Константин Кокорев - Православные знакомства
Константин Кокорев
Православные знакомства

Реклама полностью отключится, после прочтения нескольких страниц!


Часть 1. Катя


Глава 1. Вечерняя молитва


Телефон завибрировал в заднем кармане брюк, по телу

Кати прошла приятная дрожь. Стало жутко интересно, кто ей

написал. Но в данной ситуации проверить было невозможно.

Папа читал вечернюю молитву. Вся семья собралась в

зале, около иконостаса, у каждого в руках мерцала, потре-скивая, свечка. Отец в подряснике, с золотым крестом на

шее — известный в епархии протоиерей, автор нескольких

серьезных трудов по Догматическому богословию, долгое

время преподавал в семинарии, но вот уже пятнадцать лет

как переехал в Осотовку и восстанавливал старинный дере-венский храм.

Жили они в большом, на восемь комнат, приходском

доме. Кате все равно приходилось делить свою комнату с

одной из сестер. Детей у отца Романа было, как и комнат –

восемь.

«Помилуй мя, Творче мой Владыко, унылаго и недо-стойнаго раба Твоего», — папа бормотал молитву. Володя

откровенно зевал, смачно выдыхая, от чего пламя его свечки

трепетало, в ужасе пытаясь спастись от неминуемого зату-шения. Лена прислонилась головой к стенке и разглядывала

босые пальчики на своих ногах. Рома, Роман Романович, самый старший из детей, ковырял в носу, аккуратно, чтобы не

заметила мама. Настенька, самая младшая из детей, тихонько сосала мамину сиську. Все были заняты делом.

Катя аккуратно приподняла наспех напяленную поверх брюк юбку и залезла в карман. Ее четвертый айфон,


подаренный на четырнадцатый день рождения, снова подмигнул — пришло еще одно сообщение «В контакте». Аккуратно, держа телефон на уровне пупка, Катя сняла бло-кировку и открыла сообщение. Егор Коркин. Два новых

сообщения. Опять этот православный идиот. Она уже хотела снова спрятать телефон назад в карман, но любопытство

взяло верх, и она открыла переписку.

«Эх, жалко, что ты в деревне. Я бы пригласил тебя в

кафе. У нас тут такое классное постное меню. Я после заня-тий постоянно захожу. Может быть, ты все-таки приезжа-ешь в город? Хоть иногда? Или папа не отпускает?» Первое.

И второе: «Ничего, вот пост закончится, я сам к тебе приеду

в гости, можно?»

«Неужели этому маменькину сынку хватило смелости

пригласить меня на свидание?!» — Катя хмыкнула, получилось слишком громко. В ее сторону повернулись сразу трое.

Роман Романович, Лера. И мама. Катя вздрогнула, свеча в

руке дернулась, и огромная восковая капля шлепнулась

прямо на середину экрана.

— Черт, — Катя выругалась одними губами, беззвучно.

Мама поднесла палец к губам, а затем погрозила этим же

пальцем. Если папа услышит, не дай бог, отвлечется или по-вернется — нотаций потом не избежать. А то, тьфу-тьфу-ть-фу, и ремня. Катя быстрым движением убрала телефон назад в задний карман, не издав больше ни единого звука.

С Егором Катя начала переписываться несколько ме-сяцев назад. Вышло все нелепо, и никогда этот молодой человек не воспринимался Катей всерьез. Началось все с того, что мама увидела, как Катя обнимается с Витькой, одно-классником. Ничего серьезного, они просто тусили в одной

компании. Конечно, Витька наглый, он периодически говорил какие-нибудь пошлые вещи, хватал девчонок за попу, за

талию, даже пытался поцеловать, но дальше этого никогда


не заходило. Витьку никто всерьез не воспринимал. И вот

где-то в конце декабря мама заехала за Катей на машине в

школу и увидела, как она с друзьями стояла на лестничной

площадке. Слава Богу, покурить они успели перед этим, за

школой, возле мастерской. Иначе, конечно, все закончилось

бы намного хуже. Но и эти заигрывания маме явно не понравились.

Разговор она начала, только когда машина отъехала от

школы и друзья скрылись из виду:

— Я смотрю, ты уже с мальчиками тесно общаешься?

— М-а-а-м, ну прекрати, — Катя покраснела, — ничего

не было. Ты же видела. Это же просто Витька.

— Видела, — кивнула мама. Она немного помолчала, а затем продолжила: — Я понимаю, что ты уже девочка

взрослая. И… Как бы это правильно сказать… Сложная.

У тебя переходный возраст. Но и ты пойми. Ты дочка священника. И тебе нельзя вести себя вот так. Ты должна быть

примером. Не дай бог, что случись… Ну, в ваших отношениях… Если ты хочешь потом выйти замуж за священника…

Семинариста… Будущего священника… Тебе нельзя терять

девственность с каким-то Витей. Ты должна блюсти себя.

— Мам, прекрати, ничего не было. Я же сказала, — от

напоминания о том, что она поповская дочка, Катю аж передернуло. Сколько раз она мечтала забыть об этом. Стать

самой обычной девочкой. Как ее подруги, как Валя, как

Таня. Никому ничего не должна. Никто над ней не подсме-ивается…

Мама замолчала и больше в тот день не возвращалась

к этой теме. Еще до вечера Катя побаивалась, что она рас-скажет все папе. Но мама поступила по-другому. На следующий вечер она пришла к Кате в комнату, когда девочка уже

ложилась спать, и присела на край кровати.

— У меня идея, — мама умела говорить только по делу,


без лишних прелюдий, — раз уж ты начала… Начала общение с мальчиками.

— Мам, я не хочу об этом! — Катя попыталась спрятаться под одеяло. Но мама невозмутимо продолжила:

— Я тут тебя «В контакте» в одну группу пригласила.

Зайди посмотри. Понимаю, что ты еще совсем юная… Но

лучше уж так. Спокойной ночи, — она наклонилась и поцеловала Катю в щечку. Та обняла маму за шею и пожелала

спокойных снов в ответ. За телефоном она встала с кровати

только когда мама вышла из комнаты и отошла на достаточно большое расстояние. Улеглась обратно в кровать, накры-лась одеялом с головой — чтобы Лена, младшая сестра, зайдя в комнату, ничего не заметила. И открыла приложение

«В контакте». Одно уведомление. От мамы. Приглашение в

группу «Православные знакомства».

— Ох ты ж, Боже ж мой, — протянула девочка. Еще

одна идиотская выдумка. Куда сейчас только не присоба-чивают слово «православный»: православный хлеб, православный сыр, православная семья, православные, православные, православные. Как будто гетто какое-то. Вот есть

нормальные люди, а есть эти идиоты, православные. Вроде

бы мы не против, чтобы они существовали. Показываем в

новостях, как православные праздники отмечают, как ку-шают, о чем думают. Но пусть носят опознавательный знак

— длинные юбки и постные мины — чтобы все издалека видели и обходили их стороной.

Меньше всего Кате хотелось православия. Но слово

«знакомства» взяло свое, и она вступила в группу. Полиста-ла стену. «Мне тридцать восемь лет, не пьющий, двое детей

от первого брака. Ищу православную женщину для созда-ния семьи». И на какой-то убогой фотографии он в спор-тивных штанах на фоне покосившегося сарая.

— Мля… Мама, ты вообще сама сюда заходила, нет?


Витя по сравнению с этими убогими — просто Серафимчик

Небесный.

— Что? — раздался откуда-то снаружи голос. Катя

рез- ко скинула одеяло, и ее взлохмаченные черные волосы

рас- сыпались по подушке.

— Господи, Ленка! Ты можешь громче заходить в комнату? Ты чего как призрак? Напугала до жопы. Если бы это

папа был?!

— А чего ты там под одеялом материшься? Опять небось с мальчиками переписываешься? — Лена засмеялась и

улеглась на кровать. А

— Ай, ну тебя, — Катя положила айфон на пол и отвер-нулась к стене, — напугала меня. Иди теперь выключай свет.

Кто последний пришел, тот и выключает.

Про «Православные знакомства» Катя забыла начисто. Мама тоже не напоминала дочери о своем предложе-нии, видно, ей было достаточно того, что Катя послушала ее

и вступила в группу.

Но перед самым Рождеством пришло первое сообщение от Егора. Катя сидела за столом, решала математику, когда телефон взвизгнул и нарисовал на экране информацию о новом сообщении. «Добрый день, милая девушка.

Меня зовут Егор, мне 18 лет. Я увидел, что Вы состоите в

группе «Православные знакомства». Долго не решался написать — все же идет пост, но Вы мне очень понравились.

Был бы рад познакомиться».

Катя перечитала два раза сообщение. И прыснула. «Бо-о-о-же, что это? Что это за чудик?!» Она отложила тетрадку

в сторону и ушла с головой на страницу мальчика. Фото-графий было достаточно много. Школа. Вот с однокласс-никами дурачатся, выпускной. Егор в пиджаке и галстуке.

Такой взрослый, серьезный. Вот он в подряснике в храме, держит огромную дьяконскую свечу. Еще совсем молодой,


лет двенадцать. А вот уже современные — он семинарист. В

черном кителе. Посвящение в студенты, общая фотография

с ректором семинарии, отцом Ермогеном, в центре. Катя

хорошо была знакома с архимандритом, он частенько заез-жал в гости. Они с папой громко смеялись, пили коньяк и

вспоминали свои семинарские годы. Катя с самого детства

любила отца Ермогена, тот всегда привозил для детей доро-гие подарки.

— Ну тебя в жопу, — Катя отложила айфон и снова

ушла с головой в математику. Минут на двадцать. Телефон

не давал ей покоя. Он заманивал, уговаривал просто поде-ржать в руках. Что Катя и сделала. Через пять минут она

уже отправила сообщение в ответ: «Привет. Я по глупости

в эту группу вступила. Я и не хотела ни с кем знакомиться, если что. Не уверена, что у нас что-то получится. Я не

очень-то хорошо к верующим отношусь. Но давай попро-буем». Егор ответил минут через двадцать. И его сообщение

окончательно вывело Катю из себя. «А почему не любишь

верующих? Ты же православная. Ты ходишь в храм? Давно

верующая?»

Идиот, ну что за идиот? Ну кто такие сообщения девушке пишет? Разве так знакомятся? Разве так флиртуют?!

«Давай-ка с тобой прям так по православному познакомим-ся, детка». «М-м-м-м, мне нравится твой крестик». И что

это за гоповские замашки в конце: «Слы-ы-ы-шь, ты чо, не

верующая? Крестик носишь? Не? А если найду?» Короче, надо прекращать этот идиотизм.

Прошло уже четыре месяца, к концу подходил вели-кий пост, а переписка с Егором не прекращалась. Катя часто

плевалась, подшучивала про себя над молодым человеком.

Периодами он казался ей глупым, периодами — излишне

наивным. Но переписка, надо отдать должное, была очень

даже интересной. Они обсуждали «Преступление и нака-


зание», которое Катя только-только прошла по школьной

программе, говорили о семинарских предметах, присыла-ли друг другу любимые композиции ДДТ и Алисы. И вот

на пике всего этого идиотизма Катя заработала огромное

восковое пятно на экран телефона.

Молитва закончилась, все потушили свечи, папа перекрестил детей, благословил, и все разошлись по своим

спальням. Заканчивался понедельник последней недели поста, Страстной недели. В воскресенье уже ожидалась Пасха.

Пасха, которую дети ждали с огромным нетерпением.

— Спокойной ночи, — Лена быстро сняла с себя платье

и окунулась в ночную рубашку.

— Спокойной ночи и тебе, — пробормотала Катя. Но

раздеваться не стала. Спать она не собиралась. Она ждала. Минут через двадцать в окно тихо-тихо постучали. Так

тихо, что если бы Катя не ждала этого стука, она бы и не

услышала.

Лена, которая уже начала засыпать, встрепенулась.

— Что, опять? — пробормотала она. В глазах читались

настороженность и осуждение.

— Опять, — передразнила Катя. — Скажешь маме –

убью.

Она быстро накинула кофту поверх футболки, залезла на стол и открыла окно. В комнату ворвался свежий ве-сенний воздух. Катя перекинула ноги через подоконник и

сползла вниз, на улицу, где ее уже ждали друзья.

— Ну что, святая Екатерина, успела помолиться, можно идти? — Витька был в своем репертуаре. Катя привыкла и

пропустила его ремарку мимо ушей.

