Вот уже третью неделю живем мы с Мишкой в небольшом доме у самого моря.
Лена пишет нам большие тревожные письма. Она жалуется, что экспедиция затянулась и ей еще не скоро удастся приехать к нам.
В каждом письме вереница вопросов:
«Как мы тут? Что делаем? Что едим? Кто нам готовит? Не много ли купаемся?»
И вообще, если перечислить все, что ее так тревожит и беспокоит, то на это не хватит никакого времени.
А беспокоиться о нас вовсе не стоит.
Живем мы тут хорошо. Едим яблоки, груши, сливы. Обед нам готовит наша хозяйка Полина, у которой мы сняли небольшую комнату.
А вот что мы делаем? Ну, на этот вопрос так сразу не ответишь.
Утром приходим мы с Мишкой в парк — туда, где среди акаций прямо на песке стоит самый настоящий корабль. Правда, сделан он из фанеры, и я сгибаюсь почти вдвое, чтобы войти в каюту, но это не имеет никакого значения для Мишки и других мальчишек и девчонок, с утра до позднего вечера копошащихся на фанерном корабле.
Обычно я ухожу в тень акаций и читаю книгу или газету, но чаще только делаю вид, что читаю. Разве можно спокойно читать, когда перед глазами открывается совсем другая — веселая, забавная, а иногда и грустная книга?
Ее герои — маленькая остроносая рыжая Томка, почти с головы до ног забрызганная веснушками, дочка нашей хозяйки толстая Рита, молчаливый Павлик и мой сын Мишка — в белой бескозырке с настоящей черной лентой, на которой золотыми буквами написано «Герой».
Удивительно — до чего Мишка любит слушать солдатские песни! А как хорошо поет их и как здорово марширует под музыку!
Вот и недавно — шли мы утром в парк. Вдруг Мишка насторожился: впереди послышалась песня. Это из-за перекрестка строем выходили моряки.
Мишка умоляюще посмотрел на меня. Я улыбнулся и кивнул: «Можно».
Со всех ног припустил он за моряками. Догнал их, пристроился рядом — и поет, марширует!
Прохожие улыбаются, моряки тоже. А Мишка не улыбается. Он ничего не замечает вокруг. Он слышит только песню да изо всех сил старается идти в ногу.
Я иду следом и смотрю на Мишку. За две недели, что мы провели здесь, он успел сильно загореть. Правда, незаметно, чтобы он хоть сколько-нибудь поправился, но зато окреп. А не поправился потому, что много бегает. Вот и сандалии почти вконец истрепал. Ну, да невелика беда — купим новые.
Моряки завернули за угол, и Мишка бежит обратно — мне навстречу.
— Они ушли в большой серый дом! — сообщает он и тянет меня за рукав. — Пойдем и мы с тобой тоже.
— А часового у двери видел?
— Видел… — вздыхает Мишка и послушно идет со мной к парку.
Корабля еще не видно за акациями, но мы уже слышим детские голоса. Громче всех один — тоненький-тоненький. Он звенит почти все время на одной ноте.
Я знаю, что это кричит рыжая Томка. Опять не ладит со своими друзьями…
Ага! Так и есть!
Вся команда набросилась на Томку и старается столкнуть ее с палубы. Томка отчаянно сопротивляется, но ее уже подтащили к самому краю.
— Может, заступимся за Томку?
Мишка с сомнением качает головой:
— А может, она сама виновата, и так ей и надо?
— Может быть, — соглашаюсь я. — Уж если даже Павлик так раскипятился, значит случилось что-то серьезное.
Тут Павлик сильно толкнул Томку. Я не выдержал:
— Смирно!
Экипаж корабля на минуту затих, и на меня с любопытством уставилось несколько пар глаз.
Самые сердитые, пронзительно-зеленые — Томкины. Они окружены светлыми ресницами и напоминают два крыжовника с белыми ободками. Томка проворно карабкается на палубу и начинает жаловаться на всех сразу:
— Они все бессовестные! Они хотели меня выбросить за борт, а там совсем крапива! Их самих туда выбросить надо.
