«Куда же они запропастились?» – думал я.
Интуиция подсказывала, что стадо где-то здесь, рядом. Придётся снова встать на след и идти дальше, до победного конца, но двигаться по следу сопряжено с риском быть обнаруженным. Олени за своими набродами всегда следят, поэтому придётся идти не торопясь, часто останавливаясь и прислушиваясь, иначе они меня почувствуют.
Выйдя на след оленьего стада, я сбавил темп и стал внимательно изучать местность. Так прошло около двух часов. По следам было видно, что олени то расходились во все стороны, то снова собирались вместе, но нигде не останавливались.
«Когда же вы устанете бежать? – думал я о тех, за которым» шёл по следу. – Вы что, решили поститься? Здесь кругом отличный ягель, чем он вам не подходит?»
Но вот я натолкнулся на первые покопы.
«Наконец-то, – оглянулся я по сторонам. – Где-то вы здесь, рядом, совсем близко. Только бы не попасться на глаза вашим соглядатаям, тогда пиши пропало! Все мои старания могут оказаться напрасными».
Но вот впереди, на фоне редких лиственниц, я уловил какое-то движение. Укрывшись за толстой лиственницей, я стал вглядываться в конец распадка[20].
«Вот вы где! – прошептал я, увидев медленно бредущих оленей. – Далековато до вас, и все вы на открытой местности. Ни с какой стороны к вам не подойти, что же делать? – огляделся я по сторонам. – Хоть бы маскхалат у меня был, а то я, как бельмо на глазу. Неужели до вас придётся ползти? – посмотрел я ещё раз в сторону оленей. – Другого выхода нет, в лёгкой куртке на лютом морозе по снегу! И расстояние не маленькое, километра полтора, а то и более».
Опустившись на колени, я осторожно снял с себя рюкзак и, придерживая карабин, медленно пополз к жирующему стаду Через десять минут я уже не чувствовал ни рук, ни ног. Тонкие осенние перчатки от снега не защищали, они тут же превратились в ледышки и не столько грели, сколько, наоборот, остужали пальцы. Примерно то же самое стало и с моими ногами. Мокрые колени одеревенели, и я перестал их ощущать. Но другого пути к оленьему стаду я не нашёл, поэтому пришлось с происходящим мириться. Самое главное, что расстояние до пасущихся оленей резко сократилось. Теперь, подняв голову, я видел всё стадо. Олени двигались попарно. Когда один из них нагибался, что бы достать зубами ягель, другой в это время внимательно смотрел по сторонам.
«Э-э-э, да вы всё ещё чего-то боитесь, – отметил я про себя. – Здорово же вас напугал дедуля! Что ж, придётся мне ещё немного потерпеть, иначе на верный выстрел мне к вам не подобраться».
И я, забыв о холоде, снова стал по-змеиному скользить по снегу. Наконец, подобравшись к лежащей на земле сушине, я рискнул поднять голову. Теперь олени копытили совсем рядом, метров в тридцати, не более. Взглянув по сторонам, я наметил тех, в кого должен выстрелить. Старых самок и быков поблизости от меня не было. Бродили по снегу и лежали на покопах в основном двухлетки. Разглядывать, где здесь самки, а где самцы, времени у меня не было, нужно было торопиться. Я осторожно подтянул к себе «Сайгу» и попытался снять её с предохранителя. Но не тут-то было: кисти рук перестали повиноваться. Содрав зубами с правой руки оледеневшую перчатку, я увидел, что мои пальцы стали белыми.
«Что делать? – мелькнуло в голове. – Как спасти свои руки? Надо добыть хотя бы одного зверя, но как, когда пальцы не работают?!»