Одноклассники собирались небольшой группой, человек шесть-семь почти каждый вечер на спортивной площадке. Пили пиво, курили и болтали. Катька пиво пила ред-ко — только после того, как причастилась в храме. Если папа


и чувствовал запах спирта, он думал, что это от кагора. По-добные ограничения тоже частенько становились шутками

для Витьки. Но на этот раз он не выдал ни одной колкости

целых два часа. Катя хохотала, курила, ей было так хорошо, что она забыла и о телефоне, и об отце, и о том, что не сделала домашнее задание по русскому на завтра. Очнулась она

только в три часа ночи.

— Ох, мне уже пора. А то, не дай бог, заметят, что

меня нет.

Витька поднял на нее охмелевшие глаза и ухмыльнулся:

— Опа, Катька про Бога вспомнила. Ну, ты что! Темно

же. Пока темно, Бог ничего не видит, не боись. Айда посо-семся. Я, знаешь, как умею сосаться. Тебе понравится.

— Ой, ладно тебе врать, — Вера заступилась за подругу, — сосалась я с тобой, ты ж первый замялся. Языком

только мелешь. А сам слабак.

— Эй, эй. Помягче. Я, может быть, просто не хотел. Я, может, только о Катьке и мечтаю.

— Иди, проспись, мечтает он, — Катька усмехнулась и

дала Витьке подзатыльник.

— Ну вот, обижают! Поцелуй меня, м? Или Боженька

не разрешает?

Катя наклонилась к Витьке, провела указательным пальцем по его носу. И тихим, почти томным голосом процедила:

— О, я, знаешь, как умею целоваться. С языком. Да. Но

ты этого никогда не почувствуешь. Сори.

Затем она резко развернулась и направилась к дому.

— Всем пока, — уже на выходе из школьного двора

крикнула она и помахала рукой.

— Пока, любовь моя.

Витька. Громче всех остальных. Снова придуривается.

Катя довольно улыбнулась, опустила руки в задние карма-ны джинс и наткнулась на телефон.


— Черт, пятно это восковое. Надо будет одеколоном

протереть. — Катя достала телефон и, не сбавляя шага, вышла «В контакт». Егор, несмотря на поздний час, был он-лайн. Странно, но почему-то сердце забилось чаще. Роман

Романович после Пасхи поедет в семинарию, на день откры-тых дверей. Он в этом году поступает. Катя напросилась с

ним, якобы посмотреть на регентское отделение. На самом

деле она уже давно решила, что поступит в госуниверситет

на химический факультет. Но родителям пока ничего не говорила. Они бы не поняли.

«Привет. Ты чего не спишь? Я не очень-то выездная. Но

после Пасхи собираюсь приехать. Так что жди. Увидимся».


Глава 2. Озеро


В зале развернулась настоящая битва. Посреди комнаты стояли мама и Катя. Мама, с перепуганным взглядом, следит за действиями отца, при этом поддерживая дочь за

руку. Катя, чуть покрасневшая, руки сжаты в кулаки, зубы

плотно стиснуты, глаза красные. Кажется, она вот-вот взор-вется. Сейчас Катя очень похожа на отца. Тот в подряснике, борода чуть растрепана, но на груди висит наградной крест

с драгоценными камушками — подарок архиерея. Отец только вернулся с отпевания матери директора местной птице-фабрики.

— Даже слышать ничего не хочу. Этот вопрос мы

больше не обсуждаем! — отец грохнул кулаком, наградной

крест звякнул, ударившись об угол стола, и крутанулся на

цепочке.

— Я. Никуда. Не поеду, — Катя старается сдержать свой

гнев, но выходит не очень. Еще пару слов, и она даст волю

чувствам. Отец находится примерно в том же состоянии.

— Мать, забери ее отсюда. Пока дело грехом не закончилось. Она прямо издевается. Все дети как дети, а в эту как


бес вселился. Ох, избаловали тебя слишком. Мало тебя по-роли, мало.

Мама молча кивает и берет Катю за руку. Пытается

увести из комнаты, но, похоже, девочку уже не остановить.

— А что ты ко мне в третьем лице, а? Боишься напрямую обратиться? В кого еще бес вселился, это посмотреть надо. Крест красивый надел, бороду отрастил, баб-ки ему руки целуют. А ума не нажил. И, теперь, чтобы

компенсировать свою глупость, еще и детей своих в дура-ках выставляешь!

Мама успела только ойкнуть. После она не раз пыталась воспроизвести эти события в памяти, размышляла, как

могла бы избежать трагедии. Ей даже казалось, что можно

было бы что-то исправить. Но на самом деле события развивались слишком стремительно. И то, что она замерла, не

было ни трусостью, ни слабоволием. Отец размахнулся и

влепил дочери пощечину. Раздался смачный шлепок. Катя

резко замолчала, согнулась, ухватившись за правую щеку.

Но тут же подняла глаза на отца и процедила:

— Ненавижу тебя, понял? Проклинаю тебя! — с этими

словами она развернулась и выбежала из комнаты.

В коридоре стояла гробовая тишина — дети попрята-лись по комнатам и с ужасом слушали происходящий кон-фликт между Катей и отцом. Такого жуткого непослушания

в доме отца Романа еще не было. Конечно, все знали характер Кати, но таких слов не ожидал никто. Девочка пробежала по коридору, вылетела из дома на улицу, отбежала несколько метров и только там позволила себе остановиться и

разрыдаться. Катя присела на корточки и обхватила голову

руками. Правая щека пульсировала от боли, но даже не это

было самым страшным. Самое страшное было в том, что у

нее ничего не получилось. Все планы, все надежды и мечты

рухнули в один миг.


К этому разговору девочка готовилась очень долго.

Больше года. Еще год назад, после окончания десятого клас-са, когда она с братом ездила в семинарию, Катя уже твердо

решила, что не хочет быть попадьей. Ее также не прельщала

идея учиться на регентском отделении и потом всю жизнь

управлять церковным хором. Петь она умела хорошо и пела

с мамой на богослужениях. Уже тогда, год назад, она была

уверена, что поступит в госуниверситет на химический факультет.

В год, когда Катя перешла в седьмой класс, в их дере-венскую школу устроилась новая преподавательница химии, Мария Игоревна. Молодая, симпатичная девушка, она

разительно отличалась от всех остальных учителей школы.

И проработала всего полтора года — она окончила аспи-рантуру, защитила кандидатскую и уехала преподавать в

университет. Но за эти полтора года они с Катей стали если

не подругами, то очень близкими людьми. Именно Мария

Игоревна настаивала на том, чтобы Катя поступила на ее

факультет. И к одиннадцатому классу Катя была готова.

Она окончила школу, готовилась этим летом сдавать ЕГЭ по

математике и химии. Со своей стороны она сделала все возможное, чтобы осуществить мечту. Но намного страшнее

ЕГЭ был разговор с отцом.

В том, что отец вот так легко не даст согласие, она даже

не сомневалась. Именно поэтому не торопилась с разговором. Подготовка шла целый год. То за обедом она с упоени-ем рассказывала папе, как на уроках Марии Игоревны они

выращивали кристаллы. То подбрасывала вместо закладки

в папин молитвослов рекламный проспект государственно-го университета. Чаще всего папа просто игнорировал дочь, воспринимая все ее попытки лишь как детские шалости, но

бывали моменты, когда он внимательно выслушивал девочку и даже благодушно отзывался, например, о ее увлечении


химией. О ее оценках. Но все это, конечно, утонуло в по-следнем разговоре, который начался этим теплым майским

вечером, всего через несколько дней, как отзвенел последний звонок.

Когда папа возвращался с отпевания, ему позвонил

отец Ермоген, ректор Духовной семинарии, а по совмести-тельству крестный отец Кати. Папа, зайдя в дом, подозвал

дочь и радостно сообщил:

— Ну что, я тут обо всем договорился. Считай, ты уже

учишься в семинарии, на регентском отделении. Осталась

формальность — летом ЕГЭ и пулей в город. Отец Ермоген

уже ждет не дождется. Ему там как раз в храме Петра и Павла певчие нужны. Так что сразу же при деле будешь. Комнату тебе подберет, обещал, самую лучшую.

Катя сотню раз проигрывала этот разговор у себя в

голове. Представляла, как будет себя вести отец, что она

скажет в ответ на ту или иную реплику. Но все это разом

вылетело из головы, когда реальность внезапно наступила

вечерним майским разговором.

— Пап, я не хочу поступать в семинарию. Я поступлю

в государственный университет. На химический факультет.

Дальше разговор напоминал пассажирский самолет.

Который сначала убирает трап, затем медленно-медленно катится по летному полю, набирает скорость и в конце

концов все заканчивается взлетом, точнее вылетом Кати из

дома. Все подготовленные доводы тонули как в болоте. То, что поступит Катя на бюджет и отцу не придется платить, что она ни в коем случае не оставит церковь и даже готова по выходным петь в храме, проскальзывало мимо ушей

отца, а дочь и слышать не хотела про духовные скрепы, пре-емственность и место православной женщины в обществе.

Наконец Катя поднялась с колен и, утирая предатель-ские слезы, которые не хотели прекращаться, подвывая от


обиды и боли, быстрым шагом пошла по улице, как можно

дальше от дома. Почти всю ночь шел дождь и, несмотря на

то, что днем светило солнце, дороги до конца еще не вы-сохли. Легкие светлые туфельки Кати стали черными, несколько раз Катя поскальзывалась, несколько раз чуть не

упала, но темп не сбавила. Одна мысль о том, что ее может

догнать мать или кто-то из братьев и попытается вернуть

в дом, заставляла ускориться. Лишь отойдя на приличное

расстояние, Катя решила для себя, куда пойдет. На озеро.

В их с друзьями любимое тайное место. Место, где оначув-ствовала себя свободной.

Дом священника находился на центральной улице, рядом с церковью, недалеко от железнодорожной станции –

можно сказать, в элитном районе деревни. Озеро же рас-полагалось на окраине. С каждым годом оно все больше

начинало напоминать болото: воды в нем оставалось все

меньше, а камыша и водорослей все больше, но до сих пор

подросткам удавалось купаться в этой воде, несмотря на то, что сюда же, только с другой стороны, пастухи приводили

коров на водопой. Тайное место находилось и в стороне от

водопоя, и в стороне от места, куда ходили купаться дере-венские. Еще в том году на этом тайном месте была вода, но

теперь она ушла, оголив небольшой кусок песчаного дна, за-крытого от лишних глаз холмом. Там можно было тихонько

посидеть и подумать.

Уже подходя к воде, Катя наконец сняла туфли, полные грязной жижи, и закатала джинсы до колен. Она по

щиколотку зашла в воду, наклонилась и начала умываться. Слезы отступили, вместо них пришел какой-то ступор.

Девочка вышла из воды и прислонилась к огромному дубу, который удержал своими корнями холм от полного уничто-жения водой. Она залезла под корень и достала оттуда пакет, заклеенный изолентой. В мае озеро часто разливалось,


и была опасность, что вода дойдет до корней дерева, а значит, содержимое пакета может уплыть или намокнуть. Катя

оборвала изоленту и извлекла сокровища на свет Божий –

три пачки сигарет, начатая бутылка «Столичной» водки и

наполовину выпитая полуторалитровая пластиковая бутылка «Буратино». На запивон. Все, что осталось от празд-нования Последнего звонка.

Катя уселась на песок и прямо из горла сделала гло-ток водки. Секунду подержала мерзкий, теплый напиток на

языке, сглотнула. По горлу до желудка разошлось тепло. Девочка быстрым, привычным движением закрыла бутылку

водки и схватила «Буратино» — запить неприятный прив-кус. Господи, как же весело им было тут два дня назад. Левка

с Иркой всю ночь целовались, отвлекаясь только на то, чтобы выпить за компанию, Макс к утру полез купаться, его с

трудом удержали, слишком уж он был пьян. Зато Витек, несмотря на то, что выпил больше всех, вел себя вполне адек-ватно. А вот здесь, чуть в стороне, Катя делилась с подругой

планами на будущее. Они договорились, что непременно

обе поступят в ВУЗ, что обязательно встретятся в городе.

Катя радостно рассказывала, что папа непременно поможет

ей устроиться на работу в храм певчей, и что с первой зар-платы она обязательно пригласит подругу в ночной клуб, где они будут танцевать всю ночь. Девочки обменялись ку-лончиками и заверили друг друга, что их дружба навек.

