порошка нехотя сползал по стенкам фарфоровой посудины. "Женщина есть чаша", – почему-то подумала Люська и уже открыла рот, чтобы это сказать, как на нее цыкнули:
– Молчи! Ты молчишь уже! Все. Все твои слова здесь, – старушка в крупных очках и ярких бусах забрала у нее из рук чашку и с тихим бормотанием перевернула ее на блюдце.
Люська почувствовала себя полной дурой, но рот закрыла. Сама пришла, в конце концов. Никто ее не гнал.
Вообще, если б ей ещё неделю назад сказали, что она пойдет к гадалке, то она бы громко рассмеялась в голос. Может быть, даже неприлично громко рассмеялась. Ей тогда казалось, что в этом есть капелька шарма – иногда вести себя чуточку неприлично.
Казалось ей так ровно до тех пор, пока однажды в пятницу она не застала в неприличной позе своего Юрку. Хотя, Юрка был ещё ничего так, а вот Светка на нем, ну совсем неприлично смотрелась.
Следующие выходные тоже прошли под знаком неприличности. Люська неприлично много рыдала и неприлично много пила. Ну как пила, рассказывала всем желающим, какая Светка стерва, Юрка козел, а она, Люська, дура. Рассказы приправлялись вполне себе приличным винцом, но было его столько, что говорить об этом все же неприлично.
Кто и когда ее надоумил идти к гадалке, Люська не помнит. Но утром в понедельник, обнаружив у себя на кухонном столе записку, нашкарябанную карандашом для глаз на столовой салфетке, решила позвонить. В записке значилось "Любовь Михайловна, гадает на кофе" И телефон. Почему-то Люська решила, что на кофе гадать – это не то, что на каком-нибудь таро или, прости господи, рунах. Это почти прилично.
Вот и сидит она, захлопнув рот. Смотрит на странную тетку в ярких бусах. А та, щурясь, рассматривает отходы Люськиной жизнедеятельности. Ну жижу от выпитого кофе, то бишь:
– Ждет тебя черная година, – произнесла гадалка замогильным голосом и нахмурилась.
– Какая – какая гадина? – Люська сразу представила Светку, но, вообще-то, та была рыжая, а не черная.
– Период у тебя в жизни сложный, говорю, – гадалка еще раз посмотрела в чашку, – жопа полная, короче.
Тут Люська вспомнила неприличную Светкину жопу и согласно кивнула головой:
– Ага, полная.
– Ну, сама все знаешь, мужик от тебя ушел, с работы увольняют…
– Это не он ушел, – гордо вскинула курносый нос Люська, – это я его… Стоп, как это увольняют? Никто меня не увольняет!
– Да ладно, – гадалка приподняла на лоб зсвои громадные очки и ткнула Люське в нос чашкой, – Вот видишь, тут черточка, потом ямочка и вилюшечка. Значит, провал у тебя в карьере. Уволят.
Люська пялилась в чашку, силясь увидеть ту самую вилюшечку. Она ей почему-то казалось особенно важной.
– Да вроде никто не говорил про увольнение. Так, все отделы понемногу сокращают, но меня, вроде, не трогают.
Юрка и скачущая на нем Светка резко отошли на второй план. Личная жизнь, конечно, штука нужная, но по-настоящему важным для Люськи всегда была только ее работа. Любила она ее давней и взаимной любовью. Искренне радовалась, выстраивая ровные колонки годовых отчетов, и получала почти физическое удовлетворение, когда цифры сходились до копейки. Нет, не так. Вот когда не сходились, а потом Люська находила ошибку, выправляла и все сходилось, вот это был настоящий кайф! Особенно, когда получишь премию и оплатишь ипотеку. Восторг, экстаз и оргазм – три в одном. И все это потерять? Да какой тут, нафиг, Юрка?
– И что же мне теперь делать? – то ли выпитое накануне вино, то ли пережитый стресс полностью выключили у Люськи критическое мышление. В увольнение она поверила безоговорочно, хотя вилюшечку так и не увидела.
Гадалка покрутила чашку под разными углами. Надела очки, потом снова сняла их.
– Ищи силы внутри себя, – глубокомысленно произнесла тетка, – Ты чаша наполненная, перестань поить собой других и начни уже сама распоряжаться своим ресурсом.
