ПЕТЬКИН ЗАЯЦ
Рассказы русских писателей
Рисунки Г. Валетова
Москва «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
1973
Р1
П31
П31 Петькин заяц. Рассказы русских писателей. Рис. Г. Валетова. М., «Дет. лит.», 1973.
32 с. с ил. (Книга за книгой).
В этой книге собраны рассказы о животных С. Аксакова, И. Тургенева, К. Ушинского и других русских писателей.
С. АКСАКОВ
Раз, сидя на окошке, услышал я какой-то жалобный визг в саду.
Мать тоже его услышала, и когда я стал просить, чтоб послали посмотреть, кто это плачет, что «верно, кому-нибудь больно», мать послала девушку, и та через несколько минут принесла в своих пригоршнях крошечного, ещё слепого щенка, который, весь дрожа и нетвёрдо опираясь на свои кривые лапки, тыкаясь во все стороны головой, жалобно визжал, или скучал, как выражалась моя нянька.
Мне стало так его жаль, что я взял этого щеночка и закутал его своим платьем.
Мать приказала принести на блюдечке тёпленького молочка и после многих попыток, толкая рыльцем слепого кутёнка в молоко, выучила его лакать.
С этих пор щенок по целым часам со мной не расставался. Кормить его по нескольку раз в день сделалось моей любимой забавой.
Его назвали Суркой.
Он сделался потом небольшой дворняжкой и жил у нас семнадцать лет, разумеется, уже не в комнате, а на дворе, сохраняя всегда необыкновенную привязанность ко мне и к моей матери.
К. УШИНСКИЙ
Косили у нас за садом, в сухой балке[1], где весной всякий год бежит ручей, а летом только сыровато и растёт высокая, густая трава. Всякая косовица была для меня праздником, особенно как сгребут сено в копны. Тут, бывало, и станешь бегать по сенокосу и со всего размаху кидаться в копны и барахтаться в душистом сене, пока не прогонят бабы, чтобы не разбивал копён.
Вот так-то и в этот раз бегал я и кувыркался: баб не было, косари пошли далеко, и только наша чёрная большая собака Бровко лежала на копне и грызла кость. Кувырнулся я в одну копну, повернулся в ней раза два — и вдруг вскочил с ужасом: что-то холодное и скользкое мазнуло меня по руке. Мысль о гадюке мелькнула в голове моей — и что же? Огромная гадюка, которую я обеспокоил, вылезла из сена и, подымаясь на хвост, готова была на меня кинуться. Вместо того чтобы бежать, я стою как окаменелый, будто гадина зачаровала меня своими безвекими, неморгающими глазами. Ещё бы минута — и я погиб; но Бровко, как стрела, слетел с копны, кинулся на змею, и завязалась между ними смертельная борьба.
Собака рвала змею зубами, топтала лапами; змея кусала собаку и в морду, и в грудь, и в живот. Но через минуту только клочки гадюки лежали на земле, а Бровко кинулся бежать и исчез.
Тут только воротился ко мне голос; я стал кричать и плакать. Прибежали косари и косами добили ещё трепетавшие куски змеи.
Но страннее всего, что Бровко с этого дня пропал и скитался неизвестно где. Только через две недели воротился он домой —худой, тощий, но здоровый. Отец говорил мне, что собаки знают траву, которою они лечатся от укушения гадюки.
К. УШИНСКИЙ
Была у нас корова, да такая характерная, бодливая, что беда. Может быть, потому и молока у неё было мало. Помучились с ней и мать и сёстры. Бывало, прогонят в стадо, а она или домой в полдень придерёт, или в житах очутится — иди, выручай! Особенно, когда бывал у неё телёнок,— удержу нет! Раз даже весь хлев рогами разворотила — к телёнку билась, а рога-то у неё были длинные да прямые.
Уж не раз собирался отец ей рога отпилить, да как-то всё откладывал. А какая была увёртливая да прыткая! Как поднимет хвост, опустит голову да махнёт — так и на лошади не догонишь.
Вот раз, летом, прибежала она от пастуха ещё задолго до вечера — было у ней дома теля. Подоила мать корову, выпустила теля и говорит сестре — девочке эдак лет двенадцати:
— Погони, Феня, их к речке, пусть на бережку попасутся, да смотри, чтоб в жито не затесались. До ночи ещё далеко: что им тут без толку стоять!
Взяла Феня хворостину, погнала и теля, и корову; пригнала на бережок, пустила пастись, а сама под вербой села и стала венок плести из васильков, что по дороге во ржи нарвала; плетёт и песенку поёт.
Слышит Феня, что-то в лозняке зашуршало, а речка-то с обоих берегов густым лозняком обросла. Глядит Феня — что-то серое сквозь густой лозняк продирается, и покажись глупой девочке, что это наша собака Серко.
Известно — волк на собаку совсем похож; только шея неповоротливая, хвост палкой, морда понурая и глаза блестят, но Феня волка никогда вблизи не видала. Стала уже Феня собаку манить: «Серко, Серко!», как смотрит — телёнок, а за ним корова несутся прямо на неё, как бешеные.
Феня вскочила, прижалась к вербе, не знает, что делать: телёнок к ней, а корова их обоих задом к дереву прижала, голову наклонила, ревёт, передними копытами землю роет, а рога-то прямо волку выставила.
Феня перепугалась, обхватила дерево обеими руками, кричать хочет — голосу нет. А волк прямо на корову кинулся, да и отскочил: с первого разу, видно, задела его рогом.