Но вместо улыбки эти воспоминания снова вызва-ли приступ истеричных рыданий. Теперь все это осталось

в прошлом, мечтам, похоже, не суждено было сбыться. Да

как вообще она могла быть такой наивной? Как могла даже

предположить, что отец отпустит ее? Эта проклятая систе-ма, эти духовные скрепы — конечно, для кого-то подходил

такой образ жизни. Например, младшая сестра, Ленка, обязательно станет хорошей матушкой, родит мужу восемь


детей и будет пасти коров. У нее на лбу написано, что это

предел ее мечтаний. Но только не для Кати.

— Ну разве можно, разве так можно? Разве можно вы-думать для всех людей единый стандартный макет поведе-ния? Святость… Какая же это святость? Это клонирование

какое-то. Напяль платочек, нарожай детей и целуй мужу

ручки после благословения. К черту! — Катя сделала еще гло-ток «Столичной» из горла, но на этот раз даже не запила ли-монадом. Вместо этого она достала пачку сигарет, открыла, зубами подцепила сигарету, выковыряла специально при-пасенную зажигалку и затянулась. Обычно алкоголь рас-слаблял, помогал отвлечься, забыть о проблемах. Но на этот

раз все получалось наоборот. Чем больше девочка пила, тем

глобальнее и, главное, несовместимыми с жизнью, казались

проблемы.

Когда Катя поднялась на ноги, в бутылке оказалось

грамм двести сорокаградусной жидкости, а солнце скры-лось за горизонтом. Девочка, пошатываясь, подошла к кром-ке воды. Все это время она плакала. Слез уже не осталось, но

она продолжала всхлипывать. Ругая отца, ругая Бога, ругая

судьбу. Представляя себе картины своего безрадостного бу-дущего.

— К черту. К черту такую жизнь. Не хочу так больше.

Не хочу, — Катя зашла по колено в воду, наклонилась умыть-ся, но не удержалась на ногах и упала лицом в воду, больно

ударившись коленкой о камень. Она села на дно, обхватив

коленки руками, из глаз снова хлынули слезы.

— Ну почему-у-у-у? Почему оно вот так? Почему я

не могу быть… Быть нормальной, просто быть… Быть как

все? Господи, разве я много прошу? Разве это… Я не хочу

больше так. Не хочу больше так жить. Не хочу. Жить. Утонуть. Хочу. Утонуть… Будут знать. Не хотят живую дочь, получат мертвую.


Катя резко поднялась на ноги. Глаза, полные слез, су-жены, зубы плотно сведены. И, чуть пошатываясь, направилась вглубь. Когда вода дошла девушке до пояса, она от-толкнулась ногами от дна и поплыла. К центру озера. Берег

быстро отдалялся, озеро было достаточно глубоким, а пла-вать Катя научилась только прошлым летом. Действительно

ли девочка хотела утонуть? Маловероятно. Скорее, это был

лишь агрессивный, секундный позыв. Ее распирала обида, злость, хотелось выложить всю силу. И она плыла. Плыла

до тех пор, пока не устала. Только тогда замерла на месте, пытаясь удержаться на поверхности воды, и поняла, что за-плыла слишком далеко. В глазах мелькнул страх.

— Надо… Надо плыть назад. Дура… — Катя развернулась и направилась в сторону берега. Одежда намокла, неприятно обтягивала тело и тянула вниз. Руки порядком

устали. Хотелось уже скорее добраться до берега и лечь. От-дохнуть. Неожиданно свело правую ногу. Да так, что Катя

вскрикнула, хлебнув воды. Еще один укол в ногу, и девочку

потянуло на дно. Руки перестали слушаться, а вода залива-лась в рот и нос.

«Дура, дура, пьяная дура, сама же орала на Мишку, чтобы пьяным купаться не ходил, сама говорила, что может

утонуть. И теперь сама…» — да только Катя понимала, что

шла не купаться. Она и шла в воду с намерением утопиться.

Привычка добиваться своего любой ценой в этот раз дала

сбой. Сиюсекундное идиотское желание начало сбываться.

Катя тонула. Пытаясь удержаться, она махала руками и ногами, девочку охватила паника. Неожиданно для самой себя

она начала молиться. «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя

грешную», «Господи, не остави мене…» — в голове крути-лись спасительные молитвы. Девочка с головой ушла под

воду и, не выдержав, раскрыла рот в инстинктивном же-лании вздохнуть, но вместо этого начала хлебать ледяную


воду. «Господи, папа, помоги… Ненавижу тебя…» — мысли

начали скакать, и в глазах потемнело.

Неожиданный резкий рывок снова привел ее в чувства. Она пробкой вылетела на поверхность воды и, пытаясь вздохнуть, закашлялась, отплевывая воду. Ее кто-то тащил. Было ужасно больно в груди, в правой ноге до сих пор

стреляло, Кате удалось пару раз вздохнуть. Затем в глазах

снова потемнело, и она потеряла сознание.

Голова больно ударилась о песчаный берег, и Катя

приподнялась, ее рвало — водой, водкой, недавно съеден-ным ужином. Болела голова, болело все тело, волосы пере-пачканы.

— Вот ты дура, Катька, дуреха! — Девочка приподняла

голову, хотя и по голосу узнала спасителя — это был Витька, ее одноклассник. Он сел на песок, тяжело дыша, и еще несколько раз выругался.

— Домой… Отведи меня… Домой… — пробормотала

Катя и повалилась в новом приступе рвоты.

— Ща… Отведу, — Витька взял бутылку «Столичной» и

залпом опустошил ее. — Вот. Теперь полегче стало. Пойдем.

Придерживая под руку, Витек дотащил ее до дома. По

дороге, пропуская мимо ушей потоки мата и ругательств, Катя уловила суть — Витьке позвонила мама. Спустя час или

два, как дочь убежала, она начала переживать и обзванивать

знакомых. Судя по всему, только Витька воспринял всерьез

слова мамы и пошел искать Катьку.

— Хорошо хоть я знаю, что ты, алкоголичка старая, не

в город рванешь, как мамка твоя верещала, а в наше укром-ное место, за водкой. Вот и нашел. А если бы в город поехал, а? Если бы на трассу рванул? Кормила бы уже рыб на дне.

Дура! Вот дура!

Катя молча покачивалась на плече, с трудом перебирая

ногами. Она соглашалась со всем, что говорит Витька. Ей хо-


телось только домой. В кровать. Больше ничего. Мама пере-хватила девушку где-то у входа. Она что-то причитала, кажется, даже плакала. Благодарила Витьку. Кажется, даже, Витька

ничего не сказал о том, что она хотела утопиться. Просто на

озере. Просто пьяная. Это хорошо. Меньше проблем.

Витька ушел, а мама прямо на крыльце начала отчиты-вать дочь, что-то кричала, плакала. Катя повисла на ее плече и попросила уложить спать. Мама, продолжая шепотом

причитать, повела дочь по коридору в ее комнату. Проходя

мимо спальни отца, Катя подняла голову.

Инстинктивно, то ли надеясь на то, что отец подой-дет, то ли опасаясь этого… надеясь хоть на какую-то реакцию. Много позже этот вечер почти полностью стерся из ее

памяти, остались какие-то обрывки. Но этот образ сохра-нился навсегда. Отец стоял на коленях, спиной к ней и, уткнувшись в молитвослов, бормотал молитвы. За нее ли он

молился или просто читал вечернее правило? Это было не

важно. Сочетание боли, ненависти, унижения и безысход-ности сделали свое. Образ молящегося священника на всю

жизнь стал ненавистным.

Мама завела дочь в спальню. Катя поймала испуган-ный взгляд сестры. И даже попыталась улыбнуться ей, сказать, что ничего страшного. Но не смогла. Вместо этого прямо в одежде упала на кровать, поверх одеяла и уснула. Мама

раздела и укрыла ее уже спящую. И еще несколько часов сидела рядом, гладила по мокрым волосам. И плакала.


Глава 3. Побег


— Пусть делает что хочет! Ты представляешь! Папа

сказал. Я сама слышала, — Леночка громко шепчет, иногда

переходит на обычный разговор, но тут же ловит себя на

этом и снова переходит на шепот. Щеки горят, она очень до-вольна.


Катя лежит у себя в кровати и копается в айфоне. У

нее интенсивная, на грани ссоры, беседа с Витьком. «Сегодня, говорю, надо», — пишет Катя. И добавляет гневный

красный смайлик. «Катька, ты тиран. Я тебя ненавижу». На

самом деле этот ответ означает: что же с тобой поделать, согласен. «Жду тебя, чем скорее, тем лучше». В ответ Витька

присылает картинку кошечки, которая прикрыла глаза с

подписью: «Ой, все».

— Ка-а-атька, ты меня слушаешь? Я говорю, что ты ре-волюцию совершила! Такого же еще не было! Кааатька.

— М? — Катя улыбается и прячет айфон под одеяло. –

Чего не было?

— Ну, Ка-а-ать, — Ленка надулась и сложила руки на

груди, — ты ничего не слышала?

— Частично да, слышала. Вы с Лешкой что-то там вы-ведали, подслушивали, как мама с папой ругались?

— Ну, они не ругались. Ой, Катька, ты невыносимая.

Ты меня совсем не слушаешь. Они не ругались. Они просто… Спорили. Мама тебя вроде как защищала. Я не все

слышала. Но мама пыталась добиться от папы согласия.

Мол, надо дать Кате шанс. Как-то так. А он что-то спорил.

А потом в конце ответил — громко так: «Если я ей не указ, пусть делает что хочет!» Понимаешь? Он согласился! Он не

против того, чтобы ты поехала в город и поступила. Понимаешь?

Катя отрешенно посмотрела на сестру.

— Вот тебе сколько лет?

— Четырнадцать… — Лена пытается понять, в чем под-вох. — А к чему этот вопрос?

— К тому, что уже такая взрослая кобыла вымахала, а

все в сказки веришь. Ты четырнадцать лет живешь и четырнадцать лет знаешь папу. Неужели ты правда веришь, что

он вот так просто возьмет и сдастся?


— Ну… — Лена сидела на кровати, уткнувшись носом

в коленки. — Может… Ну надо же что-то делать, Кать! Папа

он… Он строгий, конечно. Но он же не глупый. Он сумеет.

Попробуй.

— Лен, я целый год пыталась, веришь, нет? Я реально

к нему подлизывалась. Ну, типа пыталась быть нормальной

дочерью. И? Какой результат? Ноооль. Ноль. Надо решать

вопрос по-другому.

— А может… Может, надо было не пытаться быть. А

просто стать. Нормальной дочерью?

Катя уставилась на сестру. Но та не отводила свой не

по-детски взрослый взгляд. Неожиданно Катя увидела в сестре молодую девушку. Красивую, серьезную. Которая еще

через год-другой начнет нравиться мальчишкам. Ой, как

нравиться. Кате было далеко до сестры.

— То есть ты считаешь, что я ненормальная? — процедила Катя.

— Нет… Катенька, нет, ты нормальная. Просто…

Просто ты другая. Просто… Я не знаю, что сделать. Я не

знаю, как помирить вас с папой.

— Зато я знаю. Никак. Ложись давай спать. А мне надо

собираться. Сейчас Витька придет.

— Какой Витька? Ты снова пить?

— Ну… Почти. Вроде тихо за дверью? Родители легли

уже? — Катя встала с кровати, накинула свитер и отодвинула

кровать. Между кроватью и тумбочкой, прислонившись ли-нялым боком, стоял старый Катин рюкзак. С ним Леночка

хорошо была знакома, Катя не расставалась с этим рюкзач-ком ни в одном паломническом путешествии. Однажды в

Дивеево вышел казус. Оказалось, Катя носила в этом рюк-зачке флягу с разбавленным спиртом и потихоньку попива-ла его, запивая святой водой. И кто-то из монахинь Дивеев-ского монастыря заметил это. Когда вся семья отца Романа


подошла приложиться к мощам Серафима Саровского, одна

старенькая инокиня начала верещать и ругаться на весь

храм, причем ругательства были адресованы не Кате, а отцу

Роману, который, краснея, слушал и смиренно молчал.

— Вы видели, что ваша дочь вытворяет? Я не допущу

ее в таком виде к мощам! — верещала инокиня. Первой не

выдержала Катя. То ли потому что она была уже подвыпив-шая, то ли просто ей уже надоел монастырь.

— Ой, что вы начали со своим Серафимом Саровским.

Больно хотелось. Нашли тоже, чем кичиться, — Катя с гор-до поднятой головой покинула храм. Скандал отцу Роману

удалось замять, Катю даже не выселили из монастырской

гостиницы, где она и проторчала оставшиеся два дня, даже

ни разу не высунувшись. Попивая спирт из своего старень-кого рюкзачка.

И вот этот рюкзак стоял за кроватью. Подозрительно

толстый.

