— О Облачко, — сказала Тэль, — открой мне, отчего
Не жалуешься ты, что через час должно растаять?
Ах, Тэль — как ты, и мне судьба исчезнуть без следа,
Но я скорблю, хоть жалобам моим никто не внемлет.
Тут обратилось Облачко в живое существо
И засияло в воздухе перед очами Тэли:
— О дева, знай, что мы стадами пьем из золотого
Потока, где коней своих переменяет Лувах[9].
Так не страшись, что я с зарей исчезну без следа, —
Погибнет молодость моя, но я десятикратно
Умножу жизнь любви, покоя и святых восторгов.
Когда проглянет Солнце, я к цветам благоуханным
Незримо прилечу и ясноокую росу,
Коленопреклоненную рыдающую деву,
Уговорю принять меня в прозрачный свой шатер;
И вместе мы поднимемся и в золотом согласье
Пойдем поить по всем полянам нежные цветы.
— Так вот какое ты, о Облачко! А я другая:
В просторах Хара слышу я цветов благоуханье,
Но я цветов не напою, я слышу птичье пенье,
Но птиц не накормлю — они себя накормят сами.
Ах, Тэль ничто не веселит! Мне суждено увянуть.
И после скажут обо мне: «Она жила без пользы
Иль, может, только для того, чтоб накормить червей».
Но покачало Облачко воздушной головою:
— О дочь небес, велики благодать твоя и польза:
Ты можешь накормить червей! Узнай, что все живое
Живет не только для себя. Не бойся и послушай,
Как плачет слабый червь, ютящийся в немой земле.
Ползи же, червь, сюда, к своей тоскующей царице! —
Приполз убогий червь и приподнялся у Фиалки,
А Облачко поплыло дальше, к горестной Росе.
В смятении глядела Тэль на жалкое созданье:
— Ты Червь? Ты символ слабости. Так вот какой ты, Червь!
Ты — как младенец и защиты ищешь у Фиалки.
Не плачь же! Вижу я, от немоты своей ты плачешь.
Ты Червь! Беспомощный, нагой, залившийся слезами, —
О, кто тебя утешит материнскою улыбкой?
Но Глыба Глины голову склонила в состраданьи —
Над плачущим младенцем, и заботой материнской
Дохнула на него, и поглядела в очи Тэли:
— Краса просторов Хара! Мы живем не для себя.
Ты видишь, я ничтожнее всего, что есть на свете:
Темно и холодно в груди моей, но тот, кто любит
Несчастных, голову мою умащивает маслом,
И, украшая брачною фатой, меня целует,
И говорит: «Люблю тебя, о мать моих детей,
И твоего венца никто лишить тебя не смеет».
Что значит это, я не знаю и не в силах знать,
И все же, дева милая, живу я и люблю.
И дочь небес утерла слезы белым покрывалом:
— Увы! Я знала, что Господь Червя оберегает
И мстит тому кто твердою подошвой злобно ранит
Бессильного; но я не знала о его заботах,
Не знала о его любви и от того рыдала.
Я жаловалась ветерку, что я должна увянуть,
Померкнуть и забыться на твоем холодном ложе.
— Царица Хара, — отвечала Глина, — я слыхала,
Как ты вздыхаешь и томишься: я тебя утешу.
Войди в мой дом! Тебе дано уйти и возвратиться:
Ступи в мой дом своей бесстрашной девственной стопой!
Привратник вечности открыл полночные ворота[10].
Вошла в них Тэль, и перед ней предстали тайны чуждой
Немой страны скорбей и слез, где не блестнет улыбка,
Где спят на ложах мертвецы, где скрюченные корни
Живых сердец запечатлели их земные муки.
Под тучами брела она сквозь жалобы и стоны
По сумрачным долинам, горевала у росистых
Могил, молчала и внимала голосам земли.
Так наконец дошла она до собственной могилы
И услыхала голос скорби из разверстой бездны:
— Зачем наш Слух вбирает только весть о нашей смерти?
Зачем впивает Зренье яд предательских улыбок?
Зачем за Ве́ками, смеженными в тиши, таятся
В засаде сотни воинов со стрелами на луках?
Зачем беспечный Глаз бросает золото на ветер?
