Все молчали. Блаватский слегка улыбался. Шли секунды. Воспользовавшись общим замешательством, Зюзель без лишних слов пружиной рванул из своего угла и, сжимая в руках старую битую кинокамеру "Конвас", резко откинул брезент, выскакивая наружу прямо таки кастанедовским способом.

- Куда, бля?!!! - заорал Акула, сделав машинальное движение рукой в пустоте, которое - движение - если б не идущий вокруг смертельный бой, всех бы наверняка повеселило.

Откуда-то сбоку загрохотал крупнокалиберный пулемёт.

- С пятиэтажки, кажись, хуярят... - сказал майор Влад.

"По Зюзелю?!" - я мгновенно внутренне прогнал ужасную неправильную догадку, но что-то, наверное, отразилось на моём лице.

- Скоро всё закончится! - ободряюще улыбнулся Блаватский.

- Дилетанты какие-то... - предположил Влад, - Надо было по нашей машине хуячить. Было бы сразу четыре "двухсотых". Плюс вы, журналюги, в бонусе. И куда вообще этот ёбаный режиссёр попёрся? Всё равно ведь плёнку изымем...

"Это у Зюзеля-то?" - мысленно хмыкнул я.

Как мне показалось, скоро, по рации сказали, что вертолёты уже на подходе. Стрельба в нашем восприятии трансформировалась тем временем в ничего не значащий производственный шум. Захотелось закурить.

- Можно мне выйти? - спросил я.

- Да нет, лучше не надо... - посоветовал Блаватский.

- А здесь курят? Я забыл.

- Не, не курят. Из-за меня! - снова улыбнулся он, - Я же Рериха ученик.

Берс продолжал отрешённо смотреть в никуда - то, которое проходило насквозь беззвучно бормочущего фамилии бойцов отряда, ехавших впереди нашей попавшей в засаду броневой колонны, замполита Акулу. Губы Берса быстро-быстро пошевеливались в мантре, как у глубоководной рыбы, накачанной метамфетаминами - тогда как Акула человеческого облика не терял, вызывая ассоциации скорее с исследованием пограничных возможностей абстрактного творчества. Майор Влад внимательно проверял свою амуницию, ожидая неминуемых дальнейших профессиональных военных действий вокруг.

Стрельба резко прекратилась. Сразу же стал слышен шум вертолётных винтов. В рации начались какие-то абсурдные переговоры о каких-то снайперах и красной "девятке" у третьего подъезда.

Шум вертолётных винтов приближался, очищая моё слуховое восприятия от фантомного грохота уже стихшей стрельбы. Потом раздался взрыв с той стороны, где были типовые многоэтажки чеченского города Аргуна. Аргун - склоняется, не склоняется?

- По этой пятиэтажке как раз ракетой и захуярил, небось... - зло прокомментировал Акула, - Кто ж "двухсотый" то у нас? Ё-о-о... Вот тебе, блядь, и День Независимости, ёбаный Бин Ладен, мудозвоны, кровососы... Да и этот ещё, сука, тоже мне, гауляйтор Чебоксар! Да кто в такой день вообще куда-то ездит?! Каждый, блядь, раз - одно и то же, блядь, одно и то же...

Он достал сигарету и закурил, его руки дрожали от избытка адреналина, который он пытался выплеснуть в ругани в адрес политических верхов. С первого дня наших документальных киносъёмок мне нравилась вербальная аура Акулы, замполита отряда спецназа внутренних войск "Ярило". Вот и сейчас - на одном мыслительном плече свежий труп пока неизвестно кого конкретно из боевых товарищей, а на другом - всем знакомое, абстрактное цивилизационное чмурьё из телека. Что касается гауляйтора Чебоксар, то, как я уже слышал, этой кликухой бойцы погоняли своего, небось, красномордого военачальника внутренних войск генерала, ёб ты, Горбунца, содержавшего, по слухам, тайную гигантскую свиноферму где-то под Толстой-Юртом. А словом "блядь", мне так тоже показалось, бойцы называли смерть и всю прочую хтоническую власть.

- Третья мировая... - пожал плечами Блаватский.

- Время Калачакры! - неожиданно подал свой позитивный голос Берс, домедитировавшийся уже, небось, до белых мышей в боковом зрении.

Шум винтов утих, как будто вертолёт приземлился где-то в голове нашей колонны.

- "Трёхсотых" заберёт, на Моздок, - прокомментировал Акула, уже не так агрессивно, как до этого, и как бы привычно устало, - Старина Хэм, небось, уже их первично обработал... Эх, а кто ж "двухсотый" то у нас?

- А кто был на первой броне? - спросил майор Влад, деловито щёлкнув затвором пистолета.

Ответом ему было молчание.

Ещё какое-то время - мне показалось, довольно долгое - все мы продолжали чего-то ждать.

"Люди всюду гибнут, - очень-очень быстро думал я, - Не только на войне. А болезни, цунами всякие, землетрясения? Но круче всех сбирает свою гибельную жатву обычный дорожный траффик. Хули террористы? Они просто, кажись, пытаются вернуть легитимность насилию, как атрибута величия человеческой воли, а не тупо сломавшегося набора шестерёнок. Для одних всё в лапах Аллаха, самолёты с небоскрёбами, пояса шахидов - для других сосульки с крыш во время мартовской оттепели. Для негров, ищущих лучшей доли - перевернувшаяся в океане переполненная чёрной плотью лодка, всего в полукилометре от Ибицы. Чернобыльцам и японцам - облучение изотопами, а для Николы Чаушеску с Индирой Ганди - расстрел собственными телохранителями. Подводникам кислородное голодание, шахтёрам алкоголизм и галлюцинации. Немца Йохана убил из автомата чеченский камикадзе, москвичку Наташу - российский новобранец, и обоих вроде как случайно. Улица Гурьянова, "Норд-Ост", Беслан. Сценаристку Надю убил царь-алкоголь. Кащей повесился, Санчес разбился. Кладбища переполнены незаменимыми людьми. Небо и Земля лишены сострадания, вся тьма вещей для них подобна соломенному чучелу собаки, что используют при жертвоприношениях. И мудрый лишён сострадания, он понимает, что все люди - и родные, и близкие - подобны этой соломенной собаке. Неслыханные слова рождаются сами собой. Ураганный ветер не может дуть с утра до вечера, буря с дождём не может продолжаться целыми днями. Кто же установил это? Небо и Земля. Небо и Земля полны величия, однако и они не вечны. Тем более, может ли человек равняться с ними? Не загадка, что..."

- Вылазим из машины! - резко скомандовал поручик Блаватский, прерывая мой поток сознания, - Глянем, что да как...

Он откинул брезентовый полог, опустил задний борт и первым выпрыгнул вовне. Не считая, понятно, нашего героического режиссёра Зюзеля - для которого кино всегда было и есть важней любой окружающей реальность.

2.

Зовите меня Архип, если что.

Солнце садилось за море, и к нему вела дорога абстрактной ширины и длины из зеркального отражения частиц солнечного ветра - фотонов, там, кварков, прочих невыразимых штуковин. Окружённая горами, Ялта на берегу моря фигачила в пространство послание о том, как вылезали из моря на берег первые разумные, так сказать, существа. Огромные, как горы с ластами, или невидимые никакому глазу - но одинаково ощущавшие полноту жизни, меркнущую и вспыхивающую бесконечное число раз, будто в первый.