[в иллюстрацию взяты фрагменты кадров из советского мультфильма «Фильм, фильм, фильм» 1968 года, режиссёра Фёдора Хитрука — пародия на то, «как делаются фильмы», https://ru.wikipedia.org/wiki/Фильм,_фильм,_фильм]
Действующие лица:
Пук — страшный Бяк, он же Scena Puk, Pyk, Семейка, Симеон-Соломон — деловой человек из-за границы.
«Эйнштейн» — директор московского предприятия Пука.
Анора Петровна Шереметова, Анюта — «графиня», челночница.
Пётр Борисович Пупков — муж Шереметовой, безработный.
Варька — дочка Шереметовой и Пупкова — школьница, в начале пьесы ей 15-ть лет, в конце пьесы исполняется 16-ть.
«Челнок» — директор предприятия по спекуляции китайскими шмотками, «начальник» Шереметовой.
Косметолог мужской — элитный.
Челночницы.
Банда Пука.
Цыгане.
Двенадцать гостиничных девиц «кордебалет», в дополнение к цыганам, по вызову.
Эскорт Пука московский — две бабы: жгучая блондинка Мэрилин — Маруська и жгучая брунетка Лайма — «Bambina».
Ушлая баба — хозяйка «девиц» эскорта.
Убоец — «уборщик».
Обслуживающий персонал, горожане, прохожий — шатун.
Аэропорт Шереметьево, из самолёта выкатываются челночницы с огромными сумками и прут стадом в Аэропорт, Шереметова идёт последней и как-то припаздывает за всеми, задумавшись об иной — счастливой жизни, она глядит через «стеклянные двери» на «иной мир» — счастливчиков богатеньких.
Из того же самолёта выкатывается Пук со своей бандой, на пути Пука из самолёта в Аэропорт возникают две бабы, одетые броско, как девицы, не скромно, Пук, проходя между ними, тяжело кладёт им свои здоровенные руки крупного бандита на плечи, обняв так обоих, и утаскивает с собой всем видом — мои девицы, а «девицы» даже не думают противиться. За Пуком идёт его банда и нервный бандюга оборачивается к стюардессе, извиняясь за Пука: — Он всё равно ни одной!..
Стюардесса игнорирует комментарий чересчур нервного бандита.
При входе в Аэропорт Пук с «девками» попадается прямо ушлой бабе, которая подставила ему «девиц», и между ними завязывается разговор, который наблюдает «в стекло» Шереметова, слов не слышно, но видно, что Пук приятно удивлён тем, что вот эти две «девицы» в полном его распоряжении, сцена без звука:
Пук, радостно: Вот это — мой эскорт?! Здорово!
Ушлая баба кивает и даёт комментарий. Пук благодарит с широкой добродушной улыбкой русака и с «девицами» входит в Аэропорт.
Они проходят мимо Шемеретовой и та, сузив от презрения глаза, провожает взглядом: бандитская морда!
Пупков: Возьмите меня с собой в ходку! Я не могу больше сидеть дома, я — мужчина, мужчина — это тяглая сила!
Челнок, смеется: Билет — за мой счёт, проживание пока скупка — за мой счёт, потянешь ты сам легче сумки, в багаж тебя сдать — за мой счёт, за тебя сумки переть — мне самому или Анюте, у нас на шеях без тебя, давай мы тебя на шеях потащим как верблюды, всё одно отстанешь, ты убыточный, язвенник, каждый раз тебе это говорю, язва, а ты всё забываешь. Научные мозги не выветрились за пять лет нуля?
Пупков конфузиться и, не говоря ни слова в спор, уходит на кухню.
Челнок: Пора тебе найти себе мужа, Шереметова!
Шереметова, поправляет его: Шереметьева.
Челнок, настаивает на своём: Шереметова.
Шереметова: Это одно и то же, одна «ветвь». Восточный Šеrеmеt, не доверяю я туркам, вот мы и от вечно удивлённых — «шеремет!..»
Челнок, многозначительно бывалым тоном: Я знаю. У нас даром то не бывает — «графиня». Ты не знаешь, что такое мужик, Анюта, тебе нужен муж строго под твою весовую категорию — «конь тяжеловес», ты же першерон! А при тебе годами болтается этот залежалый макарон. Сейчас на дворе девяносто то — какой… вот и смотри!
Шереметова, оправдывается: Он больной, он инвалид, он на одних лекарствах живёт, я не могу его бросить… он ищет работу, наконец!
Пупков появляется из кухни, радостно возглашает: Пол я вымыл!
Входит Варька, Челнок, махнув рукой — «всегда одно и то же!», уходит деликатно на кухню, чтобы не трогать своей темой.