— А ну, капитаны, отвечайте, — говорю я строго. — Где это видано, чтобы моряки людей за борт выбрасывали, да еще в крапиву? Разве это честно?
— А это честно, если она сказала, что мы не советские? — дрожащим от обиды голосом ответил Павлик.
— Вот как?
— Потому что они жадные! — выпалила Томка. — Сливы пожалели!
— А почему ты все сливы матрешкам своим раздала? — подбоченилась толстая Рита. — И потом сама эти сливы съела? Надо было всем поровну, вот!
— Они все врут, — крикнула Томка. Она топнула ногой и потребовала объяснений.
— Кто сказал, чтоб на корабле у пассажиров были дети?
— Ну, я сказал… — нехотя ответил Павлик.
— Кто велел покормить детей сливами?
— Ну, я велела… — сказала Рита.
— И что? За это меня в крапиву, да? Сами все придумали, а я виновата? — Томка торжествующе смотрит на Риту и Павлика.
— Хитрая какая! — не сдается Рита. — У меня одна кукла, у Павлика оловянный солдатик. А она как начала доставать из своей матрешки маленьких матрешек! Как начала!..
Мне все ясно, я не хочу никого больше слушать. Конечно, Томку надо бы прогнать с корабля. Но ведь она уже получила по заслугам.
— Все! — твердо говорю я. — Начинаем новую игру. Теперь это не просто корабль, а корабль космический. Межпланетная ракета. Понятно?
Не успел я договорить, а Томка уже тут как тут.
— Чур, я капитаном! — кричит.
— Нет уж и нет уж! — возмутилась Рита и с досады топнула ногой.
Ох, и неуклюжая эта Рита. Она задела Томкину матрешку, та упала и покатилась по деревянной палубе. Из большой синей матрешки посыпались маленькие — желтые, красные, зеленые.
— Ты почему бросаешь моих детей? — рассердилась Томка.
Она принялась подбирать матрешек и тут заметила в моей сумке абрикосы.
— Ладно уж… — присмирела Томка. — Пусть Мишка будет капитаном. Только я, чур, поваром буду!
Мишка с удовольствием согласился и сразу же стал распределять обязанности.
— Ты, Павлик, будешь наблюдателем, ты, Рита, — радисткой. А Томка — поваром.
— Раз ты капитан, — строго сказала Томка, — то иди и доставай нам продукты. Мы ведь летим далеко.
Мишка и сам чувствует, какая на нем теперь ответственность за подготовку к полету. Он вопросительно смотрит на меня блестящими глазами.
Я высыпаю абрикбсы в бескозырку.
Томка успокоилась — запасы продовольствия есть. Но это еще не все.
У Павлика тоже свои заботы.
— Мне нужен телескоп, — говорит он капитану. — Как же я без телескопа наблюдать буду?
— Сделай телескоп!
— Из чего? — Павлик растерянно хлопает белыми ресницами.
— Эх ты! Соображать надо.
Мишка снова подбегает ко мне и выпрашивает газету. Он сворачивает ее трубкой и протягивает Павлику:
— Вот тебе телескоп!
— Только наблюдай получше, — советует Рита. — Чтобы мы не налетели на какую-нибудь звезду.
Мишка взбегает на капитанский мостик.
— Приготовиться к отправлению! — командует он. — Ракета летит на Венеру. Первая остановка на Луне.
Рита берет у Павлика телескоп и кричит в него, как в рупор: «До отправления ракеты осталось пять минут! Граждане провожающие, не забудьте отдать билеты отъезжающим!»
Рита переводит дух и делает последнее объявление:
— Провожающих просим выйти из ракеты.
Я улыбаюсь Рите, машу экипажу рукой и отхожу от космического корабля подальше — на свою скамейку под акациями.
