Из Военной Энциклопедии.
Москва, Воениздат, 1995 г.
ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ (12.10.1350, Москва, — 19.5.1389, там же), гос. деятель, полководец, великий князь московский (с 1359) и владимирский (с 1362), внук Ивана I Даниловича Калиты. Опираясь на поддержку служилых бояр, духовенства и горожан, Д. Д. преодолел сопротивление соперников в борьбе за великое княжение Владимирское. При нем упрочилось руководящее положение Москвы в объединении рус. земель и совместной защите их от иноземных завоевателей. В 1375 совершил успешный поход на Тверь и вынудил тверского великого князя признать свое старшинство и заключить союз для борьбы с Золотой Ордой. В 60-70-х гг. 14 в. овладел Стародубом на Клязьме, Дмитровой, Галичем, Калугой. Влияние Моек, княжества распространилось на север: в землях коми-зырян была образована пермская епархия и создан укрепл. городок (Усть-Вымь) при впадении р. Вымь в Вычегду. Д. Д. первым из рус. князей возглавил вооруж. борьбу против монголо-тат. завоевателей. Готовясь к решит. схватке, использовал внутр. противоречия в Золотой Орде для укрепления Моек, княжества. В сражении на берегу р. Вожа в 1378 он разбил ордынское войско под команд, мурзы Бегича. В 1380 во главе объедин. рус. сил выступил навстречу полчищам Мамая и в происшедшей 8 сент. 1380 Куликовской битве одержал победу. В этой битве ярко проявился полководческий талант Д. Д.: тщательная подготовка к сражению; всесторонняя оценка обстановки; продуманный выбор времени и места сражения; умелое ведение разведки; решительность и целеустремленность в действиях; стремление к внезапности и разгрому пр-ка по частям; предоставление военачальникам самостоятельности и широкой инициативы в ходе сражения, самоотверженность и личная храбрость. За победу на Куликовом поле близ Дона прозван Донским. После Куликовской битвы продолжал политику объединения рус. земель вокруг Москвы: присоединил Мещеру, Белозерское княжество, предпринял поход против рязанского князя, в результате которого подписан «вечный мир» (1385), принудил к повиновению Новгород (1386). В годы правления Д. Д. поддерживались постоянные связи между Москвой и юж. славянами, Византийской империей. Он добивался независимости рус. церкви от константинопольского патриарха, провел ряд мероприятий по укреплению своей власти в самой Москве. При нем она стала крупным ремесленным и торговым городом, здесь начала чеканиться своя серебряная монета. Башни и стены Кремля, возведенные из «белого» камня в 1366-67, впервые на Руси были оснащены огнестрельным оружием — пушками и тюфяками. Летописи отмечают их применение в 1382 при отражении нападения хана Тохтамыша на Москву. Д. Д. первым из моек, князей передал великое княжение по наследству старшему сыну Василию без санкции Золотой Орды как «свою отчину», что свидетельствовало о возросшей независимости Москвы. Рус. православной церковью Д. Д. причислен к лику святых (1988).
есная бескрайняя дремучая ширь русской земли.
На закате догорает холодная полоска зари, над ней — тяжелые, осенние тучи.
Глухо стучат копыта по кочковатой, прихваченной первым морозцем земле, усыпанной поверх мхов опавшими листьями.
Семка Мелик торопит коня: приедешь поздно — закроют городские ворота — ночуй в слободе. Семке не до зловещих закатов, горящих над Русью, и печаль неволи татарской ему неведома: он молод и весел, скачет на добром коне гонцом к князю Дмитрию Костянтиновичу Суздальскому, и пусть там, в вершинах столетних елей, плачет студеный ветер, пусть рвет он сердито клочья зеленой, лешачьей бороды, мшистыми прядями которой опутаны еловые лапы, — Семену все нипочем, — конец пути близок!
Тропа повернула вправо, и между деревьев четким узором на закатной полосе неба встал Суздаль: купола и кресты соборов, тяжелые, из вековых сосен рубленные башни кремля, резвые коньки на высоких крышах княжьих палат, а внизу, у старых стен, во все стороны рассыпавшиеся, почерневшие от дождей избы слободы, плетни, огороды, грачиные гнезда на голых березах, покосившиеся церквушки, шатровые верха колоколен, обросшие серебристо–серой чешуей лишайников.