Варька: Мама, что ты нам купила?
Шереметова: Зелёный горошек в стеклянной банке.
Варька, скучно: Зачем нам горошек? Праздник не скоро.
Шереметова: Потому что зелёный горошек — показатель достатка. В порядочном доме всегда должен быть в запасе зелёный горошек.
Варька ждала подарка из китайской шмотки: А, ну тогда, ясно…
Шереметова, спохватившись о подарке: Варька, давай мы тебе кофточку купим…
Варька, радостно: Ага, давай деньги!
Шереметова, прозорливо — знаю я свою дочь: Не дам тебе — ты зелёный горошек в стеклянной банке купишь.
Варька: Так зелёный горошек — показатель богатого дома, дефицит же, будет две банки — ты у нас будешь «графиня на горошике» — это редкое богатство, знатный дом — одна ветвь.
Челнок, показывается в дверях кухни: Да, графиня ты — гороховая!
«Эйнштейн», с досадой: Ну почему мы решили выпускать конфеты?! Конфеты у нас уже есть — «Коркунофф», два «ф»!
Пук, оправдывается с наивным простодушием большого ребёнка: Потому что я коробочку придумал…
Показывает образец — коробка вся с царскими вензелями золотом, их избыточно много, место для названия свободно и «Эйнштейн» подозрительно сощурился — это что же для фамилии место — опять именные?!
Пук: Я не могу поставить на коробке своё имя, я его вообще не могу писать русскими буквами, мой дедушка сбежал из России в Первую мировую, открыл своё дело, Пук — знатное имя, звучит в своём кругу, и это моя трагедия — не для конфет, но я прямо вижу — лучше вашего «Коркунов», что такое Коркунов — я не знаю, а у меня «царские», ну «Романов» я не претендую, но заказ — не меньше графские!
Пук в унынии посоветоваться берёт с журнального столика свой фамильный альбом семейных фотографий, родовой, протягивает компаньону, чтобы тот взглянул на все написания фамилии.
«Эйнштейн», прикидывает знатное имя прочесть деликатнее, но в отчаянии беспомощности растерянности срывается с языка глупая ошибка: Рук… Извини!.. Не русскими… я запутался.
Пук, снимает его конфузливость, всяко слышал: Да валяй. Ещё что?
«Эйнштейн»: Пак…
Пук: Нет!
«Эйнштейн», не унимается: Пюк…
Пук: Нет.
«Эйнштейн», вымученно: Пякк…
Пук, взрывается на это, не выдержав муки, и правит его звучание: Бяк!!!
«Эйнштейн» замирает в растерянном недоумении — что дальше?
Пук в ярости круто разворачивается и уходит от «Эйнштейна», открывает дверь в соседние апартаменты, щелчком пальцев заказывает — цыгане вступают на его жест привычным хором. Они голосят рыдающие мотивы, выражение лиц являет крайнее осуждение вертепу Пука, но это осуждение безнадёжности. Пук на рыдания цыган начинает танцевать в цыганский мотив ухода от реальности мира, в отрыв он заходится в танце на голоса и щёлкает пальцами снова — ему подают на серебряном подносе рюмку водки, Пук, приоткрыв глаз, привычно тянется за рюмкой и опрокидывает «рюмочку» в глотку, закрывает глаз, продолжает свой цыганский танец ностальгии по Родине предков, по перерывам в минуту ему подают рюмку водки, и он опрокидывает её в себя. «Эйнштейн» оторопело пялится. Пук падает с ног от очередной рюмки и пытается продолжить танец на полу, но не выходит.
Пук, голосит жалостливо: Девочки!..
Никто на его зов о помощи не приходит. Он требует рюмку себе лежачему на пол, получив её, опрокидывает махом за темечко — на пол, словно спутав, куда нести рюмку, и так — унесши водку мимо упавшей рукой и замучившись на полу, он затихает — отрубился.
«Эйнштейн» равнодушно уходит — сегодня о деле уже ничего не будет, от конфуза прикрывает за собой дверь в апартаменты.
Пук, яростно, в телефонную трубку: — Кто там вчера заказал под меня двенадцать «девок»?! Я же ни одной… А их было — двенадцать! Вся Кения знает, что я ни одной! От Кении до Эфиопии знают — что я ни одной. От Эфиопии до Южной Африки! Во всей Африке знают, что я ни одной! Масаи и те, наверное, знают, что я ни одной. Кувейт знает. О том, что я ни одной в Аравийской пустыне знают! От Нью Йорка до Найроби, от Калифорнии до Нью Йорка! Везде — где звучит «свалка покрышек», «лысая резина», знают, что я ни одной! И двенадцать девок — я заказал, себе!..