— Совсем, как в поезде, — морщится Мишка, отнимает рупор, кричит: — Объявляется минутная готовность! Наблюдатель — готов?
— Готов! — отвечает Павлик.
— Радист — готов?
— Готов!
— Повар — готов!
— Готов!
— До старта осталось десять секунд. Девять, восемь… пять… одна… Старт!
Рита надула толстые щеки и загудела:
— У-у-у…
— У-у-у… — подхватили Мишка, Павлик и Томка.
Сначала пронзительный голос Томки звенел громче всех.
Потом он стих: Томка стала варить обед. В крапиву полетели розовые абрикосовые косточки.
Матрешки послушно выстроились в ряд и безмятежно уставились на повара нарисованными глазами, похожими на черные запятые.
Работа на корабле кипит вовсю. Каждый занят своим делом.
— Внимание, внимание! — сообщает по радио Рита. — Ракета отлетела от Земли на сто тысяч километров. Все живы и здоровы. Пассажиры ведут себя хорошо.
— Луна! Я вижу Луну! — кричит Павлик, не отрываясь от своего телескопа.
— Приготовиться к спуску! — приказал капитан. — Сейчас будем приземляться!
— Не приземляться, а прилуняться, — поправила его Томка и торопливо доела последний абрикос.
Космический корабль снова загудел:
— У-у-у… — Он плавно опустился на поверхность Луны.
— Прилунились благополучно, — сказал Мишка и соскочил с корабля. За ним — весь экипаж.
— А когда же мы будем обедать? — спросила Рита. Все посмотрели на Томку. Томкины глаза беспокойно забегали.
— Есть будете на Венере, — сердито буркнула она. — Сейчас еще рано.
— Почему это на Венере? — продолжала настаивать Рита. — Надо сейчас.
— Посмотри на себя — ты и так вся какая толстая, — пристыдила ее Томка.
Рита обиделась:
— Ну и что же? Зато вы сами худые. Давайте обедать! Томка вдруг испуганно вытаращила глаза и закричала:
— На нас напали лунатики! Они украли все наши продукты! Спасайтесь!
И побежала прятаться в кусты.
Павлик спокойно посмотрел ей вслед и сказал:
— Это никакие не лунатики. Ты сама все съела. Я в телескоп видел.
— Ах так? Я съела, да? Я съела? — разозлилась Томка. — Я с вами не вожусь, понятно?
Но теперь уже никто не обратил на нее внимания. Мишка, Павлик и Рита поднялись по лесенке на корабль и полетели дальше — к Венере.
Томка обиделась. Она собрала своих матрешек и погрозила Павлику загорелым кулаком, испачканным травой:
— Ты у меня посмотришь в телескоп, — пообещала Томка. — Ты у меня посмотришь…
Часов десять утра. В парке еще прохладно. Сквозь яркую зелень акаций я вижу море. Совсем маленький синий кусочек. И все же я не могу оторвать глаз от густой синевы, от легкого марева, что курится над утренним морем, от еле заметного далекого паруса.
Все это так близко, так дорого мне. В этом приморском городке прошло мое детство, пролетела юность…
Между тем фанерный космический корабль успел уже благополучно вернуться на Землю, и экипаж занялся обычными земными делами. Рита ушла домой: Полина обещала взять ее в совхоз на виноградники. Павлик с тюбетейкой в руке гоняется за бабочками. Мы с Мишкой уходим на пляж — купаться.
У выхода из парка неожиданно встретился мне школьный товарищ Виктор Жигайло. На нем белый морской китель и капитанская фуражка с блестящим золотым якорем.
Давно я не видел Виктора, бросился к нему навстречу, и он тоже обрадовался. Стоим, трясем друг друга за руки, смеемся.
И пока мы разговаривали, пока то да се — удрал наш Мишка на самую середину дороги, где горит жаркий костер под большущим черным котлом. А в том котле асфальт варят.