— Ка-а-ть? — протянула Леночка, — что… что это? Зачем? Что ты задумала?

— Да ничего я не задумала. Ложись спать.

— Кать… Ты… Ты решила сбежать? — Леночка побледнела. — Я… я тебя не пущу.

— Не пустишь? А что? Что ты сделаешь? Пойдешь мам-ке наябедничаешь? Ну и давай! Давай, иди! Чего ж ты встала.

Только как ты выйдешь за порог, меня уже и след простыл.

На самом деле Катя блефовала. Ей надо было дождаться Витька. И она жутко испугалась, что вот сейчас, на последних этапах, ее гениальный план рухнет.

— Нет… Не пойду. Кать… Я не хочу вредить тебе. Но

я… Я не хочу отпускать тебя. Кать. Я боюсь. — Неожиданно

лицо Леночки переменилось, оно как-то некрасиво смор-щилось, нижняя губа затряслась, Леночка в секунду из красавицы превратилась в какого-то скукоженного старичка.

И разрыдалась.


— Тише, тише, ну ты что! Тише, услышат же! Подума-ют, что я тебя… Побила, что ли. Понабегут. Не реви, ты что.

— Я люблю тебя, — Леночка говорила шепотом, даже

всхлипывать старалась вполголоса, чтобы ее не услышали, –

не уезжай, Кать. Я же… Я же люблю тебя.

— Ну что ты, что ты, дурочка, ну перестань, ну что ты.

Видишь, я тоже сейчас расплачусь. Будем тут как две дуры

рыдать. Ну… — глаза Кати и правда предательски заблесте-ли. — Я же не навсегда. Я же не от тебя. Обязательно свидимся еще. В ближайшее время и свидимся. Я тоже люблю тебя.

Мы, конечно, с тобой часто не ладили. Но ты же понимаешь… Ну… Перестань.

Неожиданно в окно постучали. Быстро, как будто дро-бинками по стеклу. Катя встрепенулась и отошла от сестры.

— Это Витек. Мне пора. Надо идти. Все. Все будет хорошо, не бойся. Я тебя не брошу, сестренка. Вот увидишь, сама в город переедешь — мы с тобой свидимся.

Лена кивнула, даже не поднимая головы. Она утирала

кулаками слезы, но те никак не прекращали течь.

— Все, давай. Не реви долго, спать ложись. А то обижусь. –

Катя подхватила рюкзачок и ловко повернула ручку оконной

рамы. Привычным движением, как обычно, как часто бывало

вечерами. Только на этот раз все было намного серьезнее. Кате

было слишком тесно в клетке. И однажды это должно было

произойти. Однажды она должна была вылететь из клетки и

не вернуться. Леночка понимала это. Но от этого становилось

еще больнее. И она снова залилась слезами.

В комнату ворвался теплый летний воздух, пахнущий

свежескошенной травой. С улицы раздалось ворчание:

— Ох, Катька, ну ты мне всю плешь проела. Нет, не

возьму тебя в жены. Нафиг надо.

— Так, болтун. Сумку взял?

— Взя-я-ял, — недовольно протянул Витек. Чет легкая она у тебя очень. Косметики небось набрала и бутеров.


Эх, не сбегают так. Зуб даю — недельку помыкаешься да вер-нешься.

— Посмотрим, — процедила девушка. И, не оглядываясь на сестру, перелезла через подоконник.

— Давай, Лен. Не поминай лихом, — и уже тихо-тихо, в

полголоса, — люблю тебя.

Катька спрыгнула. За окном послышалась возня и не-довольный голос Витька:

— Мать, ну ты давай аккуратнее, если я тебе еще живой нужен.

— Тихо ты. Сейчас весь дом разбудишь. Пойдем скорее. Электричка через двадцать минут, последняя.

Шли молча. Витек смотрел себе под ноги, Катя периодически воровато оглядывалась, опасаясь погони. «Как

в хорошем американском фильме», — подумала она. Как

Леон с Матильдой. Тишину нарушил Витек.

— Я это… Того… Я на самом деле шучу-шучу весь такой. А все потому, что на самом деле того… Не хочу тебя отпускать. Я очень боюсь, что ты уедешь и мы больше никогда

с тобой не увидимся.

— Ну, ты чего кликушествуешь. Будем. Будут еще

встречи, конечно же. В город приедешь. Я тебя пивом угощу, обещаю.

— Да… Так-то да. Только вот неспокойно на душе. Я

тогда… Когда вытащил тебя из воды… На озере… Я вроде

ворчал, а на самом деле знаешь, как очканул. Я когда увидел

тебя там, барахтающуюся, думал, уже все… И вот теперь

такое же чувство. Только тогда я мог что-то сделать, чтобы тебя вытащить. А теперь, получается, сам же тебе помо-гаю… того…

— Перестань, — в горле у Кати встал ком, — раз уж мы

серьезно — ты должен меня понять. Я не могу больше. Мне

душно, меня задушило это место, меня задушил отец, семья. Воздух этот. Чертов.


— Да… Говнецом-то попахивает, это точно, — серьезно кивнул Витек. Но Катя рассмеялась. Надо было разря-дить обстановку. Они подошли к перрону. Мимо со свистом

пролетел товарняк, взъерошивая волосы.

«Вот куда надо было идти, — неожиданно подумала

Катя, — здесь бы, под колесами, уж точно не спаслась бы».

Хотя… Получается, сюда и пришла. И, получается, не спаслась. От этих мыслей по коже пошли мурашки. Поезд уле-тел, и ребята перешли на другую сторону дороги. Перрон

был пустой, стояло всего два человека, какой-то пьяный бо-родач и молодой человек в наушниках.

— Так, правила безопасности знаешь? Садишься в вагон, где светлее и побольше народа. Если вдруг кто… Того, приста-вать начнет, ори и нажимай кнопку связи с машинистом.

— Витек, ты чего? Мне не семь лет.

— Да знаю… Так… Очкую чет. Не знаю… Не обращай

внимания.

Витек отвернулся от Кати, делая вид, что внимательно

следит за дорогой, опасаясь пропустить электричку. Катя

просто молчала. Говорить не было сил, она с опаской посма-тривала в сторону дома. Вдруг Леночка не выдержала, вдруг

сейчас прибежит Роман Романович. Или мама. «Если мама

начнет уговаривать, я же не смогу…» — думала девушка.

Электричка аккуратно причалила к перрону. Видно, не зря Витек следил, она так тихо подкралась, что можно

было и случайно пропустить.

— Ну, мужик, давай. Не поминай лихом, — Катя крепко прижалась к другу, обхватив спину обеими руками.

— И ты, мать. Если вдруг что где обидел тебя — это

я не со зла. Сама знаешь, люблю тебя как родную. И буду

очень-очень скучать. Будь моя воля… Не пустил бы тебя.

— Спасибо, спасибо, дорогой.

— Помни, станет трудно, не бойся, приходи ко мне. В

обиду не дам, помогу всегда.


— Спасибо, — Катя ответила уже со ступенек. Витек

подал сумку, и дверь с шипением захлопнулась. Электричку тряхнуло, пахнуло металлом и мочой. Состав тронулся.

Хотя Кате казалось, что электричка стоит на месте, а поехала деревня. Поехала куда-то назад, в прошлое. Сначала

медленно проезжали домики, затем быстрее. Вот церковь.

Стоит, одинокая, в темноте, даже золоченый крест на ку-поле не блестит — вокруг ни одного фонаря. А вот вдали и

дом. Электричка набрала скорость, и Катя даже не смогла

разобрать, горит ли в доме свет. Ей показалось, что дом

полностью темный. Неужели все спят? Неужели всем глубоко наплевать? Неужели? — Катя уткнулась носом в стекло, в надпись «Не прислоняться», пытаясь рассмотреть отчий

дом, но тот уже пропал из виду. Улетел. Улетел в прошлое.

Провалился в тартар. Никто даже не заметил, что она про-пала. Конечно, именно на такую реакцию Катя и рассчиты-вала. Но почему-то стало нестерпимо больно.

Наконец девушка не выдержала и разрыдалась. Она

сползла по стеклу и уселась на пол, прислонившись спиной

к двери. Катю сотрясало от рыданий. Она запустила руки в

волосы, хватала сумку, долбила кулаком по стенке. И реве-ла, тихо, почти без звука, так, чтобы никто не услышал. Это

была привычка ребенка, выросшего в многодетной семье.

Закрыться в туалете, в ванной — и рыдать. Так, чтобы никто

никогда не узнал. Чтобы никто ничего не услышал. В семье

священника дети не плачут. В семье священника все всегда

счастливые. Все и всегда. Но только не Катя.

— Никогда, никогда не вернусь, — процедила девушка

сквозь слезы, — никогда. Никогда. Сделаю все, чтобы никогда не вернуться.

И действительно. Сделала.



Часть 2. Леночка


Глава 4. Петра и Павла


В глубоком кармане юбки начала играть незатейливая

мелодия сотового телефона. Наивная детская песня «Мама

— первое слово». Леночка очень любила эту песню с самого

детства. А сейчас, когда уже почти год жила вдали от мамы, от этой песни сжималось сердце. Но только не в этот раз. В

этот раз сердце сжалось от ужаса.

Она стояла в семинарской трапезной, полной народа.

Огромное помещение, с двадцатью, а то и тридцатью огромными деревянными столами на десять человек, было полностью забито семинаристами. В черных брюках, кителях, с ярко-белыми подворотничками — только-только закончилось торжественное праздничное богослужение, посвя-щенное святым апостолам Петру и Павлу. А значит, закончился Петропавловский пост. Не очень строгий, с рыбой, но семинаристы явно соскучились по мясу и с аппетитом

принюхивались к дымящимся супницам, радостно гудели

и обсуждали — кто предстоящие каникулы, кто новеньких

абитуриентов, которые потихоньку начинали сползаться в

альма-матер на послушания, кто новые романтические по-хождения. Леночка же в этот день дежурила в трапезной — в

то время, когда все ее однокурсницы пели на клиросе торжественное богослужение, она с двумя мальчишками чи-стила картошку, накрывала столы, расставляла посуду.

Трапезную Леночка любила. Может, потому, что труд

для нее никогда не был тяжелым, работать на кухне она

привыкла еще дома, может, потому, что не очень любила


петь на клиросе — у нее был довольно слабый голос, она часто болела, и после длинных богослужений, особенно когда

исполнялись сложные партии, у нее садился голос, а то и вовсе начинался бронхит. К тому же в трапезной можно было

весело провести время с мальчишками. Те постоянно шутили, несли какую-то чушь, травили байки про преподавате-лей-священников. С одной стороны, это было чудовищно, все же священники, какие бы смешные они ни были. Но, с

другой стороны, все эти мальчишки сами через год-другой

наденут рясу, крест и станут священниками.

Леночка думала, что им можно смеяться над преподавателями, было в этом что-то от настоящего смирения, по-дсмеиваясь над преподавателями, они подсмеивались над

собой, над своими грехами. Видя, как вести себя не надо, они, став священниками, будут намного лучше своих пре-подавателей.

Но еще Леночка была безумно рада, что ее оставили дежурить именно в этот день, потому что не пришлось

ехать домой. Была официальная отмазка. Не то чтобы Леночке не хотелось домой — последний раз она была дома в

апреле. Она соскучилась по маме, по братьям и сестрам, но

именно в этот праздничный день Леночке очень хотелось

остаться в семинарии.

Вечером брат, Роман Романович, собирался с одно-курсниками в лес на шашлыки. И он никогда не отказывал

Леночке, когда та просилась с ними. Да что там, за год учебы

в семинарии она успела стать своей в его компании. Конечно, будет алкоголь, будут песни, иногда даже не очень при-личные. Но это Лена готова была терпеть. Дело в том, что ей

очень нравился Володя, хороший друг Романа Романовича.

Высокий, светловолосый, голубоглазый, с мощным, ярко

выраженным басом, он всегда очень тактично, с какой-то

нежностью относился к Леночке. Она пила в компании


лишь изредка, под настроение. Только не в пост, конечно

же. И вот однажды, осенью, на Покрова, когда девушка выпила два бокала вина, Володя даже предложил проводить ее

до регентского отделения.

