В Красноярском крае, в небольшом городе Канске, много лет жил дедушка Панюков — большой, грузный, совсем седой, красивый старик, которому скоро исполнится восемьдесят лет.
Природа наделила его удивительной силой.
Долго он был борцом и исколесил всю Россию, встречаясь на арене цирка с такими прославленными борцами, как француз Понс, немец Аппс, наш борец П. М. Заикин и русский богатырь И. М. Поддубный, которого никто не мог положить на лопатки.
Затем Владимир Алексеевич Панюков стал звероловом. Он поймал шесть тигров, десять медведей, много лосей, маралов, песцов, соболей, куниц и других зверей.
Труд зверолова тяжёлый, опасный, почётный.
Чтобы поймать живого тигра или медведя, надо быть хорошим охотником — неутомимым и бесстрашным, надо отлично знать повадки хищных зверей.
Интересный и увлекательный труд зверолова доставляет всем нам большую радость. Пойманных ими живых зверей мы видим в зоологическом парке, на станции юных натуралистов, на арене цирка, в кино.
И таким вот смелым раскрывается перед нами Владимир Алексеевич Панюков — мальчик из Рязани, страстный охотник с детских лет и прославленный наш зверолов.
Я записал его рассказы, и вы сможете прочитать их в этой книжке, которую сам Владимир Алексеевич назвал «Рассказами зверолова».
Вл. Архангельский
Много, очень много медвежат побывало у меня в руках: одних я ловил сам, других дарили мне друзья-охотники.
Бывало, набегаешься по тайге за маленьким косолапым зверёнышем, поймаешь его и всё стараешься как можно скорее отправить на зообазу в красивый портовый город Владивосток, откуда звери рассылались по зоопаркам страны.
Но, случалось, жили у меня медвежата и подолгу, особенно зимой. Морские просторы покрывались льдом, пароходы переставали ходить, и я отсиживался со своими мохнатыми друзьями где-нибудь на Камчатке или на берегах студёного Охотского моря. Тогда я сам ухаживал за зверушками, наблюдал их повадки.
Все медвежата были так похожи друг на друга — тёмно-бурые, неуклюжие, шаловливые. Глаза у них чёрные, маленькие, ушки — небольшие и острые, и у всех широкие и тёплые штаны — гачи — с густой и длинной шёрсткой. Тронешь медвежонка за эти гачи, — он непременно отпрыгнет в сторону либо сядет на землю.
Словом, все медвежата были «на одно лицо». А вот что-то отличало кое-кого из них: и характер не тот, и случались с ними всякие неожиданные, интересные истории. И таких вот особенных мишек я запомнил на всю жизнь…
Я поймал Гапку, когда у меня было уже готово к отправке большое стадо медвежат — штук тридцать.
Как только покажусь утром во дворе, из всех углов катятся под ноги рыжие, бурые шары: бегут, торопятся и всё норовят ткнуться мокрым носом в руку — давай завтракать!
И каждому медвежонку я выдавал резиновую бутылку, в которой была вода, разбавленная мёдом. Схватят они по бутылке, горлышко с соской — в рот, станут на задние лапы, причмокивают. Голову закидывают всё выше, всё дальше. А иной медвежонок так увлечётся, что зашатается, потеряет равновесие и упадёт. И если бы бутылки были стеклянные, понабили бы мишки осколков по всему двору и поранили бы себе лапы. А резиновая бутылочка хоть и упадёт, но не разобьётся, только подпрыгнет раз-другой — вот и всё!
Научились медвежата пить воду с мёдом — мы им стали давать манную кашу, а потом и всякую другую пищу.
Отправка медвежат задерживалась, и, чтобы они не скучали, я сделал им перекладину да ещё врыл в землю два столба и набросал у забора всякого хвороста. Вот они и резвились: ловко поднимались вверх по брёвнам, прятались в хворосте, бегали по перекладине, висели на ней, как обезьяны, на одной лапе, кувыркались, часто играли в чехарду — с разбега прыгали друг через друга.
Медвежата были шумные, но жили они мирно, пока не появилась Гапка. Была она постарше других зверушек и такая забияка, какой я ещё не видывал.
Получит она бутылку, быстро выпьет воду с мёдом и сейчас же бросается к какому-нибудь тихому медвежонку. Постоит, поглядит, как он пьёт, изловчится, вырвет бутылку — и в дальний угол! Обиженный медвежонок заскулит, станет лезть в драку. Гапка же выпьет его порцию, да ещё и шлепков ему надаёт. Потом пристанет к другому медвежонку и у него отберёт бутылку. А после завтрака, важно переваливаясь с боку на бок, начнёт ходить по двору с раздутым животом.