Стоит Мишка, смотрит, как рабочие дорогу асфальтируют. А дорога дымится — уступает им, гладкой становится и черной.
Вспомнили мы, наконец, про Мишку, позвали его, а он не идет. Остановился возле кучи нерастопленного вара и все щупает блестящие черные куски.
— Ну ладно, — сказал Виктор, — ты тут оставайся, а мы с папой пойдем вон в тот летний павильон и будем там есть мороженое.
— Нет, нет! И я с вами! — закричал Мишка и вприпрыжку побежал за нами.
За столом Виктор заговорил о своем теплоходе. Он там помощник капитана.
— И я тоже на корабле работаю! — похвалился Мишка, уплетая мороженое, и начал рассказывать про свой фанерный корабль, а заодно и про Томку, которая все сама хочет быть капитаном.
— А разве же девчонки бывают капитанами?! — проворчал Мишка. Все было бы хорошо, но вот, когда съели мороженое и мы с Виктором встали из-за стола, Мишка вдруг заупрямился:
— Не пойду отсюда!
— Это еще почему? — удивился я.
— Я потом тебе скажу… — шепнул покрасневший Мишка.
Виктор улыбнулся, подозвал официантку.
— Принесите, пожалуйста, еще одну порцию мороженого вот этому капитану, — сказал он и надвинул Мишке бескозырку на самый нос.
Съел Мишка еще одну порцию и опять ни с места.
Тут уж я рассердился и потянул его за рукав. Но он вырвался и захныкал:.
— Не могу-у встать…
— Да что с тобой случилось? — забеспокоился я.
— Н-не знаю… — заревел Мишка. — Я к стулу почему-то прили-ип.
Поднимаю его, смотрю — и стул вместе с ним поднимается.
— Ну, и дела! — сказал озадаченный Виктор.
Стали мы вдвоем отрывать Мишку от стула.
Отлепили, а на Мишкиных штанах — черное липкое пятно.
— Ведь это он вару наложил в карманы, — догадался я, — Вот поросенок!..
— Да, не растерялся парень, — засмеялся Виктор и на прощанье крепко пожал Мишке руку. — Понял теперь, капитан, как корабли на мель садятся? То-то! Смотри, никогда не нагружай карманы варом. Обещаешь?
— Обещаю, — смущенно пробормотал Мишка.
— А на корабле настоящем побывать хочешь? — спросил Виктор.
— Хочу! — обрадовался Мишка и тут же стал уточнять: — А что, вы меня сейчас на свой теплоход возьмете?
— Сейчас-то нет, а вот через два дня приходите всей командой. Кто знает, вдруг ты понравишься нашему капитану, и он возьмет тебя юнгой…
Пока мы ели мороженое и купались, Томка устроила Павлику засаду.
Павлик сидел под развесистой акацией и следил за божьей коровкой. Его глаза стали большими и светлыми. Он улыбался. Красной летучей искрой божья коровка слетела на теплый шершавый ствол дерева.
На ее спине совсем, как на Томкиных матрешках, были нарисованы черные точки — глаза. Две прямых линии — нос и рот.
Павлик затаил дыхание. Он догадался: это совсем и не лицо. Это просто так, чтобы пострашнее было. Чтобы враги испугались и не съели. А рот у божьей коровки совсем маленький. И сама она очень полезная. Оберегает растения от вредителей.
Неподалеку от Павлика в кустах притаилась Томка. Она все придумывала, как бы отомстить ему.
Наконец она тихонько подошла к Павлику и сказала.
— А у меня желуди есть. Давай из них бусы сделаем? Павлик молча отмахнулся, как от надоедливой мухи. Глаза его сразу стали скучными. Он ждал, когда Томка уйдет.
Но Томка не уходила. Она вспомнила, что больше всего на свете Павлик любит возиться со всякими букашками. Вот хоть вчера, например. Был уже вечер. Павлика везде искали, а он заигрался у муравейника и уснул.