Женское общежитие находилось чуть подальше от

семинарии и учебных корпусов, в отдельном здании, за за-бором. После одиннадцати вечера наступал комендантский

час, чтобы попасть в здание, надо было звонить подружкам

по комнате, а те тайком открывали заднюю дверь. Все это

обычно затягивалось, была опасность попасться, а значит, и быть отчисленной. Семинаристы, которые часто бывали

причиной опоздания девушек, провожали своих дам и вместе с ними мерзли возле забора. Конечно же, Леночка тогда

отказалась. Еще бы, одно дело, если ее застанут одну, можно

как-то выкрутиться, но совсем другое — если ее застукают

с мальчиком. Тогда совсем пиши пропало. Но несмотря на

свой отказ, Леночка отметила, какой же Володя заботливый.

И вот этим вечером была возможность еще раз с ним

встретиться. А вдруг — почему бы и нет, в такой-то праздник— он обратит на нее внимание? И они начнут встречаться. Ай, все мечты. И вот как раз на этих мечтах заз-вонил телефон. Точнее позвонила мама, а телефон издал

пронзительную, душераздирающую «Мама, первое слово…». Как по команде, будто от звонка, все семинаристы

повскакивали с мест, а в трапезную вошел архимандрит

Ермоген в окружении других священников, преподавате-лей семинарии. Они встали у икон и сразу же начали петь

молитву, тропарь Петру и Павлу. Семинаристы в свою очередь подхватили пение: «Апостолов первопрестольники, и

вселенной учители…»

Телефон же наперекор всем пел «Мама жизнь подарила, мир подарила мне и тебе». На Леночке, как и на всех

девушках с регентского, была праздничная белая блузка, на


голове повязан белый платочек, так, чтобы не было видно

волос, и длинная, до пят, черная юбка. В изгибах этой юбки, а точнее в потайном кармане и играла песенка про маму.

Леночка лихорадочно, с выпученными глазами копалась в

складках, пытаясь найти карман, но в панике ничего не получалось. К ней подбежал еще один дежурный, Лешка. Он

поступил в семинарию вместе с Леной, год назад. Невысо-кий, прыщавый, но при этом всегда аккуратно причесан-ный, в чистом кителе с белым воротничком, он был город-ским, на все выходные уезжал к маме.

— Иди на кухню, бегом, пока не услышали, — прошипел он и достаточно неприятно дернул Лену за руку. Та

ойкнула и скрылась за дверью. Отбежав на приличное расстояние, убедившись, что ее не слышно, девушка наконец

сумела достать телефон.

— Мам, ты совсем, что ли? У нас трапезная. Ты прям

на молитву позвонила. Хорошо отец Ермоген не услышал.

Да, все хорошо. Я завтра вечером приеду. Нет, Рома остается. Ему на послушания надо, да. Ну маа, мне некогда. Все, давай, позвоню. С праздником вас. Люблю тебя.

Леночка нажала кнопку отбоя и положила телефон назад в карман. На лбу выступили капли пота. Надо же было

так вляпаться!

— Так, Лена, — неожиданно раздался голос одного из

поваров, — ты чего тут прячешься? Бегидавай, разноси второе. Ты что, своих товарищей бросила? Бегом.

Леночка схватила поднос, поставила туда несколько

тарелок с пюре и говяжьей котлеткой и побежала разносить

по столам.

Семинаристы за столами располагались по курсам.

Самыми близкими к ректору сидел пятый курс, дальше четвертый, ближе к выходу первый курс и только за ним, чуть

поодаль, стояли два стола для регентского отделения — де-


вушки всегда сидели отдельно от молодых людей. Им Лена

и понесла тарелки. Лешка разносил порции семинаристам, а

третий дежурный, четверокурсник Иван, понес запеченно-го поросенка на стол ректору.

В центре зала стоял еще один семинарист, однокурсник

Романа Романовича, Лена даже не помнила его имени. Архимандрит Ермоген дал ему отмашку, и он высоким, чуть бле-ющим голосом провозгласил: «Житие святых первоверхов-ных апостолов Петра и Павла благослови прочести, честный

отче». Архимандрит благословил, и семинарист принялся

бубнить себе под нос житие. Семинаристы его не слушали, сам архимандрит принялся за интересную беседу с отцом

Никодимом, преподавателем Устава. Леночка разнесла второе и принялась разливать чай. Все шло своим чередом. Никто не заметил ее ляпа. Ну, кроме Лешки, который, пробегая

мимо, ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска.

Спустя полчаса, когда все поели и разошлись, посуда

была загружена в посудомоечную машину и перемыта, а

столы начисто вытерты, пришел черед обедать и дежурным.

Иван, как самый старший, ушел сразу же по окончании тра-пезы. «Посуду без меня помойте там, — буркнул он. При

этом, оглядываясь, чтобы не заметили повара, положил

остатки поросенка со стола ректора к себе в пакет, — пошел

я. С праздником вас». Лешка накрыл стол только на двоих.

Они прочитали молитву и сели кушать.

— Ох, ну ты даешь, — усмехнулся Лешка, — как же ты

так! Телефон не выключила. Еще бы на богослужении забыла бы.

— Да я чуть со стыда не сгорела, — засмеялась девочка

в ответ, — представляешь, отец Ермоген услышал бы.

— Да уж! Было бы делов! А что у тебя за телефон?

— Айфон. Не знаю даже какой марки. Папа подарил, когда в семинарию поступала. А у тебя?


— У меня самсунг. Самсунг по-любому круче, знаю я

эти ваши айфоны. Американские они.

— Да какая разница… Главное же не телефон, а что в

душе, — парировала девочка.

— Это да, — кивнул Лешка. Ему явно не хотелось спорить. Он чуть помялся и наконец решился — а давай телефонами обменяемся.

— Телефонами? Зачем?

— Ну… Не телефонами, номерами… — Лешка покраснел, — я перепутал.

— Я поняла о чем ты, — Лена улыбнулась, — я и спра-шиваю — зачем?

— Ну… там… ты вечером что делаешь? Может, сходи-ли куда бы?

— Я с Романом вечером, с братом.

— А… — протянул Лешка. Он был еще слишком молод

для этой компании, его не приглашали. — А то думал съезди-ли бы в город… В кино там… Может.

— Давай, записывай, — улыбнулась Лена. Лешка достал

телефон, быстро набрал номер девушки и сделал дозвон.

— Вот, и ты мой запиши.

— Хорошо. Может, и сходим когда. Приятного аппе-тита, — Леночка улыбнулась, встала, про себя прочитала молитву и убежала.

— И тебе, — пробормотал Лешка уже в совершенно пустой трапезной.

Вечером Леночка переоделась, сняла семинарскую

форму, надела яркий красный сарафан с желтыми цветами, распустила свои длинные, до лопаток, волосы, поправила

челку, надела новые сандалики, которые носила до этого

всего пару раз. И даже подкрасилась блеском для губ. Аккуратно, так, чтобы не выделялось, чтоб выглядело естественно, будто она просто облизала губы. Любая косметика среди


семинаристов не приветствовалась, хотя девчонки все равно тайком красились, особенно когда выбирались в город.

Приведя себя в порядок, покрутившись перед зеркалом, Леночка выскочила на улицу. Как раз вовремя, почти вся ком-пания уже собралась у семинарии.

Восемь человек — четверо молодых людей и четыре

девушки, включая Леночку. Роман Романович вел под руку

свою невесту, Юлю. Та поступала в семинарию вместе с Романом Романовичем, но так как на регентском отделении

обучение длилось всего три года, она уже в этом году закончила учебу, и после Петропавловского поста у молодых людей намечалась свадьба. Были еще две подруги Юли, Лера и

Валя, две одинокие, не очень симпатичные барышни. Еще

два друга Романа. Оба симпатичные, также, как и сам Роман

Романович, пели в хоре. Но Леночка их даже не замечала.

Главное, был Володя. В нарядной голубой рубашке с коротким рукавом, в джинсах и кедах, он выглядел очень стильно.

— Ну, Ленка, совсем красоткой стала! — пробасил он.

Выбрались, как обычно, в лес, неподалеку. Семинаристы там уже организовали определенное тайное место, на котором и собирались посиделки. Даже зимой, разница

лишь в том, что зимой приходилось пить чуть больше, чтобы согреться. Леночка бежала впереди остальных, рядом

с Романом Романовичем, который держал Юлю за ручку и

представляла себе, как Володя любуется ее сарафаном, как

следит за движением ткани. Настроение было чудесным. До

тех пор, пока не дошли до места. Неожиданно, когда рас-кладывали покрывало на земле и доставали снедь из паке-тов, Леночка заметила, как Володя коснулся руки Вали. Нет, решила девочка, показалось. Не может быть. Валя из всей

компании была самой страшненькой. Полная, неказистая, она никак не могла бы… Нет, Лена даже не хотела об этом

думать.


Молодые люди быстро разожгли костер, девушки на-резали колбасы и овощей. Володя достал специально под-готовленный штопор и привычным движением откупорил

бутылку вина. Хорошее грузинское вино. Все четверо семинаристов состояли в архиерейском хоре и петь богослужение на Петра и Павла ездили вместе с митрополитом в

один из храмов города, освященный в честь апостолов. После службы настоятель, как обычно, накрыл шикарный стол

для митрополита, а хор весь обед должен был петь любимые песни архиерея. Сначала духовные, тропарь праздника, величание, потом, по мере того, как митрополит пьянел, песни менялись на русские народные: «Эй, ухнем», «Ой, то не вечер», еще позже — на популярные советские песни

«Надежда, мой компас земной», «Как молоды мы были». И в

самом конце, если архиерей расходился, переходили совсем

к непотребным: Любэ «Ребята с нашего двора» и Михаила

Круга «Владимирский централ». Но на этот раз архиерей

куда-то торопился, трапеза закончилась быстро, на совет-ских песнях. И это было очень хорошо — после архиерея на

столе остались еда и вино, которое семинаристы быстро, пока не успел опомниться настоятель, попрятали в специально подготовленные пакеты и были таковы.

Именно это вино и открывал Володя. Он разлил девушкам в пластиковые стаканы и замер напротив Леночки:

— Ну, что, взрослая. Будешь?

— Буду, — согласилась Лена. Гулять так гулять. Володя

налил и ей. А затем разлил парням водку.

— Давайте, за праздник.

Они выпили, закусили. И тут Валя снова прикосну-лась к Володе. Но на этот раз совсем уж откровенно. При-коснулась и — о ужас — руку так и не убрала. Пили еще, потом еще, потом принялись петь. Потом пили еще. И Лена

пила вместе со всеми. Пила и мрачнела. Роман Романович


по мере опьянения все плотнее обнимал Юлю — сначала положил ей голову на оголенные коленки, потом стал хватать

ее за грудь, затем они отодвинулись чуть в сторону и принялись целоваться. Володя был поскромнее. Он не положил

голову, не целовался. Он просто сидел и общался. Рассказывал какие-то дурацкие истории, шутил. А Валя в ответ также по-дурацки смеялась. Смеялась и пила. Пила и держала

Володю за руку.

Наконец Лена не выдержала, встала и направилась по

тропинке из леса. Ее даже никто не окликнул. Настроение

было окончательно испорчено. Уже подходя к семинарии, Лена достала из сумочки телефон, хотела позвонить маме, и ее взгляд неожиданно упал на последний звонивший номер. Какой-то незнакомый. Кто это мог быть? Кто мог ей

звонить? Лена несколько секунд рассматривала телефон, а

затем набрала этот номер.

— Алло, кто это? — чуть заплетающимся языком спросила она.

— Э… Лен, ты чего? Это Лешка. Мы сегодня дежурили

с тобой. Ты ж сама мне номер свой дала.

Лена покраснела. Вот дура, правда. И забыла совсем.

Надо было выкручиваться.

— Да, я помню… А ты что делаешь? Ты дома уже?

— Не-а, в семинарии остался.

— О. Приходи… Приходи к регентскому. Пойдем по-гуляем.

— Да… Хорошо, сейчас. Соберусь только.

Лена положила трубку и села на скамейку. Зачем Лешку позвала? Он ей и не нравился никогда. «Хотя, — решила девушка, — раз я там не нужна, хоть погуляю с тем, кому

нужна. Ничего же страшного в этом нет. Просто погуляю».

Она растянулась на скамейке, вытянула ноги и стала любоваться закатом, ожидая молодого человека.


Глава 5. Кафе


В кафе Леночка чувствовала себя неуютно. Простень-кая деревенская девушка, в летнем сарафанчике, с двумя

идиотскими косичками, ни грамма косметики. Она явно не

вписывалась в общество этих красивых, аккуратных людей.