Зачем Язык вкушает мед от каждого растенья,
А Ухо, как водоворот, затягивает жизни?
Зачем трепещут Ноздри и вдыхают смрад и ужас?
Зачем наложена узда на пламенную юность
И полог плоти закрывает ложе нашей страсти?
Дочь неба в воплем побежала от своей могилы
И без препятствий возвратилась на просторы Хара.
1789
У. Блейк. Бракосочетание Рая и Ада.
Титульный лист поэмы.
Раскрашенная гравюра на дереве.
Ринтра[13] ревет и пылает в тяжелом небе;
Жадные тучи дрожат над пучиной.
Кроткий праведник некогда
Проходил по опасной дороге
В долине смерти.
Вместо терниев — розы,
На вереске пустоши
Поют медоносные пчелы.
Теперь не пройти по опасной дороге:
Из каждой скалы и могилы
Забили ручей и река,
И белые кости мертвых
Обагрились от красной глины;
И злодей оставил дорогу покоя
И по опасной дороге
Загнал человека в пустыню.
Ныне в нежном смиренье ползает
Злая змея.
И ярится праведник в голых странах,
Где бродят львы.
Ринтра ревет и пылает в тяжелом небе;
Жадные тучи дрожат над пучиной.
Тридцать три года назад[14] с началом нового рая возродился и Вечный Ад. И взгляни: Сведенборг[15], словно Ангел, сидит на гробе, и слова его — на плащанице. Настало господство Едома[16], и Адам возвратился в Рай; смотри Книгу Исайи, главы XXXIV и XXXV.
Движение возникает из Противоположностей. Влечение и Отвращение, Мысль и Действие, Любовь и Ненависть необходимы для бытия Человека.
Противоположности создают то, что верующие называют Добром и Злом. Добро пассивно и подчиняется Мысли. Зло активно и проистекает от Действия.
Добро — это Рай. Зло — это Ад.
— Все Священные книги причина Ошибочных Мнений:
1. Что Человек разъят на Тело и Душу.
2. Что Действие, то есть Зло, от Тела; а Мысль, то есть Добро, от Души.
3. Что Бог будет вечно казнить Человека за Действия. Но Истина — в Противоположном:
1. Душа и Тело наразделимы, ибо Тело — частица Души, и его пять чувств суть очи Души.
2. Жизнь — это Действие и происходит от Тела, а Мысль привязана к Действию и служит ему оболочкой.
3. Действие — Вечный Восторг.
Обуздать желание можно, если желание слабо: тогда мысль вытесняет желание и правит противно чувству.
Подавленное желание лишается воли и становится собственной тенью.
Об этом нам повествует «Утраченный Рай» и «Государь», где Разум назван Мессией.
А первоначальный Архангел, стратег небесного воинства, назван Дьяволом и Сатаной, а дети его — Грехом и Смертью.
Тот, кого Мильтон назвал Мессией, в Книге Иова — Сатана.
Ибо историю Иова приняли обе враждующие стороны.
Мысль искренне презирает Желание, но Дьявол нас уверяет, что пал не он, а Мессия, и, пав, устроил Рай из того, что украл в Аду.
Смотри Евангелие, где Мессия молит Отца послать ему утешителя, то есть Желание, чтобы Мысль его обрела Подтверждение; библейский Иегова не кто иной, как тот, кто живет в пылающем пламени.
Знай, что после Христовой смерти он вновь стал Иеговой.
Но Мильтон считает Отца — Судьбой, Сына — Вместилищем чувств, а Духа Святого — Пустотой!
Заметь, что Мильтон в темнице писал о Боге и Ангелах, а на свободе — о Дьяволе и Геенне,[17] ибо был прирожденным Поэтом и, сам не зная того, сторонником Дьявола.
Я шел среди адских огней, и мое Вдохновенье казалось Ангелам муками или безумием: а я собирал Пословицы, ибо если реченья народа раскрывают душу народа, то Пословицы Ада говорят о мудрости Преисподней вернее, чем описания и рассуждения путешественника.
Вернувшись домой, над бездной пяти чувств, на хмурой отвесной круче над нынешним миром я увидел в тучах могучего Дьявола — он огнем высекал на камне то, что сегодня открыто людскому уму:
Вам, людям, не узнать, что в каждой птице на лету
Безмерный мир восторга, недоступный вашим чувствам!