– Чего? – у Люськи в голове была полная мешанина из вина, гадин, годин и цифр среди которых самой яркой была цифра ежемесячного платежа по кредиту.
– Ты кем работаешь? – гадалка отставила чашку в сторону и смотрела на посетительницу, закусив дужку очков.
– Бухгалтер я, – Люська совсем растерялась.
– Ну, бухгалтер работу себе всегда найдет. А пока будешь искать, вспомни, чем увлекалась. Бусы на тебе, вон, непростые.
Люська потрогала рукой бусы из бирюзы и мелкого жемчуга, которые сплела себе прошлым летом.
– Это я сама сплела, – голос у нее был тихий, растерянный.
– Ну вот, видишь, какая красота. Наверняка, все подружки такие же просили.
– Ага, просили, – Люська вспомнила, как у нее выпрашивали такие же… И подружки, и девчата на работе, и даже Саня – айтишник своей невесте такие заказал. Ей тогда, вроде, и деньги какие-то заплатили…
– Ну вот, этим и займись, если нравится.
Люська вспоминала, как бусинки собираются в рисунок, сперва разрозненный и непонятный, а позже – когда нити складываются нужным образом – в тонкий, затейливый, необычный… Это было почти как с цифрами в отчете. Только это она могла держать в руках, показывать другим. Глаза ее заблестели. На губах заиграла несмелая улыбка. Пальцы сами собой перебирали бирюзу на шее.
Гадалка смотрела на нее и улыбалась:
– Ну что, нашла?
– Что нашла? – не поняла Люська.
– Точку опоры свою нашла? Крылья? Те, что над любой бедой взлететь позволяют?
Люська медленно кивнула головой. И правда, переживет она все. Ведь она чаша наполненная, и может силы брать в самой себе. Увольнение – это тяжело, но не смертельно. А Юрка… Про него она уже и думать забыла.
– Нашла, – голос у девушки звучал спокойно и уверенно. Ни былых слез, ни сомнений уже не было слышно.
Тут ей на ум пришла какая-то хитрая мысль. Люська прищурилась и, будто планируя что-то, спросила:
– А когда меня уволят?
– Да откуда ж я знаю?! – ошарашила ее ответом гадалка.
– А… Там в чашке не видно?
– В чашке тут видно, что ее помыть надо. Больше ничего. А все остальное в человеке видно. Может, и не уволят тебя вовсе, но о хахале своем-то, поди, уже не переживаешь?
Люська удивлённо вскинула бровь. Возмущение приподнялось несмелой волной где-то внутри и тут же притихло, разбившись о насмешливый взгляд тетки.
– Так вы не гадалка?
– Почему? Гадалка. Только в людских глазах больше видно, чем в грязных чашках. Но разве я тебе дала плохой совет?
– Хороший, – все слова тетки сложились в единую мозаику, – Искать ресурс внутри себя. Хороший совет.
– Ну вот. С кем бы ты ни расставалась, кем бы ты ни работала. Ты, когда тяжело, в первую очередь, в себя загляни.
Люська опять задумчиво кивнула головой. Тут, будто вспомнив что-то, встрепенулась:
– А можно спросить?
– Чего?
– А вы кем работали?
Гадалка снова надела очки и приосанилась:
– Учительница я! Младших классов. Сейчас на пенсии.
Люська непроизвольно открыла рот. Ну что ж. Урок ей приподнесли хороший. Пожалуй, пора браться за домашнюю работу.
Двое сильно подвыпивших мужчин стояли в обнимку о ворот, подпирая собой косяк. Вроде как прощались:
–– Ладно, Колян, бывай!!! Привыкай к гражданке! Мне пора и честь знать! – пытался уйти первый
–– Миха, давайте еще по рюмашке! На посошок! – было уже темно, говорили громким шепотом, чтобы не разбудить домашних.
–– Слышь, это ты счастливый! Ты завтра отоспишься. Мне на работу вставать! – первый явно геройствовал.
–– Миха, ты у Петровича не забудь спросить. Я норм так электрику знаю. Возьмет в бригаду? – в голосе у второго чувствовалось волнение.
–– Да спрошу, спрошу, сказал же! – отмахнулся его друг.
–– Да блин… Не у мамки ж с папкой на шее сидеть. – только что вернувшийся с армии Колян чувствовал себя крайне взрослым и независимым.