В целом городская мода Лене нравилась, она могла часами

наблюдать за девушками. Вот у этой цвет лака на ногтях

сочетается с туфлями. Даже то, что безымянный палец по-крашен в коричневый цвет, подчеркивает аналогичную по-лоску на туфельках. А вот у этой странная прическа. В волосы вплетены какие-то то ли травы, то ли проволоки. Это

удивительно. Сколько же времени девушке надо потратить, чтобы выглядеть вот так…

Но на этот раз даже любоваться девушками Лене было

неуютно, потому что те в ответ смотрели на нее. Оценивали

ее. А оценивать, надо отдать должное, было нечего. Леночка

утром иногда даже не пользовалась расческой. Быстро со-брав растрепанные волосы в конский хвост, спрятав их под

платочек, Леночка бежала в семинарский храм петь утреннюю молитву. В этот раз она, конечно, надела свое новое

платье, заплела волосы в две косички. Но по сравнению с

красавицами вокруг выглядела достаточно блекло. Еще этот

официант. Сразу же подскочил, как только она села за столик в дальнем углу.

— Что будете заказывать? Вам меню принести?

— Я… Я тут человека жду, — голос Лены чуть дрогнул. Ей показалось, что все кафе разом оглянулось на нее и

осуждающие посмотрело. «Ага, мол, пришла просто посидеть! Выгонять таких надо. А то, вдруг проходила мимо, поняла, что хочет в туалет, зайдет сейчас, сделает все свои дела

и убежит!» — Я пока ничего заказывать не буду. Подожду.

— Хорошо, конечно, я вам меню оставлю. Можете

пока полистать.


Лена кивнула и взяла яркий ламинированный альбом.

Заказывать она ничего не собиралась — денег у нее было

только что на проезд, родители высылали деньги не часто, но ради приличия меню открыла и принялась изучать.

Чай с лимоном. Чайник. Триста грамм. Сто пятьдесят

рублей. Ну, это еще терпимо. Тем более чайник можно за-казать на двоих, например. Эх, вот бы Лешка пригласил ее

в кафе. Он же городской, мама точно дает ему денег. Но он, похоже, не догадывался, что девушку стоит приглашать в

кафе, дарить подарки. На худой конец, цветы. Он вообще

не умел ухаживать. Ладно, чай. Страничка с кофе вызвала у

Лены приступ ужаса. Какие-то маленькие стаканчики с без-умными ценами. И названия. Капучино. Американо. Что, как, зачем? «Нет, — решила она, — если уж Лешка пригласит меня в кафе, пить буду только чай».

Страничка со сладким тоже не очень успокаивала.

Предмет непонятной формы и с идиотским названием кру-ассан. Лена специально еще раз прочитала. Что за название

такое? Что за курасан? Какая-то булочка с повидлом. А на-зывается так, будто с курицей. Очень странно. Зато оладушки со сметаной ей понравились. Оладушки она бы заказала.

Тем более утром на завтрак в семинарии была манная каша, которую Лена терпеть не могла. Лена выпила чай, съела два

кусочка хлеба с маслом, и теперь живот предательски урчал

при виде вкусняшек.

— Привет, — неожиданно сверху раздался голос сестры. Девушка аж подскочила на стуле от неожиданности.

— Привет! А я тут чуть пораньше пришла. Жду тебя,

— Леночка поднялась со стула и обняла старшую сестру.

Прошло три года с того момента, как Катя уехала из

дома. Три долгих года. Два года после отъезда Кати Лена ничего не знала о сестре. Дома строго-настрого было запреще-но говорить о беглянке. Леночка подслушивала разговоры


и допрашивала Романа Романовича, когда тот приезжал на

каникулы домой. Роман Романович тоже был немногосло-вен, но он все же признался, что с Катей видится, и делил-ся некоторыми новостями. «Мне кажется, — однажды даже

разоткровенничался он, — они с мамой созваниваются. Но

я не могу точно утверждать. Я даже думаю, мама тайком пе-ресылает ей деньги».

У Лены тоже были такие подозрения. Она несколько

раз заставала маму, когда та разговаривала по телефону шепотом, но, увидев, что вошла Леночка, быстро меняла тему

и начинала говорить громче. Однажды Леночка точно услышала, как мама обращается к кому-то по ту сторону телефона по имени Катя. «Кать, ты же понимаешь, ты же все понимаешь. Надо было что-то делать!» — пробормотала тогда

мама. Леночка точно услышала это имя. Но с той ли Катей

разговаривала мама, узнать доподлинно не было возможно-сти. А напрямую спросить Леночка не решалась.

Леночка узнала от Романа Романовича, что Катя первый год, как переехала, даже не пыталась поступить, бал-лы по ЕГЭ были слабые, а о платном отделении не было и

речи. Поэтому первый год Катя обживалась. Она работала

в каком-то сетевом магазине продавщицей. Сняла комнату на окраине города. Летом, первый год после побега, когда Роман Романович закончил первый курс, он рассказывал, что дела у Кати очень и очень плохи. Перезанимала

денег, опасалась даже, что придется выселяться из комнаты, искала более дешевые варианты. Но уже в январе, спустя полтора года, на рождественских каникулах, Роман

Романович рассказывал, что Катя поступила в ВУЗ, как и

хотела, правда, на заочное отделение. Но зато на бюджет.

И вроде ее даже повысили до товароведа. Денег стало побольше, времени поменьше. И виделись они с Романом

всего пару раз за полгода.


Новости были сногсшибательными. Кате удалось!

Катя смогла! У Кати все получилось. Несмотря на то, что

Леночка никогда, даже в мыслях, не поддерживала Катю, считала, что та поступила уж очень опрометчиво, Леночка была рада. Сколько в голове у девочки было страшных

мыслей о сестре! То ей казалось, что та спилась и, не дай

Господи, попала в нехорошие руки, то вдруг ночью прихо-дили мысли о том, что Катя умерла. Однажды Леночка краем глаза заметила, как мама в храме написала в записке о

заупокойном поминовении новое имя. Помимо привычных

имен бабушки, дедушки, родственников, умершего сразу

после рождения брата Леночки, младенца Валерия, появи-лось имя новопреставленной Екатерины. Как билось сердце

девочки, как она переживала. Страх был настолько сильный, что Леночка не выдержала, подошла после службы к

маме и дрожащим голосом спросила: «Мам, ты за упокой

Екатерину написала… А кто это?» Мама сразу же поняла, о

чем речь. «Ну что ты, что ты, родная, это соседка наша, баба

Катя, она вчера умерла. Сегодня Егор, внук ее, ко мне утром

подходил, попросил помолиться за нее». Леночка молча

кивнула, обняла маму, но вечером, перед сном, не выдержала и разрыдалась под одеялом.

Когда Леночка сама собиралась в семинарию, стояла

на перроне, ожидая электричку, с тремя огромными сум-ками, в окружении братьев и сестер, мамы, которая тайком

утирала слезы, она не переставала думать о Кате. Ну что, что мешало ей уехать точно так же, без этих идиотских вы-кидонов? Зачем было вот так… Леночка была уверена, что

как только приедет, сделает все возможное, чтобы сразу же

встретиться с сестрой. Но жизнь закрутилась, началась учеба, послушания, дни были плотно заняты, выходные тоже

быстро пролетали. Катин номер телефона Леночка взяла у

Романа Романовича лишь в октябре. Но девушка долго не


решалась позвонить. Встретились же они впервые в дека-бре. Вот в этом самом кафе. Разговор вышел очень душев-ным. Катя почти не изменилась. Стала чуть постарше, чуть

посерьезнее, но это была все та же Катя. Сестры обнялись, поплакали и проболтали почти четыре часа без передыха. С

тех пор девушки стали встречаться чаще, где-то раз в месяц.

И вот теперь, в конце июля, вернувшись с коротких каникул из дома, Леночка снова встретилась с сестрой. Предстоял достаточно важный разговор. Леночка хотела сделать все

возможное, чтобы уговорить сестру приехать на свадьбу

Романа Романовича.

— Как домой съездила? — Катя села напротив сестры и

впилась в Леночку взглядом.

— Очень хорошо… По маме соскучилась. Очень рада, что встретились. Она сейчас свободнее стала. Настеньку

удалось в садик отдать.

— Настенька… Взрослая совсем, да?

— Да. Болтает без умолку. Как она своими ножками

бежала ко мне, пупсик! — Леночка рассмеялась от радости.

— Она даже меня не помнит… — Катя опустила взгляд

и чуть помрачнела.

— Не помнит… — Лена постаралась быстрее сменить

тему. — Володя вот. Школу в этом году закончил. Но он тоже

в семинарию поступать не хочет пока. Он собрался в ар-мию. Сказал, что мужчина сначала должен отслужить. За

два года, говорит, будет о чем подумать. Отец дал свое согласие.

Катя в ответ лишь кивнула. Подошел тот же навязчи-вый официант.

— Добрый день, девушки. Определились с заказом?

— Нет еще. Леночка, ты кушать хочешь?

— Нет-нет, что ты… — Леночка покраснела. — Нет, конечно… Я…


— Так, не скромничай. Кофе будешь?

— Кофе нет. Точно. Давай чай лучше.

— Ну хорошо. Чай. И мне, пожалуйста, вот этот пирожок с вишней. А Лене давайте вот эту ватрушку с творогом.

Лене очень хотелось попробовать оладушки со сметаной. Но она ни за что не решилась бы сама признаться сестре в этом. Денег-то у нее нет, платить придется Кате. Так

что пусть уж сама выбирает, что покупать.

— Чайник черного, ватрушка и пирожок с вишней, я

правильно понял заказ? — официант откланялся и убежал.

— Ну, а ты сама как? Как учеба? — спросила Леночка.

Завязался разговор. Сначала аккуратно, с общих тем, зачем

все ироничнее, откровеннее. Даже со стороны было видно, как из двух почти чужих людей девушки превращались в

сестер, которые не один год прожили вместе в одной комнате. Они хихикали, болтали. Уже спустя час разговора Катя

по-приятельски хлопала Леночку по плечу, а та уже без вся-кого стеснения попросила у сестры купить ей оладушек. За

разговором Леночка успела рассмотреть, какая же красивая

ее сестра. За три года жизни в городе она стала такой же, как

все эти красавицы из кафе. Уложенная прическа, не яркая, аккуратно наложенная косметика. Модная блузка, кеды, рваные джинсы. Лена не завидовала. Несмотря на то, что

она выросла в большой семье, это чувство было ей почти

не знакомо. Она радовалась за сестру. Ей было приятно, что

Катя стала такой красавицей. Да что там, она чувствовала

себя значимее, когда сидела рядом с сестрой.

— И ты понимаешь, — Катя пила уже пятую или ше-стую кружку чая, — я не знаю, что делать. Леня он… Вроде

бы даже жить начали вместе с ним. И вроде как он неплохой

человек. Ну правда, не смейся. Ну да, я говорила, что он за-нуда очкастая. Но это я так… Любя, можно сказать. Так-то

он хороший. Но мне кажется, я не люблю его. Он меня раз-


дражает порой. Я вот сейчас сижу с тобой, мне уютно здесь.

Мне так хорошо, беседа льется сама собой. А с ним… Он

бука какой-то, что ли. Я и так, и эдак. И вроде иногда хорошо все. Но чаще даже поговорить не о чем. И ревнует постоянно. Вот сейчас странно, что не названивает. В тебя он еще

как-то верит. Вообще старается не вмешиваться, когда дело

касается моей семьи.

— Из меня плохой советчик, ты понимаешь… –

Леночка улыбнулась. — Я могу сказать только, как я бы

поступила.

— Давай, делись.

— Но ты понимаешь, что я с православной точки зрения.

— Понимаю, — Катя рассмеялась, — делись православной точкой зрения.

— Я бы, во-первых, с ним бы не… съехалась бы. До

свадьбы.

— Не переспала, ты хотела сказать.

— Ну да, — Леночка покраснела, — я бы обязательно до-вела дело до свадьбы.

— Ну как? Ну как я могу замуж за него пойти, когда я

даже не понимаю, нравится он мне или нет, подходит или нет?

— Так ведь живешь же с ним! Значит, подходит! Вот

поэтому и надо жениться. Когда замуж вышла, уже назад

дороги нет, мыслей даже таких нет. После свадьбы, куда деваться, я бы терпела. Нет идеальных людей. Уж ты-то должна понимать. Я вот тоже никак не пойму, что у нас с Лешкой.

Он совершенно безынициативный. Нам тоже порой даже

поговорить не о чем. Но мы с ним целовались. И я считаю, что это уже что-то да значит. И если он сделает мне предло-жение я, может быть, соглашусь. Мы венчаемся, обязательно венчаемся. И все, после этого даже мысли такой не будет.