Томка высыпала желуди в траву и села рядом с Павликом. Он сердито отодвинулся.
— А хорошо бы… — Томка мечтательно подняла глаза, — хорошо бы такой зоопарк сделать из разных там жуков и муравьев.
Павлик слегка оживился и недоверчиво покосился на Томку. Она как ни в чем не бывало придвинулась к нему поближе и, ласково заглядывая в глаза, начала тараторить.
— Хочешь, ты будешь директором зоопарка? Хочешь? А клетки для зверей сделаем из спичечных коробок. Или можно в матрешек посадить жуков. Хочешь? А дождевые червяки — они же будут как змеи. Я такое место знаю — там дождевых червей много! Хочешь, покажу!
Блестящие Томкины глаза торчали почти возле самого носа Павлика. Он слушал ее, словно завороженный. Он боялся шевельнуться. Томка не вытерпела и потрясла его за плечо.
— Ну хочешь, что ли? Говори!
Павлик покраснел и молча кивнул.
— Тогда побежали — червей накопаем, — обрадовалась Томка. — Они в старом сарае.
Томка бежала впереди. Она то и дело оборачивалась и говорила Павлику:
— Там… этих червей… сколько хочешь… Я сама видела…
Остановились они возле заброшенного рыбацкого сарая на берегу моря.
Заглянула Томка в дверь и поморщилась. В сарае темно и сыро. С потолка свисает паутина.
Павлик нерешительно выглянул из-за Томкиного плеча.
— Вон в том углу копай… — прошептала Томка. — На тебе лопату. — Она протянула ржавую железку и опять ласково посмотрела на него. — Ну иди, иди, чего же ты?
— Темно… — поежился Павлик.
— Да ты не бойся! — горячо зашептала Томка. — Это ведь сначала только кажется, что темно. А потом ничего — привыкнешь. Меня когда бабка в чулан сажает, так мне вначале тоже темно и даже страшно. А потом хоть бы что! Зато червей там сколько!
Павлик нерешительно топчется на месте, а уж Томка прямо из себя выходит — все придумывает и придумывает:
— Мы сто зверей поймаем для нашего зоопарка. Мы даже тысячу поймаем! Ты будешь директор, а я кассир. И к нам будут ходить по билетам дети и даже взрослые!
Павлик вздохнул и вошел в сарай.
Ласковые Томкины глаза сразу стали злыми. Старая скрипучая дверь захлопнулась. Томка щелкнула засовом и захохотала:
— Вот тебе за абрикосы! Вот тебе твой зоопарк! Сиди тут со своими червями. Смотри на них в телескоп.
Она прижалась лицом к нагретым солнцем шершавым доскам, чтобы через щелку глянуть, как Павлик плачет. Но увидеть ей ничего не удалось.
— Другой раз будешь знать, как ябедничать! — крикнула на прощанье Томка и очень довольная собой побежала прочь от сарая.
Конечно, обо всем этом мы узнали позже. А сейчас Мишка обшарил весь двор, не нашел своих друзей и заскучал. Сел он у окна и стал рисовать.
Нарисовал сначала синее море, потом желтые лодки с белыми парусами.
В комнате вдруг стало темно. С гор поползли на море седые лохматые тучи. Во дворе заволновалась от ветра вишня, под окном заплясали ветви жасмина, переплетенные колючими гирляндами вьющихся роз.
Неожиданно выглянула из-за веток Томка. Она показала Мишке язык и крикнула:
— Твой лунатик в сарае сидит!
— Какой лунатик? — удивился Мишка.
— А такой! Который очень уж много в свою трубу видит!
— Что ли, Павлик? — все еще не понимал Мишка. — А чего он там делает?
— Червей копает.
— Сейчас ведь гром будет, — заволновался Мишка. — Пусть он лучше домой бежит!
— Сказал тоже! — усмехнулась Томка. — Убежит он, когда дверь заперта.