Во время посева учись, в жатву учи, зимой веселись.
Прокладывай путь и веди борозду над костями мертвых.
Дорога излишеств приводит к дворцу мудрости.
Ничтожество угождает расслабленному богачу по имени Благоразумие.
Бездеятельное желание рождает чуму.
Червь, рассеченный плугом, не должен винить плуг.
Брось в реку того, кто пьет одну воду.
В одном и том же дереве глупец и мудрец найдут не одно и то же.
Кто не способен светить, не станет звездой.
Вечность — это любовь, закаленная временем.
Деловитой пчеле недосуг тосковать.
Часы измеряют время безумия, но не мудрости.
Здоровую пищу не ловят капканом или силком.
В голод твои друзья — мера, число и вес.
Птица на собственных крыльях не взлетит чересчур высоко.
Мертвый не мстит за обиды.
Благородный ставит соседа выше себя.
Упорствуя в глупости, глупец становится мудрым.
Глупость — одежда Лукавства.
Позор — одеяние Гордости.
Тюрьмы строят из камней Закона, Дома Терпимости — из кирпичей Религии.
Красота павлина — слава Божья.
Похоть козла — щедрость Божья.
Свирепость льва — мудрость Божья.
Нагота женщины — творенье Божье.
От избытка горя смеются, а от избытка веселья плачут.
Львиный рык, волчий вой, ярость бури и жало клинка суть частицы вечности, слишком великой для глаза людского.
Лиса в капкане клянет не себя, но капкан.
Радость обременяет. Горе разрешает от бремени.
Для мужа — львиная шкура, для жены — овечье руно.
Птице — гнездо, пауку — паутина, человеку — дружба.
Веселый добрый дурак и хмурый злобный дурак сойдут за умных, держа в руке розги.
Сегодняшняя истина прежде была лишь догадкой.
Крыса, мышь, лиса и кролик видят корни; лев, тигр, лошадь и слон видят плоды.
Пруд копит воду, ручей расточает.
Одною мыслью можно заполнить бескрайность.
Говори откровенно, и лжец от тебя убежит.
Всё достойное веры есть образ истины.
Учась у вороны, орел только губит время.
Лиса кормит себя, льва кормит Бог.
Думай утром. Действуй днем. Ешь вечером. Спи ночью.
Тот, кто тебе подчинился, познал тебя.
Как плуг подчиняется слову, так Бог слышит молитву.
Тигры гнева мудрей лошадей поученья.
Знай, что в стоячей воде отрава.
Не узнаешь меры, пока не узнал избытка.
Внимать упреку глупца достойно царя!
Очи огня, ноздри воздуха, губы воды, борода земли.
Слабый мужеством силен хитростью.
Ясень не учит яблоню росту; лошадь не учит льва охоте.
Благодарность приносит обильную жатву.
Если кто-то спасся от глупости, значит, и мы можем.
Душевную благодать нельзя замарать.
Видя Орла, видишь частицу Гения: выше голову!
Гусеница оскверняет лучшие листья, священник оскверняет чистейшие радости.
Чтобы создать цветок, нужна работа веков.
Проклятие сковывает, Благословение освобождает.
Вино — чем старше, тем лучше; вода — чем свежей, тем лучше.
Молитвы не сеют! Гимны не жнут!
Радости не смеются! Печали не плачут!
В мыслях Парение, в сердце Сострадание, в чреслах Красота, в ногах и руках Соразмерность.
Небо — птице, море — рыбе, презренье — презренным.
Ворона хотела, чтоб мир почернел, сова — чтоб он побелел.
В Излишестве — Красота.
Если б лиса поучала льва, он бы сделался хитрым.
Человек выпрямляет кривые пути; Гений идет кривыми.
Лучше убить дитя в колыбели, чем сдерживать буйные страсти.
Где нет человека, природа пустынна.
Люди не примут правды, если поймут ее, но не поверят.
Довольно! — то же самое, что: Чересчур!