Подходит он мне или нет. Буду терпеть таким, какой есть.

У тебя от того и вопросы, что ты не по закону отношения


начала. Не обижайся на меня, я не хочу сейчас мораль тебе

читать. Я правда так думаю.

— Я понимаю… — Катя кивнула, лицо было серьез-ным. — В твоей схеме вроде все сходится. Но в этой схеме

нет места для любви.

— Любовь — она приходит. Потом. После долгого тру-да, после многих лет отношений. Наступает настоящая любовь. Когда уже детки появятся. Когда…

— У мамы с папой ты видела любовь? — неожиданно прервала ее Катя. — Спустя столько лет и восемь детей.

Сколько раз он обнял ее? Или ласковое слово сказал? Ты

слышала?

— Ну… Если я не слышала… Это не значит.

— Вот она, дыра вселенского масштаба. За всеми этими догматами, правилами, обязательствами любовь усколь-зает. Ничего она не приходит с возрастом. Она либо есть, либо ее нет. Просто, когда ее нет, со временем о ней смело забывают. Вот Роман Романович, скажи мне, влюблен в

свою Юлю?

— Слушай! — Леночка аж подпрыгнула на стуле. — Они

же женятся на эти выходные. Я же тебе… Ну, как раз об

этом и хотела рассказать.

— Он мне звонил… а где свадьба?

— Здесь. В городе. Они ресторан заказали, тамада будет. Друзья. Он мне сказал, что приглашал и тебя. Но ты отказалась. И вот… Я сама решила тебя уговорить. Он меня

не просил, правда-правда. Я просто скучаю, Кать. Я была бы

очень рада, если бы ты…

— Папа будет. Мама. Да?

— Будут…

— И как ты себе представляешь нашу встречу?

— Ну… Ведь надо же когда-то с ними мириться. Прошло три года, Кать. Надо… Надо попробовать.


— Может… Может быть, ты и права, попробовать

и стоит. Но точно не в этот день. Я своим присутствием

испорчу всю свадьбу. Нет уж, я лучше заочно поздравлю

Ромку.

— Кать… — Лена чуть не расплакалась. — Ну как? Как

же так… Ведь ты… Он…

— Лен, ты не маленькая. Ты все понимаешь.

— Я понимаю, — кивнула Лена. На несколько секунда

воцарилась пауза, которую Леночка и прервала. — Но после

свадьбы мы все встретимся в этом кафе. Ты, я и Роман Романович.

— И Юля, и твой Лешка, — засмеялась Катя.

— И твой Леня! Обязательно! — Леночка подскочила

со стула, подлетела к сестре и обняла ее. — Катька, я так

тебя люблю… Ты лучшая сестра на свете.

Катя вернулась домой лишь под вечер. После встречи с сестрой она еще прошлась по магазинам. Домой не

хотелось. Уже в коридоре, разуваясь, Катя услышала звуки

взрывов. Леня играл в «Ворлд от Танкс». Чем еще может за-ниматься мужчина в свой выходной? Она прошла в зал и

встала в проходе.

— Черт бы его драл! — Леня со злости стукнул мыш-кой об стол и повернулся к Кате. Раз уж танк взорвали, можно было обратить внимание и на девушку. — Привет.

Как сходила?

— Лень, — Катя прислонилась к стенке плечом и посмотрела молодому человеку прямо в глаза, она никогда не

опускала глаза, — я все решила. Нам надо расстаться.


Глава 6. Венчание


Венчание проходило прямо в семинарском храме. Молодых венчал ректор, отец Ермоген. Папа пригласил его и

на неофициальную часть, в ресторан, но в последний момент священник отказался. Может, ему неудобно было пить

в одной компании с семинаристами, а может, действительно

был занят — в семинарии поговаривали, что отец ректор попал в немилость к митрополиту и что, мол, вот-вот отца Ермогена снимут с должности ректора и сошлют в монастырь.

Так или иначе, после венчания священник поздравил молодых, произнес пламенную речь о том, что теперь раб Божий

Роман и раба Божья Иулия не два разных человека, но стали единым целым. Жене отец Ермоген заповедовал бояться

мужа, мужу — беречь жену.

Роман Романович стоял весь мокрый — он насквозь

пропотел в свадебном костюме. Юля следила, чтобы свеча

не капала на свадебное платье и старалась выбрать удобный

ракурс для фотографа, при этом размышляя о том, какие

фото она выложит «В контакте» и что теперь пора поменять

статус с «влюблена» на «замужем», а также сменить фами-лию в профиле. Гости со стороны Юли, многие люди свет-ские, к церковной службе непривыкшие, с любопытством

рассматривали нарядные венцы на головах молодых, с ин-тересом слушали проповедь, лишь иногда вздыхая и пере-минаясь с ноги на ногу от усталости. Семинаристы откровенно скучали, перешептывались и подшучивали друг над

другом. Они устали и ждали наступления вечера.

На вечер был заказан ресторан. Леночка впервые попала на свадьбу, она волновалась, и ей было безумно интересно посмотреть, как это — выйти замуж. Стол ломился от

вкусных блюд — салаты, бутерброды, рулетики, — которые

гости, рассевшись, сразу начали уплетать. Леночка оказа-


лась за столом с родителями. Те не очень активно кушали, и девушка лишний раз стеснялась попросить подать ей тот

или иной салат, поэтому попробовала далеко не все блюда.

В конкурсах она тоже не участвовала, стеснялась, хотя над другими смеялась от души. Например, когда друзья Романа Романовича изображали домашних животных.

Два однокурсника брата уже успели жениться и стать священниками, кроме того, были приглашены некоторые па-пины знакомые, священники уже серьезные, в возрасте. И

особенно удивительно было наблюдать, как эти бородатые

мужи вели себя по-детски. Например, когда обычно серьезный отец Николай, папа пятерых сыновей, с пузиком, выглядывающим между пуговок рубашки, встал на четве-реньки и начал ржать как лошадь, это было очень смешно.

И смущали такие вещи, наверное, только тамаду, молодую

девушку, с золотым крестиком на шее, но она подзадорива-ла гостей и не подавала виду.

Зато, когда первый раз объявили медленный танец, настроение девушки испортилось. Во-первых, саму Лену

никто не пригласил, Лешки на свадьбе не было, а другие

парни не воспринимали девушку всерьез. И во-вторых, что

хуже всего, отношения Володи, друга Романа Романовича, со своей пассией явно стали серьезнее. Молодые люди откровенно прижимались друг к другу, Валя терлась щекой о

щеку Володи, а он слишком уж властно держал ее за талию, один раз даже опустил руку на попу, но после ее шутливого

комментария, которого Лена не расслышала, руку поднял

назад и больше не опускал. Последней каплей был какой-то

прыщавый юнец, родственник Юли, который к концу вечера осмелел и, чуть картавя, пригласил Леночку на танец.

Ладно бы, еще юный, ладно, прыщавый. Верхние пуговицы

рубашки у него были расстегнуты, и в глаза сразу же броса-лась голая грудь. Крестика не было — молодой человек был


неверующим. Леночка улыбнулась, извинилась, сказала, что

у нее уже есть молодой человек, что она не может изменить, и осталась наблюдать за молодыми с места.

Несмотря на все эти неприятные моменты, свадьба

Леночке очень понравилась. Яркая, живая невеста, поздрав-ления родителей. Леночка несколько раз плакала, не в силах

сдержать эмоции. Но самое главное, ей до коликов захоте-лось так же стоять в подвенечном платье в центре храма, так же танцевать медленный танец с папой, чтобы тот благословил и передал невесту своему мужу. При этом в мечтах

фигура мужа была расплывчатой.

И когда пришло время невесте бросать букет, Леночка

была наготове. Она встала чуть впереди остальных, подняла руки, но букет полетел в сторону и попал к какой-то ста-рой тетке, двоюродной сестре Юли. Та, как последняя дура, скакала от радости, визжала и никому не дала даже подер-жать букет. Ничего, кроме жалости и отвращения, эта сцена

не вызывала.

Леночка вернулась за стол, и мама, наклонившись к

уху, прошептала: «Не расстраивайся— все это глупости. Дело

же не в букете!» «Вот еще! Чего расстраиваться! У меня все

хорошо», — Леночка пожала плечами. Но от маминых слов

стало действительно легче на душе. И правда, глупость какая! Не букет решает судьбу, а Бог. Как наивно полагаться на

какой-то там букет. Нужно молиться. Молиться о хорошем

муже, о скором замужестве. К тому же букет мог быть знаком от Бога, что Лене еще рано замуж. Может быть, еще раз

стоит подумать о выборе избранника, слишком уж Лешка

инфантильный. Он еще тысячу лет не решится сделать пред-ложение. В конце свадьбы подали торт, но большинство гостей уже были настолько пьяны, что даже и не вспомнили

об этом на второй день. Зато Леночка скушала аж три куска.

На следующий день Роман Романович с Юлей уехали

в свадебное путешествие — в Сочи, на море. Встретилась


Леночка с братом только на первое сентября. Роман Романович столкнулся с Леной в трапезной, после обеда.

— Ну, как вы? Как семейная жизнь? — Леночка радостно обняла брата.

— Очень хорошо. Съездили, отдохнули.

— Все, каникулы закончились, учиться вернулся?

— Нет… Я, собственно, сегодня приехал с отцом Ермогеном поговорить. Буду на заочное отделение перево-диться.

— Заочное? Почему? А папа… Папа знает?

— Вот, — Роман Романович достал из папочки какой-то

документ в файлике. Леночка пробежалась лишь по верхам, но уже все поняла. Указ… Романа Романовича… Рукоположение… состоится на Покров… в соборе… митрополит

Лонгин…

Лена оторвала глаза от бумажки. Рот был открыт от

удивления.

— Ты… Ты решился, да? Ты ходил к Владыке? Ты будешь рукополагаться?

— Да. Сначала, на Крестовоздвижение в дьяконы. А

потом, на Покрова, сразу же в священники. Владыка хочет меня оставить в Покровском соборе, где отец Леонид

настоятель. Помнишь его? Ему сейчас очень нужен второй

священник, один не справляется, очень большая паства, поэтому пригласил меня к себе служить.

— Как хорошо! Ты же в городе тогда останешься! Я

буду к тебе в гости ездить! Хочешь? Хочешь, я буду петь у

тебя в хоре!

— Посмотрим, — Роман Романович засмеялся и обнял

сестру, — не торопи события. Ты же понимаешь, что я ничего не решаю. Пока мне надо лишь смириться. И пройти это

величайшее из Таинств.

— А Юля? Юля… Она знает?


— Конечно же! Мы с ней это не раз обсуждали. Она

первая настояла, я еще какое-то время колебался. Дело в

том, что наша поездка… Она не прошла даром. Мы ждем

ребенка.

— Правда? — Леночка аж взвизгнула. — Я так рада за

вас! Поздравляю! А кто: мальчик, девочка?

— Ну откуда ж я знаю. Еще рано об этом говорить. Но

я очень-очень счастлив, — Роман Романович поцеловал сестру в щеку.

— Расскажи мне лучше о жене. О… об этом таинстве.

Что ты чувствуешь, что изменилось? Стало ли так, как говорил отец Ермоген, так, как говорит Церковь? Стали ли вы

единым целым?

— Эй, что за вопросы, ты тоже, что ли, задумываешься

о браке, м? Неужели Лешка решился? — Роман Романович

хитро улыбнулся и подмигнул сестре.

— Нет, что ты! Точнее… и да, и нет. Разве он решится! Но я-то думаю, я-то переживаю. Ты понимаешь, я не до

конца ему доверяю. Я очень боюсь, что он не будет серьез-ным мужем. И еще я боюсь, что я не буду его любить, по-на-стоящему любить. Мы недавно разговаривали с Катей. И

она сказала очень мудрые вещи. Без любви жизнь будет

очень-очень трудной. И я согласна с ней. Любовь — это не

то, что достигается с возрастом. Любовь — это то, что есть

между мной и мужчиной здесь и сейчас. Я боюсь, что она…

любовь… Она пройдет.

Роман Романович несколько секунд молчал. А затем

приобнял сестру и посмотрел ей в глаза.

— Катя права. Да, без любви нельзя. Но только она со

своим отрицанием Бога забыла главное. Любовь — это Бог.

