В детстве я знал всё. Как и все люди. Мир, само собой, был прекрасным и удивительным. В шкафу у меня жил добрый джинн, который часто рассказывал сказки, во сне катал меня на ковре-самолёте и прогонял буку — ну, того, который под кроватью.
Я знал всё, но меня зачем-то начали учить.
— Глупости это, — строго сказала воспитательница в детском саду. Мы знали, что она — переодетая Баба-Яга, но никому не говорили. — Не бывает ковров-самолётов. Наука доказала. Вырастете — поймёте.
И я поверил. Я вообще с детства очень доверчивый.
Буки под кроватью не было. Была только пыль и старые игрушки. В шкафу тоже никого не оказалось, но я не успел огорчиться по-настоящему. Мне все говорили, что вырасту — всё узнаю, и я спешил вырасти.
— Забудьте всю глупость про привидения, всякие там гробы на колёсиках, — наставляли нас в школе. И я забыл. Я же доверчивый.
— Забудьте всё, чему вас учили в школе, — сказали мне в университете. И я снова забыл. Это входило в привычку.
Много кто ещё советовал что-то забыть. Постепенно я понял, что вырос, потому что ничего нового о мире уже не узнавал. Я понял, что во всём виноват сами-знаете-кто, что пиво с водкой не смешивают, и что сколько верёвочке не виться, а в ящик все сыграем.
Жизнь стала непереносимо скучной и беспросветной. Я знал, что чудес не бывает, что всяк сверчок живи на одну зарплату, что выше головы не прыгнуть, и много других бесполезных истин. Я забыл бы их, но, во-первых, я перестал доверять людям, а, во-вторых, некому было посоветовать.
Одно оставалось. Монетка, которую мне когда-то подарила бабушка. Бросишь в колодец, говорила она, и желание исполнится. Какая глупость. Не бывает никакого исполнения желаний.
Я бросил эту монетку нищему, потому что было модно давать милостыню. Ну, я и давал, как все.
И тут я понял, что нищий — на самом деле мудрец. Он мне страшно понравился тем, что умел говорить без слов.
Он догнал меня у самой входной двери и похлопал по плечу. Я сразу понял, что он спрашивает, может ли он мне чем-то помочь.
Я ответил, что ничем, что я и так всё знаю. Он покачал головой и я понял, что он сокрушается, как всё запущено.
Я сказал, что он всё равно ничем не сможет мне помочь, и в ответ он огрел меня по лбу молитвенным посохом, ловко замаскированным под костыль.
И я всё вспомнил.
Я потёр ушибленное место, и мудрец понял, что я его благодарю. Он улыбнулся и, ловко притворяясь хромым, пошёл своей дорогой.
Ну что вам сказать. Жизнь вновь стала прекрасной и удивительной. Окружающие считают, что я спятил после того удара. Дома у меня висят над дверями подковы, пентаграммы отпугивают вампиров и недобрых духов, я часто звоню в колокольчик, разговариваю с домовым и возношу хвалу духам-покровителям. Дела мои пошли на лад, хотя недоброжелатели утверждают, что я просто смазал чьи надо лапы.