Глядел, глядел я на Гапку и решил найти на неё управу: как только вынесу бутылки, надену на неё ошейник, привяжу к столбу, одну бутылку дам ей в лапы, другую поставлю на землю. Жадно съест она свой завтрак, а у других отнять не может.
Но забияка не успокоилась: стала она озоровать на перекладине. Увидит Гапка, что медвежонок забрался туда и идёт из конца в конец, растопырив лапы и не глядя по сторонам, сейчас же вскарабкается на столб, который стоял рядом с перекладиной, и повиснет на одной лапе. А когда медвежонок поравняется с ней, она стукнет его по загривку, и полетит он на землю, как куль. Сама же прыгнет на перекладину, где только что был медвежонок, наклонит голову набок и с любопытством наблюдает, как он барахтается в песке.
Хотел я отделить Гапку от других медвежат, да не успел: всех их увезли в Москву. Уехала с ними и наша проказница.
Где-то она теперь?..
В то лето я не ловил медвежат, и маленький Ерёмка попался мне случайно.
Мы поехали большой компанией по ягоды: возле станции Гора Благодать был хороший малинник. Но, как всегда бывает в тайге, захватили с собой ружья и даже удочки взяли — хотели наловить на уху свежей рыбы.
Дело было под вечер. Все мои товарищи разошлись, я остался разбить палатку и приготовить чай.
Хорошо в тайге, особенно летним вечером, когда нет жары: приятно пахнет сосной и кедром, рядышком — малина, и ходить никуда не надо: только протянешь руку — и уже кладёшь в рот сочную, ароматную ягоду.
Отведал я малины, костёр зажёг… Вдруг неподалёку грянули два выстрела. И сейчас же послышался треск в кустах и топот — кто-то мчался к нашему стану. Я схватил ружьё, и в ту же минуту показались в кустах два наших молодых охотника.
Тяжело дыша и перебивая друг друга, они рассказали, что встретились с медведем, выстрелили в него по одному разу и в испуге бросились ко мне.
Я отправился с охотниками. Медведица была убита наповал, кусты малины вокруг поломаны, много ягод рассыпано по земле. Видно было, что зверь лакомился тут малиной.
Мы стали поднимать медведицу, чтобы отнести её к палатке, как вдруг на поляну выскочил медвежонок.
— Не стреляйте! — тихо сказал я товарищам, которые уже вскинули ружья. — Мы возьмём его живым.
Медвежонок насторожённо огляделся и скрылся в малине. Но пробежал недалеко, и скоро мы увидали, как он ловко карабкается по старой, покривившейся сосне. На самой верхушке дерева он остановился и, обхватив ствол цепкими лапами, уставился на нас.
— Подождём, — сказал я охотникам, приваливаясь к сосне. — По дереву лезть нельзя, оно никого из нас не выдержит. Да и надобности в этом нет: медвежонок долго не просидит. Тряхните ствол хорошенько и садитесь рядом.
Молодые охотники потрясли ствол старого дерева и уселись возле меня. Не прошло и часа, как медвежонок начал спускаться и очутился у меня в руках.
К нашему стану мы вернулись, когда уже село солнце и в тайге стало заметно темнеть.
Товарищи ждали нас с удачей: у них была рыба, в лукошках — полным-полно ягод; но, конечно, убитая медведица и живой медвежонок были самой ценной и интересной добычей.
На другой день я вернулся домой, а к вечеру уже ехал с медвежонком в Свердловск.
Там я остановился у директора мясокомбината, старого моего друга. Директор увидел медвежонка и стал упрашивать, чтобы я его подарил ему. У меня не было поручения поймать медведя, попал он ко мне по случаю. Мы назвали его Ерёмкой, и остался он у директора.
Месяцев через семь мне пришлось проезжать через Свердловск, когда я ехал в Москву.
Вспомнился мне Ерёмка, захотел я повидать его и сделал остановку на сутки.
Ерёмка стал большим медведем. Прикованный цепью к толстому столбу, он дико и грозно зарычал, как только я хотел подойти к нему. Да и никого он не признавал на мясокомбинате, кроме старого сторожа Герасима, который кормил его. Герасим смело приближался к страшному зверю, ласково называл его Ерёмкой, трепал по ушам. Ерёмка успокаивался, закрывал глаза и тихонько скулил.