И без Бога любви не бывает. Да, в миру именно так. Люди

влюбляются, люди расходятся. Но только не здесь, только

не у нас. У нас есть самое величайшее из Таинств. Кажется,


что нелогично, кажется, такого быть не может. Но венчание действительно работает. Люди ищут любовь в других

людях, в кино, в общении, в выпивке даже. А она, на самом

деле, в Боге. И знаешь, что я тебе скажу? Да, я так же, как

ты, сомневался. У меня была масса опасений. Мы не очень

поладили с тещей, иногда Юля… Она слишком… Грубовата, что ли. Иногда очень властная. Мы даже, бывало, ругались.

Но после венчания все разом изменилось. Мы почти не вы-ходили из гостиничного номера, представляешь? Так нам

было хорошо друг с другом. Я носил ей по утрам завтрак

в постель. Я дарил ей цветы. Мы… мы стали другими. Мы

стали чувствовать друг друга, мыслить одинаково. Я понимал, когда она хочет обнять меня, когда хочет попить. Это

волшебное чувство, которое подарило нам венчание. Все, все изменилось. Так что не бойся. Уверяю тебя, ты будешь

самой счастливой женой. И твой муж будет самым лучшим

мужем.

— Господи, Ром… Я… я даже не знаю, что тебе сказать, — Леночка прижалась к груди брата горячей щекой, и

на ее глазах выступили слезы, — я так, так счастлива за вас.

Вы с Юлей — мой идеал. Вы…

— Кстати, Юля уехала к родителям, она давно их не

видела. Я хочу встретиться с Катей. Пригласить ее на рукоположение. Пойдем вместе?

— Я не могу. У меня вечером послушание в швейной.

Я бы с радостью, я так давно ее не видела. Да и тебя. Я по

вам так соскучилась. Я так вас люблю!

— Не страшно. Раз я остаюсь в городе, будем видеться чаще. Обязательно приходи к нам в гости до руко-положения.

— Обязательно-обязательно приду, беги, — Леночка

обняла брата на прощанье и упорхнула в регентское отделение. Но до Покрова она с братом так и не встретилась.


Четырнадцатого октября Леночка заранее договорилась в храме, где пела, что ее не будет, и собралась на службу

в Покровский собор, где в честь праздника служил митрополит Лонгин. Романа Романовича должны были рукопо-ложить в священники во время этой службы. За свой век

Леночка уже не первый раз наблюдала за рукоположением, на одном даже пела в хоре, когда Владыка приезжал к ним в

деревню, и служба проходила в их деревенском храме. Но, конечно же, на этот раз был особый случай. Священником

становился ее родной брат.

К моменту, когда Леночка доехала, служба уже началась, храм был заполнен людьми. Пробиться хотя бы в

центр не было шансов, поэтому Леночка осталась в притворе. Слышно здесь все было хорошо — около свечной лавки

висели колонки, которые передавали службу с микрофонов, но вот видно почти ничего не было. В центре стоял Владыка, в нарядном, голубом облачении, в честь богородично-го праздника. А перед ним, весь в белом, Роман Романович. Уже дьякон. Леночка издали даже не сразу узнала его.

Жидкая бородка, достаточно длинные волосы, которые уже

закрывали шею, но их еще невозможно было бы собрать в

хвостик, бледное лицо, сосредоточенный взгляд. Было видно, как он волнуется.

Леночка замерла в предвкушении. Странно, но почему-то именно она чувствовала себя в центре событий. Пусть

никто вокруг не знал, но ведь именно ее брат сейчас стоял

в самом центре храма. Именно на ее брата были устремле-ны тысячи глаз. Поэтому когда какая-то случайно зашедшая

женщина стала слишком громко спорить с бабушкой, тор-гующей свечами, Леночка позволила себе осадить ее.

— Тише вы! Служба уже идет, а вы тут торгуетесь, как

на базаре, — прошипела Леночка.

Женщина испуганно подняла глаза.


— Простите, Христа ради, — прошептала она.

— Бог простит, — Леночка кивнула, ей стало спокойнее, — и вы меня простите.

— Леночка, привет, — знакомый голос раздался где-то

слева. Леночка оглянулась и увидела Катю. Впервые после

того вечера дома, когда Катя сбежала, Леночка видела ее в

платочке.

— Катенька! — Лена протолкнулась через людей, случайно задев несчастную женщину, которую перед этим же

попросила вести себя тише. — Ты все же пришла! Ты такая

умничка!

— Да, Рома лично просил меня быть, — Катя обняла сестру, — я не могла не приехать. Я так рада тебя видеть, очень

соскучилась.

— Я тоже. Ты такая красивая в этом платке.

— Так, не начинай, — Катя вполголоса рассмеялась, –

Роман Романович сказал мне, что ты тоже… Ну, тоже пла-нируешь замуж?

— Ну и болтун! Нет, конечно. Ну, пока нет. Хотя… хочешь правду? Да, я все решила. После венчания Ромы уже

задумалась. Но окончательно решилась вот здесь, сейчас. Я

хочу так же стоять, волноваться. Но уже за своего мужа. За

Лешку. Когда он станет отцом Алексеем.

— Ты твердо решила? Я ни в коем случае тебя не отго-вариваю. Ты умница. Но я, как старшая сестра, очень за тебя

переживаю.

— Вот и зря. Зря. Я буду самой, самой счастливой женой. Нас будет венчать папа. Я так хочу. И знаешь, что я

еще хочу? Чтобы на этом венчании была и ты. Это важное

условие. Если Роман Романович не смог, то я помирю вас

с папой. Я хочу быть самой счастливой в этот день. Хочу, чтобы ты поцеловала крест в руках папы, чтобы ты поцело-


вала венчальные иконы. И поцеловала меня. А я тогда тебе

скажу: «Видишь, видишь? Все получилось так, как мы заду-мали на венчании брата!»

— Фантазерка, — Катя еще раз улыбнулась, — ты моя

маленькая любимая фантазерка. Пусть все будет так, как ты

захочешь.

— Будет конечно, — уверенно кивнула Лена и повер-нулась лицом к Алтарю. Началось само Таинство рукополо-жения.

Но ни на венчание Лены и Леши, ни на рукоположение

отца Алексея Катя так и не пришла.



Часть 3. Роман Романович


Глава 7. Исповедь


«Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго

Духа…» — громогласно возвестил отец Леонид из алтаря.

Хор торжественно ответил «Аминь». Началась воскресная

литургия. Огромный собор наполнился запахом ладана.

Его построили всего десять лет назад, но стены уже были

полностью расписаны — у отца Леонида нашлись хорошие

спонсоры. Храм освещали три огромные люстры-паника-дила, выполненные в старинном стиле, где электрические

лампочки изображали свечи. Такая же люстра висела и в

алтаре, за иконостасом. А вот возле икон стояли настоящие

свечи. В левом притворе, чуть подальше от поминального

стола, висела огромная старинная икона Богородицы «Покрова» — собственно, в честь этого праздника и был освящен собор. Возле этой иконы стоял небольшой деревянный

раскладной столик, аналой, на котором лежали крест и

Евангелие — небольшая книга, с красивой металлической

обложкой, закрытая специальными заклепками. С момента покупки это Евангелие никто и не открывал. Оно было

предназначено специально для исповеди. Возле аналоя стояла маленькая табуретка, на которую мальчишка-алтарник

положил обычный целлофановый пакетик. В него, по тра-диции, все исповедующиеся складывали пожертвования.

Отец Роман вышел из левого притвора и подошел к

аналою.

— Дорогие братья и сестры, все, кто планирует пои-споведоваться, подходите ближе.


Роман Романович прошелся взглядом по прихожанам. Всего человек тридцать, не очень-то много. Бабушки, две молодые пары, постоянные прихожане. Девочка девя-ти лет, дочка одной из прихожан, несколько мужчин. И

она. Виктория.

Роман Романович поднял молитвослов и начал читать

чин приготовления к исповеди. «Господи Иисусе Христе…

Владыко, ослаби, остави, прости грехи… Аще же в слове, или деле, или в ведении…» После молитв он принялся читать перечень грехов. При этом опуская совсем уж идиотские, типа «Мочилась на людях и даже шутила по этому

поводу» или «Имела содомский грех (совокупление с жи-вотными, с нечестивым, вступала в кровосмесительную

связь)». Давным-давно отец Леонид скачал этот перечень

из интернета, заламинировал и теперь постоянно читал на

исповеди. Причем сам он, не стесняясь, читал перечень полностью, особо смачные места выделяя голосом. Отец Роман

собирался сделать свой список грехов, попроще, но все не

доходили руки.

Как-то после службы они с дьяконом, отцом Никодимом, перечитывали этот перечень и хохотали в Алтаре. «А

вот, вот еще, смотри, — басил полненький отец Никодим, –

«согрешала кражами, в детстве воровала яйца, сдавала их

в магазин». Яйца-то. Почему яйца? И при чем тут магазин?

Мне кажется, это что-то личное у той бабы, которая список

составляла. Что-то из своей, бурной молодости».

Закончив читать, Роман Романович отложил молитвослов и обратился к пастве:

— Дорогие братья и сестры! Подходим на исповедь по

одному. Называйте свои грехи, целуете Крест и Евангелие, после отходите, не организовывайте столпотворение. Те, кто планирует сегодня причаститься, на исповедь подходит


первыми. Остальные — после. Дети до семи лет могут причаститься без исповеди.

Взгляд невольно упал на Вику. Молодая девушка, при-близительно ровесница Романа Романовича. Она не так давно пришла в храм. Именно ему, отцу Роману, она впервые

исповедовалась полгода назад. Через Романа Романовича

проходило очень много людей, чаще всего называли одно и

то же, многих он тут же забывал, как только отпускал грех.

Но вот ее исповедь запомнил очень хорошо. Во-первых, девушка искренне и откровенно делилась переживаниями, она плакала, просила у Бога прощения, рассказала о том, что ее изнасиловали в пятнадцатилетнем возрасте. О не-простых отношениях с родителями. О том, что до сих пор

не простила свою мать и не общается с ней. После этой исповеди Роман Романович еще целый день не мог прийти в

себя, он размышлял, переживал, переваривал все услышанное. И очень боялся, что Вика больше не придет. Но уже на

следующее воскресенье девушка снова стояла в очереди на

исповедь. Как же билось сердце Романа Романовича, когда

Вика подошла к нему, как дрожали руки, когда он после исповеди прочитал отпустительную молитву и перекрестил

девушку. Ни одним словом он не выдал своего волнения, не дал повод девушке заметить, как трепетно он к ней от-носится. Единственное, что отличало эту исповедь от всех

остальных, стандартных, то, что отец Роман не спросил

имя, а сразу прочитал: «Господь и Бог наш… Да простит ти, чадо Виктория, вся согрешения твоя…» Только по этой молитве девушка могла понять, что священник помнит ее имя, а значит, скорее всего, молится о ней за литургией. После

этого она бывала в храме почти каждое воскресенье. И каждый раз, даже когда не собиралась причаститься, подходи-ла на исповедь. Вместо перечисления стандартного набора

грехов девушка беседовала со священником, спрашивала


совета, он ей рассказывал какие-то духовные истории, ре-комендовал книги. Иногда, когда позволяла очередь, их исповедь могла длиться до получаса.

И на этот раз Роман Романович ждал девушку с тем же

трепетом в душе. Он в пол уха слушал очередную бабушку, краем глаза разглядывая Вику. Она почти каждое воскресенье приходила в разной одежде. На этот раз на девушке

была легкая светло-зеленая юбка до пола, из-под которой

выглядывали накрашенные розовым лаком пальчики ног.

Еще была белая блузка с достаточно большим вырезом, а

поверх головы намотан длинный шелковый шарфик, который и прикрывал вырез на груди.

Отец Роман быстрым движением отпустил грехи стоящей возле него женщины.

— …Да простит ти чадо… имя ваше? Наталия, все согрешения, вольная же и не вольная… следующий.

Перед Викой осталась еще одна бабушка. Баба Нюра, постоянная прихожанка храма. И потом она. Девушка смотрела в пол, нервно теребила бумажку с грехами и пересту-пала с ноги на ногу.

— Батюшка, простите меня Христа ради, согрешила. Я

тут совсем гадкая стала. Ворчу постоянно. Вчера вот окош-ко внук открыл, я к нему подскочила, давай ругать. Беднень-кий. Кошку давича на улице шуганула. Она хотела колбаски, надо было ей колбаски дать. А я шуганула, грешна, батюшка. Простите Христа ради.

Читать книгу онлайн Православные знакомства - автор Константин Кокорев или скачать бесплатно и без регистрации в формате fb2. Книга написана в 2022 году, в жанре Контркультура, Современная русская и зарубежная проза. Читаемые, полные версии книг, без сокращений - на сайте Knigism.online.