–– Да ты неделю только как с армии пришел! Сбавь обороты! А то тебе сразу и работу, и жениться, и дом строить. – Миха усмехался, на правах старшего товарища.
–– Сам-то строишь!
–– Так я-то уже женат! И жена беременная. Мне есть кому строить.
–– Беременность – дело не долгое
–– Ох, и дурак ты, – махнул рукой Миха, – Ладно, поехал я… А то уж час ночи.
–– Мож у нас заночуешь? – сомнения все же закрались в пьяное сознание Коляна.
–– Люська ворчать будет. Не хочу ее расстраивать.
–– Да выпили ж много.
–– Слышь, я по этой дороге с шестнадцати лет езжу! Не учи ученого!
–– Ну как знаешь, бывай.
В деревне было не принято спорить со старшими. Колян пожал товарищу руку, подождал, пока тот заведет мотор и отъедет от дома и, пошатываясь, побрел спать.
Миха неспеша прикурил и включил музыку погромче. В голове крутились приятные мысли: о доме, о Люське, которая в этом доме будет хозяйничать, о малыше, который будет там расти. Из мечтаний парня вырвал резкий звук. "Колесо, что ли лопнуло?" Машина накренилась и кубарем покатилась в кювет. "Точно колесо", – последнее, что подумал Михаил. Машину крутнуло, раздался грохот, скрежет и тишина…
Он выбрался из машины и стал осматривать покореженное авто. "Черт! Тут вся машина в хлам! И как это я цел?" Михаил заметил рядом постороннего мужчину. Тот равнодушно осматривал остатки машины и, казалось, ждал, пока Миха его заметит.
–– О! Мужик! Помоги тачку на колеса поставить! Вишь, в кювет ушел, – Миха старался стоять ровно, чтобы не вызвать осуждения странного путника.
–– А ты на какие колеса ставить будешь? – казалось, тому действительно интересно.
–– В смысле? – Миха не понял.
–– Ну передняя ось вон валяется, а задняя вроде там, под кузовом.
–– Да… Дела… – неудачливый водитель почесал затылок, – И как сам цел остался?
–– Никак. – голос встречного путника был сух и беспристрастен. И оттого стало действительно страшно.
–– В смысле?
–– Ты не остался цел.
–– Ты че буровишь! Я не настолько пьян.
–– Да? Подойди к машине.
Миха сделал пару недоверчивых шагов вперед. Остановился. Сначала ничего не заметил. Потом его внимание привлекло что-то торчавшее из-под капота: это явно не было машиной. Это было мягким и раздавленным.
Пару мгновений ушло на осознание. Миха заорал. Пустился бежать прочь. Бежал, спотыкался, падал, снова поднимался. Кажется, еще раз упал. Сил больше не было. Единственное, что смог – встать на колени. Его выворачивало наизнанку. Стоял на коленях и рыдал.
Миха не видел, как неизвестный мужик подошел, но тот снова стоял рядом. Молча. Чего-то ждал.
–– Я мертв.
–– Нет. Ты – нет. Твоя оболочка – да.
–– Что это значит?
–– Это значит, что ты достиг нужной стадии развития для перехода. И твоя сущность освободилась от оболочки.
–– Нет! Я не хочу! Не сейчас!
–– Если честно, я тоже думал, что ты выйдешь попозже. Но, видимо, ты решил, что если увидишь своего ребенка, то выходить из оболочки будет еще больнее.
–– Ребенок! Я не увижу сына?
–– Дочь. Людмила родит девочку. – Миха снова завыл. Просто по-звериному завыл. Демиург молча стоял рядом.
–– Это все ты! – Михаил бросился на Демиурга с кулаками.
–– Нет. Это не я. – Демиург отошел в сторону и Миха плюхнулся на землю. – Твой жизненный сценарий прописывал не я. Я не люблю разбитых сердец. Хотя, конечно, этот ход на редкость удачный.
–– Удачный? – Миха опять попробовал врезать нахальному мужику.
–– Да. Ты получил урок, завершающий ступень. "Любовь созидающая". Людмиле зачтен третий и четвертый урок ее ступени. " Любовь созидающая" и "Самопожертвование". Ей остается только один. А вашей дочери засчитано сразу три. Ее сущность проведет свой срок всего лишь с двумя испытаниями.