Видит волк, что нахрапом ничего не возьмёшь, и стал он кидаться то с той, то с другой стороны, чтобы как-нибудь сбоку в корову вцепиться или теля отхватить, только куда ни кинется, везде рога ему навстречу.
Феня всё ещё не догадывается, в чём дело, хотела бежать, да корова не пускает, так и жмёт к дереву.
Стала тут девочка кричать, на помощь звать...
Наш казак пахал на взгорке, услышал, что и корова-то ревёт и девочка кричит, кинул соху и прибежал на крик. Видит казак, что делается, да не смеет с голыми руками на волка сунуться: такой он был большой да остервенелый; стал казак сына кликать, что пахал тут же на поле.
Как завидел волк, что люди бегут, унялся, огрызнулся ещё раз, два, завыл да и в лозняк. Феню казаки едва домой довели — так перепугалась девочка.
Порадовался тогда отец, что не отпилил корове рогов.
М. БЫКОВА
Саше и Маше подарили хорошенького ёжика. Он жил у них всё лето, очень привык к ним, прибегал на их зов, брал у них из рук кусочки говядины и хлеба и разгуливал не только по всему дому, но и по саду. Дети очень любили ёжика, не боялись его игл и усердно кормили его молоком и булкой.
Наступила осень. Детям нельзя было так много гулять в саду, но они утешались тем, что у них есть товарищ для игр.
Как же бедняги огорчились, когда их ёжик вдруг исчез! Дети бегали по всему дому, звали ёжика, искали его, но всё напрасно.
— Куда спрятался наш ёжик? — повторяли дети и обращались с этим вопросом ко всем домашним.
— Обещайте, что вы не тронете ёжика,— сказал им садовник,— и я покажу вам, где он.
— Обещаем, обещаем! — закричали дети.
Садовник повёл их в сад и показал им кучку земли между кустами жимолости, которые росли у самого дома:
— Я сам видел, как ёжик рыл себе тут ямку, натаскал в неё травы и влез вот в это отверстие. Теперь он тут крепко спит и проснётся только весной. Не будите и не трогайте его, а то он захворает.
Дети послушались садовника и терпеливо дожидались весны.
Как они обрадовались, когда однажды, в тёплый апрельский день, их друг ёжик снова вернулся к ним! Он только очень похудел во время своего долгого сна, но за зиму развелось в доме много мышей, и, верно, он скоро отъестся ими.
М. БЫКОВА
— Ты куда всё пропадаешь, Катя?— спросил папа свою девятилетнюю девочку.— Как только кончишь учиться, так сейчас куда-то исчезнешь. Вчера тебя насилу докричались к обеду.
— Папочка, позволь мне рассказать тебе об этом не раньше, как в день рожденья Володи,— отвечала черноглазая Катя.
Отец улыбнулся. «Что это она придумала за подарок Володе?» — подумал он.
Рано проснулся Володя в день своего рожденья. Он знал, что ему всегда дарят в этот день игрушки, и ждал его с нетерпением. В столовой папа дал ему игрушечный пистолет и вожжи, а мама книгу с картинками.
Когда мальчик насмотрелся на свои подарки, Катя сказала ему:
— У меня тоже есть подарок для тебя, Володя. Пойдём со мной — я покажу его тебе.
Катя захватила с собой маленькую корзиночку и повела брата по дороге к пруду. Папа тоже пошёл за ними. На берегу пруда дети сели под тенью большой ивы. Володя с любопытством смотрел на сестру. Она вынула из корзинки колокольчик и принялась звонить.
Что это? На поверхности пруда появилось несколько рыбок. Ещё и ещё. Все они подплывали к тому месту, где была Катя.
Она вынула из корзинки ломтик хлеба и стала бросать рыбкам крошки. Вот весело было смотреть, как рыбки хватали их, толкали друг друга, ссорились и отнимали кусочки одна у другой! Катю они или не замечали, или вовсе не боялись.
— Видишь, какой у меня волшебный колокольчик,— сказала девочка,— как рыбки слушаются его звона. Дарю его тебе. Всякий раз, как тебе захочется посмотреть на рыбок, тебе стоит только прийти сюда и позвонить.
Володя прыгал от радости и обнимал сестру.
— А если я позвоню не у пруда, а у речки, то рыбки тоже приплывут? — спросил он.
— Нет, дружок, те ведь не учёные, а этих я выучила. Я целый месяц ходила каждый день к пруду, бросала крошки хлеба и в это время звонила. Наконец рыбки и привыкли приплывать на звон колокольчика.
— Так вот куда ты всё пропадала, Катя,— сказал отец.— Славно ты придумала! Пойдём, Володя, расскажем об этом маме, она, верно, тоже захочет посмотреть умных рыбок.
Повадился вор-воробей
Летати,
Мою конопельку, мою зеленую
Клевати.
(Народная песня)
М. БОГДАНОВ
Подумаешь, за что такая честь? Попал в песню, да ещё вором. Так и народ смотрит на беднягу, как на завзятого вора. Но вор ли, действительно, воробей — вот вопрос!
Как хотите, но я с этим не согласен. Воробей — честный работник; он исправно трудится на своего хозяина; он приносит ему много пользы, и за это-то его гонят везде, бранят вором и не любят! Виноват ли он, что его труды не хотят ценить и что его вынуждают воровать? Да он и не ворует, а берёт только своё. Если не верите, узнайте поближе жизнь воробья.
