Хирургами не становятся, но рождаются. Родиться хорошим хирургом — дар, и о нем не смогут рассказать ни диплом, ни ученая степень. Конечно, можно устроить врачу экзамен и понять, докуда простираются границы его теоретических познаний, но даже при помощи самого хитроумного из экзаменов не определишь, на что он способен в деле. Хирург обязан знать человеческое тело так же хорошо, как лесник знает свой лес. И даже лучше. Не только корни и ветви всех деревьев, исток и русло каждого ручейка, обочина каждой тропки и цветы на любой из полян должны быть ведомы ему — он также должен разбираться в ураганах, ломающих деревья, сорняках, душащих молодую поросль, знать всех опасных тварей, что селятся порою в чащобах, и различать появление плесени и гнили, незаметно губящих лес изнутри. Разумеется, помимо этого любой стоящий хирург — проворный ремесленник, уверенно управляющийся со своими инструментами.
Впрочем, и всех этих качеств может оказаться недостаточно. Ведь может охотник уверенно бить по мишени, но в испуге выронить ружье при виде атакующего льва. Доктор может ловко управляться со скальпелем, но медленно думать. А может, напротив, быть виртуозом, но господи помоги бедолаге, которого оперирует виртуозный хирург. Виртуозности в этой профессии места нет: она бы пригодилась жонглирующему клинками циркачу, однако в операционной становится даже опасна.
Ладони хирурга очень чуткие, но в них таится и немалая сила. Пальцы — проворные, как у кружевницы, но хватка крепкая, моряцкая. Он должен быть храбрым, думать и действовать быстро, уверенно руководить операцией. Хирургу часто приходиться сражаться за жизнь других людей, но он не Геркулес, в борцовском поединке повергающий Смерть над телом Алкесты, а скорее проворный фехтовальщик, отгоняющий ее уколами рапиры от лежащего на операционном столе.[1]
Приведенные выше размышления о качествах, необходимых хирургу для успешной работы, стали следствием одного происшествия. Главную роль в нем суждено было сыграть молодому врачу, только начинавшему практику в маленьком городке. Во время учебы он был на прекрасном счету: блестяще сданные вступительные экзамены позволили ему сразу получать стипендию, а за время учебы он удостоился множества похвальных грамот, золотой медали и членства в Королевской коллегии хирургов. Именно хирургию он считал своим призванием. И хоть обстоятельства вынудили его влачить по окончании учебы унылую жизнь семейного доктора в провинциальном городке, он настаивал, что в первую очередь он все-таки хирург, и даже на табличке, прибитой к двери его дома, было указано не обычное «оперирующий врач», а «хирург и врач». До того, как начать собственную практику, он ассистировал при множестве операций, но самостоятельно провел лишь несколько, да и те едва ли были серьезными. В маленьких городках необходимость в хирургическом вмешательстве возникает нечасто. В том городке, о котором идет речь, один из домов гордо именовался больницей на шесть коек, но в основном их занимали пациенты с ревматизмом или пневмонией, в высоком искусстве хирургии они не нуждались, и их приходилось лечить банальнейшими пилюлями да припарками. Случаев, достойных внимания члена Королевской коллегии хирургов, было немного, и те сплошь абсцессы да сломанные конечности.
Незадолго до того, как приступить к самостоятельной практике, наш доктор женился, и надо заметить, брак был очень счастливый. Невеста приходилась дочерью соседского фермера. Девушка провела всю жизнь в деревне и в особенностях поведения домашней птицы разбиралась куда лучше, чем в сложностях человеческого бытия, а модным дамским нарядам предпочитала неброскую, но практичную одежду. Она была красива красотой доярки с пасторальной картины — кровь с молоком, и эту красоту лишь подчеркивали длинные густые волосы и смеющийся взгляд.
Особенно же привлекала в ней та нескрываемая радость, которую она получала от каждого мгновения жизни. Мирок, в котором она существовала, вовсе не казался ей унылым: напротив, каждый день был словно согрет нежным теплом летнего солнца. Во всем мире не было столь милого городка, как тот, в котором они жили, да и дома, подобного докторскому, тоже не существовало. Дом был в георгианском стиле, с решетчатыми окнами и солидным дверным молотком. От тротуара его отделял лишь ряд белых столбиков с натянутой между ними цепью, так что любой прохожий мог заглянуть прямо в гостиную, где стоял стол с разложенными на нем старыми журналами, отчего комната, по-видимому, должна была напоминать приемную на Харли-стрит.[2] Буфет был уставлен яркими безделушками, среди которых выделялись коробка из-под печенья, гонг, висевший меж двух коровьих рогов, прикрепленных к специальной подставке, а также кубок, завоеванный в студенческие годы ее мужем в каком-то виде спорта. И когда молодая жена ходила из комнаты в комнату, протирая тряпочкой пыль, она была счастлива, что живет и поддерживает порядок в таком чудесном особняке.
Но больше всего она восхищалась своим мужем: как же он хорош собой, как предан своему делу, как потрясающе умен! Его познания, полагала она, безграничны. Если вечером к ним заглядывал кто-нибудь из приятелей доктора поболтать и выкурить трубку, она сидела, молча восхищаясь тем, как, непринужденно блистая интеллектом, вел беседу ее благоверный. Как складно говорил он о метаболизме и кровяном давлении, как чудесным образом придавал простым вещам новую глубину, разглагольствуя о количестве калорий в фунте говядины и о витаминах, коими богата самая обыкновенная фасоль или даже совсем уж невзрачная капуста. Ей казалось, что за пределами ее уютного мирка раскинулась огромная и таинственная вселенная, в устройстве которой ее любимый разбирается так же легко, как она — в содержимом их кладовой.
Она была счастлива и довольна, а муж дарил ей всю любовь, на какую был способен. Он и от природы уже был тщеславен, но ее обожание делало его тщеславным вдвойне. Жена считала его чудесным, исключительным человеком, и со временем он начал подумывать, что в этом что-то есть. Она так гордилась мужем, что порой утомляла подруг рассказами о его достижениях. Она молила его позволить ей поместить диплом и врачебные сертификаты в рамки и развесить их по стенам кабинета, где доктор принимал пациентов, однако тот, не без чувства собственного превосходства, каждый раз втолковывал жене, что «так не делают», и ей оставалось лишь восхищаться скромностью гениального супруга.
И вот однажды нашу счастливую домохозяйку свалил с ног приступ аппендицита. Характерные боли случались у нее и раньше, но проходили сами по себе. В этот раз боль была хоть и не очень сильной, но все же серьезной, и доктор вполне здраво рассудил, что жену надо оперировать. Он решил попросить об услуге известного хирурга, проживавшего в соседнем городе. Разумеется, сказал об этом жене, однако она и слышать ничего не захотела. Заявила, что не собирается ложиться на стол к этому сварливому старику мистеру Герону.[3] Нет и нет! Она не может даже представить себе, как он будет до нее дотрагиваться. Если операция необходима, то ее должен провести ее муж — и никто другой. Он ведь такой умный, такой современный, такой хирург! А этот Герон — натуральное ископаемое. Нет! Только ее умница Джимми, ни на что другое она не согласна! Никому, никому она не смогла бы довериться, а в его чудесных руках — совершенно точно — будет в безопасности и вскоре снова сможет ухаживать за садом. Что за польза от хирурга, если он собственной жене не может помочь!