Миновав влажный холод оврага, Семка погнал коня по улице слободы, повернул раз, другой, за третьим поворотом показалась насыпь, на ней — бревенчатый палисад городской стены и низкая башня над плотно закрытыми воротами.
Семка чуть было не обругался по–черному, вспомнил: дело к ночи — прикусил язык. Со злости вытянул коня плетью. На мосту, перекинутом через неширокий ров, соскочил с коня, перекрестился на темный образ, висевший под голубцом [1] над воротами, стал стучать.
С той стороны послышались шаги.
— Чего ломишь в эдакую пору? Аль неведомо, коли врата на запоре — жди до утра!
В узкой щели настороженно поблескивал глаз.
«Уставился! — Вздохнув, Семка мельком взглянул на фонарик, зажженный перед образом. — Хошь и слаб свет, а виден я весь, как на ладони… Не приглянусь — не откроет…»
Пришлось напустить на себя смирение. Сняв шапку, Семен просил:
— Издалече я, из Москвы гонцом послан. Допусти, отец, до князя: весть бо важная.
— Весть, весть… кто тя знает, может, ты лиходей… — Старик помолчал: — Обожди, схожу за караулом.
Семка ухмыльнулся: «Эге! Московских вестей в Суздале, как видно, ждут!»
Парень осмелел, и, когда, немного времени спустя, стоял он перед высоким красным крыльцом на княжом дворе, робости как не бывало, будто и не впервой ему ко князю гонцом скакать. Увидев Дмитрия Суздальского, поклонился и промолвил, как было приказано:
— Государь, холоп твой, торговый гость Некомат–Сурожанин [2] тебе челом бьет и весть шлет: великий князь Московский Иван Иванович в день святого Иоанна Златоуста приказал долго жить. [3]
Князь снял шапку, перекрестился на главы собора:
— Упокой, господи, новопреставленного раба твоего князя Ивана…
Уголками глаз Семка подметил: князь Дмитрий Костянтинович зело рад; Еще бы! Довольно сидеть в суздальском захолустье — дорога на великокняжеский стол [4] открыта!
И недели не прожил Семка в Суздале. Князь Дмитрий заметил его — парень смел, расторопен — и, посылая в Новгород Великий двух бояр своих, приказал Семке, вместе с десятком дружинников, ехать для охраны.
А Семке что? В Новгород так в Новгород! На княжной службе не худо, а почет выпал великий.
Как видно, парень спешил из Москвы недаром…
В тот день в Новгороде шел снег. Тяжелые, мокрые хлопья медленно кружились в воздухе, весь город был белый, пушистый. На мостовой, мощенной поперек улицы широкими, гладко тесанными сосновыми плахами, снег размесили ногами — он таял. Под копытами коней хлюпала вода, и дивно — большой грязи не было, видать, мостовые деньги при въезде взяли не зря.
Семка ехал, оглядывался по сторонам, присматривался.
Любопытно, конечно, посмотреть, как это народ живет по своей воле, нигде на Руси такого не осталось. Что говорить, город богат и многолюден. Совсем худых изб на улицах было мало, зато ни в Москве, ни в Суздале не видывал Семка таких хором боярских. Особенно приглянулись одни, парень даже коня приостановил, загляделся на высокие кровли, белые стены, резные по камню наличники окон. Все подворье под пышными шапками снега было седым, сказочным.
«Эх! Жить бы так–то вот! Да где там… За высокий тын боярской усадьбы не перемахнешь!»
Семка поскакал догонять своих, а в голове крутились тайные мысли, в каких парень сам себе боялся признаться.
«Ладно, Семен, ужо посмотрим, нынче ты вдруг нежданно–негаданно княжьим воином стал, а там, кто знает, может, и в эдаких хоромах жить доведется. Может статься, воеводой али боярином будешь, была бы молодецкая удаль, да голова на плечах, да удача!»
Улица кончилась. Встали тяжелые, сложенные из плитняка и булыги зубчатые стены Детинца — кремля новогородского. Из стены выдалась вперед каменная же башня с воротами под ней. Ров у стены затянуло льдом; мальчишки бегали по нему, задорно кричали, свистели пронзительно; тонкий лед потрескивал, а в двух местах был проломан, мелкие льдинки плавали в зеленой воде — видать, кое–кто из озорников тут успел окупаться.