Тут налетел сильный ветер. Накрыл он Томку с головой ее голубым сарафаном, стукнул оконной рамой и тряхнул вишню.
— Шлеп, шлеп, — услышала Томка и побежала искать в траве крупные спелые ягоды.
Дерево все еще качалось от ветра, и на Томку падали тяжелые черные вишни.
Мишка мигом очутился во дворе.
— Говори, где Павлик?
— Я же сказала — в сарае, — невозмутимо ответила Томка, отправляя в рот вишни.
— Говори сейчас же, где заперла Павлика? — закричал Мишка и сжал кулаки. Ну, я кому сказал!?
Томка выплюнула косточки и нехотя проговорила:
— Ну, в сарае, на берегу моря. Помнишь, мы еще там худой чайник нашли.
В пыльную дорогу стукнули первые капли дождя. Томка завизжала и, как коза, прыгнула за калитку.
Дождь забарабанил в окно. Томка припустила домой. Не успел я опомниться, как Мишка тоже выскочил на улицу и помчался к морю.
— Бум-бу-ру-рум… — глухо заурчало где-то в горах. Это ворочались и задевали друг друга тяжелые лиловые тучи. Ползли они теперь со всех сторон и падали на землю густым дождем.
Вдруг ослепительно сверкнула молния, и тут же затрещало и загрохотало все вокруг.
Мишка испугался. Он присел и сжался в комочек. Гром ворчал теперь где-то над морем. Мишка покрутил мокрой головой и побежал еще быстрее.
Когда он прибежал к сараю, небо снова расколола молния.
— Трам-тара-рам-бум!
Тяжело дыша, дернул Мишка запертую дверь.
— Павлик!
Никто не ответил.
Налег Мишка на засов, но он был ржавым и не открывался.
Тогда Мишка прильнул к щели между досками и снова крикнул, чуть не плача:
— Па-влик!.. Не бойся, я тебя сейчас открою.
В сарае по-прежнему было тихо.
Мишка изо всех сил вцепился в засов, но пальцы его скользили по мокрому железу.
Тут к сараю подбежал я. Мишка не знал, что я бежал за ним следом. Он бросился мне навстречу и радостно крикнул:
— Ой, папка!
Прижал я к себе его мокрую растрепанную голову, а он сказал печально:
— Ты знаешь, папка… Мне тут засов такой крепкий… и дверь такая тяжелая… А Павлик молчит. Может, он и совсем уже умер?
— Ну, что ты! Он уж, наверное, убежал отсюда сто раз. Я распахнул дверь, и Мишка храбро двинулся за мной. Мы не угадали. Павлик не убежал и не умер. Он лежал на соломе и крепко спал. В кулаке его была зажата спичечная коробка.
Разбудили Павлика. Обрадовался он очень, улыбнулся и говорит:
— Смотрите, что я здесь нашел.
Осторожно раскрыл коробку, и нам показалось, будто он зажег фонарик. В коробке были два светлячка. Они сияли холодным, но необыкновенно нежным изумрудным светом.
Налюбовались мы светлячками вдоволь. А тут и дождь кончился, солнце выглянуло.
Пошли мы Павлика провожать. По дороге Мишка спросил его:
— Страшно было одному?
— Нет, — ответил Павлик. — Сначала немножко страшно было, а потом я поймал светлячка и все смотрел на него. А когда дождь пошел, я уснул.
Жил Павлик рядом с Томкой. Поэтому пришлось нам проходить мимо ее окон. Увидала нас Томка из окна и спряталась. Думала, мы жаловаться идем.
А возле калитки встретила нас мать Павлика. Она тоже была вся мокрая, потому что бегала под дождем, искала своего сына.
Утром пришли к нам Павлик и Томка. Они уже забыли вчерашнюю ссору и, как всегда, появились вместе. Рита принимала гостей на лавке под вишней.
К ним присоединился Мишка — и началась хлопотливая игра в дочки-матери.