Поэты древности одушевляли предметы вокруг себя, видели в них Богов или Гениев, звали их по именам и украшали их достоянием гор, лесов, озер, городов, народов, ибо мир они воспринимали шире и глубже, чем мы.
Они пристально изучали гения каждого города и страны и находили ему место в свите вымышленного божества;
И возникла картина миропорядка; но корыстные люди стремились представить во плоти вымышленные божества и отрешить их от зримых предметов и этим поработить доверчивых и неразумных: так возникли Священнослужители;
Они создавали обряды из мифов, сочиненных поэтами,
И наконец объявили, что все на земле сотворили Боги.
И люди забыли, что Все божества живут в их груди.
Пророки Исайя и Иезекииль делили со мной трапезу, и я спросил, как они отважились утверждать, что Сам Бог говорил с ними, и не боялись, что неверно понятые слова их родят принужденье и ложь.
Исайя ответил: «Я не слыхал Бога ушами и не видал глазами, но чувства мои нашли бесконечность в каждом предмете, и я уверовал, что голос праведного гнева есть глас Божий, и, не думая о последствиях, написал книгу».
Тогда я спросил: «Способна ли вера в свою правоту претворить эту веру в Истину?»
Он ответил: «Все поэты стоят на этом, и некогда вера сдвигала горы, но не многим дано уверовать».
Тогда Иезекииль сказал: «Философия Востока учила первоосновам восприятия мира: одни народы избрали одну основу, другие другую; мы, иудеи, учили, что первооснова — Поэтический Гений (я пользуюсь вашими словами), а другие основы вторичны; поэтому мы презирали иноземных Священников и Философов и пророчествовали, что все убедятся в первичности нашего Бога, Поэтического Гения; этого жадно жаждал наш великий поэт Царь Давид, ибо желал побеждать врагов и удерживать царства Поэзией; мы любили нашего Бога и отвергали богов сопредельных народов, и невежды решили, что мы хотим покорить все народы.
Наша вера сделалась жизнью: народы чтут иудейские книги и молятся иудейскому богу — кого же нам покорять?»
Я слушал их с удивлением и поверил в их правоту. После трапезы я попросил Исайю вернуть миру утраченные книги; он сказал, что ни одна важная книга не утрачена. То же сказал Иезекииль.
Потом я спросил Исайю, что заставило его три года ходить нагим и босым. Он ответил: «То же, что нашего друга грека Диогена».
Тогда я спросил Иезекииля, отчего он ел навоз и так долго лежал на левом и правом боку? Он ответил: «Я желал, чтобы люди поняли смысл бесконечности; то же делают и индейцы Америки; да и честен ли тот, кто противится своему гению или совести ради мига покоя и удовольствия?»
Истинна древняя вера в то, что мир в конце шести тысяч лет погибнет в огне, — так мне сказали в Аду.
Ибо когда Херувим с пламенеющим мечом оставит стражу у древа жизни, все творение испепелится и станет святым и вечным, как ныне греховно и тленно.
Путь же к этому — через очищение радостей плоти.
Для начала докажем, что душа и тело неразделимы; и я буду вытравливать мысли мои на металле кислотами, кои в Аду спасительны и целебны, ибо они разъедают поверхность предметов и обнажают скрытую в них бесконечность.
Если б врата познания были открыты, людям открылась бы бесконечность.
Но люди укрылись от мира и видят его лишь в узкие щели своих пещер.
В печатне Ада я видел, как знания переходят от поколения к поколению.
В первой комнате Человек-Дракон выметал мусор с порога, куда его выносили другие Драконы.
Во второй — вдоль стен выгибался Змей, и его украшали серебром, золотом и каменьями.
В третьей — Орел с воздушными крыльями утверждал бесконечность Ада, а вокруг него Люди-Орлы высекали дворцы в беспредельных скалах.
В четвертой — Львы огненным жаром дыхания превращали металлы в текучие жидкости.
Из пятой Безымянные существа проливали эти металлы в шестую.
В шестой — их вбирали Люди, расставленные по полкам, как книги.
Создавшие мир и ныне как будто окованные цепями мира Гиганты суть причины жизни и источники действий; но цепи — всего лишь хитрость слабых, покорных умов, которым достало силы сопротивляться силе; как гласит пословица: слабый мужеством силен хитростью.