Томка поджала тоненькие губы, подбоченилась и скомандовала неповоротливой Рите:
— Иди попроси у матери всяких продуктов. Будем обед варить.
Рита послушно отправилась к Полине, которая стирала белье.
Но Полина сердито отмахнулась от нее и еще усерднее склонилась над корытом.
Тогда Рита встала поудобнее и принялась молча ждать.
Полина несколько раз покосилась на нее сердитыми карими глазами и в конце концов не вытерпела.
Она вынула свои полные руки из корыта, смахнула с них белые хлопья мыльной пены и вытерла о серый фартук.
— Ну, что стоишь? Принеси из кладовой семечек. Да живее поворачивайся! Ползешь, как муха на меду.
Принесла Рита сумку с жареными семечками. Полина насыпала ей полную банку и проворчала:
— Больше не приставайте, а то, часом, всех выгоню! Дел у меня, видишь, сколько? — она махнула рукой на кучу грязного белья.
— Ладно… Мы больше приставать не будем, — пообещала Рита и не спеша направилась к лавке.
Некоторое время под вишней слышались обиженные голоса, сопение, возня — это Томка делила семечки.
Потом ребятишки о чем-то пошептались и, наконец, к удовольствию Полины, вовсе исчезли со двора.
Все стихло, но — увы! — ненадолго.
Вскоре калитка распахнулась, и в ее ярком солнечном квадрате мелькнула маленькая щуплая фигурка Томки.
Сарафан у нее испачкан мокрым песком, но в больших зеленых глазах сияет какая-то тайная радость. И вообще — вся она будто светится, даже веснушки — и те блестят, как новенькие копейки.
— Тетя Полина! — с явным удовольствием сообщила Томка. — А они вашу селедку в море выбрасывают!
— Это еще что? Какую селедку? — насторожилась Полина, почуяв недоброе.
— Ну вашу! Ту, что в коричневой стеклянной кадушечке была — и еще с крышкой.
Полина ахнула и кинулась в дом.
Через минуту она выскочила оттуда словно ошпаренная и, красная, растрепанная, ринулась вслед за Томкой на улицу.
Все это было так неожиданно, что я не утерпел и побежал тоже.
Когда мы подбежали к морю, преступники были еще там. Рита, Павлик и Мишка сидели на берегу и изо всех сил колотили голыми пятками по траве. Это они от удовольствия.
Очевидно, дело уже было сделано, потому что большие серебристые селедки качались на волнах.
Полина всплеснула толстыми руками, и как была — в халате и рваных тапках — полезла в воду.
— Ax вы, ироды! — крикнула она. — Пять килограммов селедки загубили! Это ж прямо наказание — что за дети! Я вот вылезу сейчас — все уши вам пообрываю, змееныши!
«Змеенышей» сразу будто ветром сдуло. На берегу осталась довольная, раскрасневшаяся Томка.
Она указывала в сторону кустов, за которыми скрылись ребятишки, и, захлебываясь, ябедничала:
— Я говорила им: мать ругаться будет — а они все равно кидают!..
— Да замолчи ты — сердито оборвала ее Полина. — Все вы хороши. Драть вас некому! Твоя небось работа!
— Что вы, тетя Полина, — обиделась Томка. — Это не я, это они!
Но Полина только досадливо отмахнулась.
— Бисово племя! — проворчала она и поплыла за селедками.
Я разделся и тоже поплыл. Но как я ни старался, мне удалось выловить только две селедки.
Когда я вылез на берег, Полина сидела на серой прибрежной гальке и сердито хмурилась. Возле нее валялись четыре селедки.
— Как вы только додумались до такого? — спросил я Мишку дома.
— Это Томка додумалась, — угрюмо ответил он. — Она все говорила: «Давайте выпустим, давайте выпустим, потому что селедка — она ведь тоже рыба!»
Мишка вздохнул и неуверенно добавил:
— А что, может, и правда — пусть себе поплавает?..
Вечером пошли мы с Мишей в парк. И Рита с нами. Полина ставила ее в угол, и теперь у Риты были красные, заплаканные глаза.
В парке возле фонтана встретились нам Павлик и Томка. Томка веселая, в новом вышитом платье. На кармане желтый цыпленок догоняет большую пеструю бабочку.
Рита потрогала вышивку коротким толстым пальцем, вздохнула и сказала:
— Я когда вырасту — обязательно себе такое вышью! Томка передернула худыми плечиками:
— У-у! Это еще когда будет! А я вот захочу, попрошу маму — она мне еще и не такое вышьет. Она все может — и цыплёнка, и слона, и зайца, и что хочешь!
Рита опять вздохнула и отошла в сторону.
Мне стало жалко Риту. И так ей, бедной, сегодня досталось за селедку.
— Ну, ладно, Рита, не горюй. Давай лучше мороженого купим, — сказал я и сунул руку в карман.
Но денег не оказалось. Зато в кармане лежал ключ от дома.
— Эх люди! Что я наделал! Деньги забыл, а ключ взял. Так ведь, пожалуй, и Полина ругаться будет. Вернется домой, а ключа нет под крыльцом.
— Ну, вот, папа, — сказал Миша, — придется тебе домой идти.
— Вы идите, а мы можно тут побудем? — попросила Рита.
— Да вы идите, идите! Я посмотрю за ними, — пообещала Томка.
— Ну, раз так, то я пошел! — Но все же приказал своей команде: — Смотрите, не шалите тут без меня. И чтобы никуда отсюда не убегали!
— Ты, папа, не беспокойся, — успокоил меня Мишка, — ведь мы уже большие!
Взял я дома денег, положил под крыльцо ключ и поспешил обратно в парк.
Когда я был у входа, парк уже светился множеством огней.
Еще издали увидел я мою команду. Ребятишки стояли там, где я их оставил, и смотрели на фонтан.
Каждую минуту он освещался разными огнями, и вода в нем становилась то синей, то красной, то зеленой, то желтой.
Но вот к фонтану подбежала Томка. Она взобралась на каменный барьер, зачерпнула полные ладошки красной воды и плеснула на остальных ребятишек. Они завизжали и наперегонки бросились к фонтану.
Залезли на барьер — и давай брызгаться разноцветной водой.
А Томка сразу же спрыгнула на землю, расправила свое платье и уселась на скамью.
Рита и Павлик обрызгали друг друга с ног до головы, а Мишка зачем-то начал раздеваться.
«Чего доброго — еще купаться вздумает», — с тревогой подумал я и прибавил шагу.
Томке, наверное, очень весело, потому что она хохочет вовсю и даже подпрыгивает и ерзает по скамье от удовольствия. Теперь мне уже слышно, как она кричит Павлику:
— Эх ты, сандалии-то новые измочил?! Ну попадет тебе от матери!
Но вот к фонтану подходит милиционер. Павлик, Рита и Мишка увидали его и бросились врассыпную.
А милиционер остановился возле Томки. Она мигом вскочила со скамьи и начала быстро говорить, будто горох сыпать:
— Это все они брызгались! А я ничего! Я сидела себе тут и смотрела на них. Видите, я совсем сухая и чистая, на мне новое вышитое платье.
Я подошел, посмотрел на Томку и невольно рассмеялся.
Вся она была перепачкана зеленой краской. Даже ее веснушчатый рыжий нос — и тот стал теперь зеленым от краски.
Милиционер улыбнулся и покачал головой.
— А я, девочка, имел в виду как раз тебя, — сказал он. — Ты, наверное, читать не умеешь, потому что здесь написано: «Осторожно, скамья окрашена». — Милиционер поправил белую дощечку с надписью так, чтобы ее лучше было видно, и продолжал: — А ты села да еще ерзаешь по всей скамье как угорелая. Всю краску своим платьем стерла.