Тогда кисть левой руки я затолкал между ног, поближе к паху, а пальцы правой сунул в рот и, закрыв глаза, затаил дыхание. Олени были совсем близко. Не дай бог кто-то из них почует мой запах или услышит биение сердца, тогда все мои усилия будут напрасны. Олени мгновенно умчатся вниз по склону, и мне уже их будет уже не догнать. Похоже, мои ноги тоже превратились в ледышки. Наконец острая боль пронзила пальцы правой руки, и они стали шевелиться. Тогда, не мешкая, быстрым движением я снял карабин с предохранителя и поймал на мушку первого оленя.
Вот она, заветная лопатка! И я нажал на курок. Не глядя, куда попала пуля, я перебросил ствол ружья в другую сторону и снова выстрелил. То же самое я сделал и в третий раз. Когда последний выстрел смолк, олени опрометью неслись вниз по склону. До них было около двухсот шагов, а то и более. С трудом поднявшись на ноги, я огляделся. Недалеко от меня лежали три рогача. Два из них ещё били копытами, а один застыл неподвижно.
– Мне удалось невозможное! – сказал я себе. – Будем жить! В добыче и одежда, и пища! Другими словами – моё спасение...
Кое-как дотелепав до первого оленя, я уткнулся коленями в его шубу и одеревеневшими от холода руками достал свой нож. Быстро перерезав горло рогачу, я сунул кисти рук в поток горячей крови и стал их отогревать. Через несколько секунд боль в обмороженных пальцах стала нестерпимой, но руки были спасены и ими можно было работать. Немного отогревшись, я насобирал сушняка и разжёг рядом с тушей убитого зверя костёр. Теперь можно было, греясь у огня, спокойно, не торопясь, снять с оленя камусы, шкуру и, выпотрошив, разложить куски мяса на снег, чтобы они замёрзли. Через час с первым оленем было покончено, и я перешёл ко второму. Третий зверь оказался довольно крупным быком. С ним пришлось немного повозиться, к тому же наступили сумерки. По причине этого обдирать его пришлось уже у костра. Заканчивая возню с мясом и шкурами, я вспомнил, что весь день ничего не ел. Усевшись у костра на голову оленя, я нарезал подмёрзшей печени, добавил к ней кусочки сердца и, слегка подсаливая, стал с аппетитом есть.
– Да ты ещё и живодёр! – внезапно раздался голос где-то внутри меня. – Жрёшь сырятину и не поперхнёшься!
И тут прямо перед собой я увидел злобное лицо невменяемого.
– Это опять ты! – улыбнулся я дедушке. – Лёгок на помине, только про тебя вспомнил.
– Ты не знаешь, что такое настоящий понос, – прошипела физиономия. – Сначала в твоём кишечнике я материализую килограмм гвоздей-соток, а потом у тебя начнутся схватки. Вот я полюбуюсь!
– Откуда ты свалился на мою голову? – пробурчал я, растерявшись.
– Из твоего подсознания, недоделок. Ты смотришь на меня своим внутренним взором. Не будешь зря меня вспоминать.
– Вот оно что! – вздохнул я. – Не вспоминайте чёрта – и он не пожалует.
– Чёрта?! – взревел дедушка, и мне показалось, что его глаза от злости стали чернее ночи. – Ты меня обозвал чёртом, слизняк вонючий! Чирей гнойный на моей...
– Да-да, на твоей, – перебил я его. – Хорошо бы на твоём языке... Ты бы хоть слова научился выбирать.
– Микроб, вздумал учить бога, как надо жить! – голос дедушки перешёл на фальцет. – Нет, гвоздей тебе мало, хлопец. Я организую что-нибудь поинтереснее.
– Интересно, что? – поинтересовался я.
– Ты скоро узнаешь, даун. Подобных тебе надо учить, так что пеняй на себя... – услышал я последнюю фразу Чердынцева.
«Опять двадцать пять, – почесал я затылок. – Что может быть хуже гвоздей в кишечнике? Может, дедуля вздумает материализовать в моей крови какой-нибудь сильный наркотик, и у меня сорвёт ,,крышу“?»
– Вот-вот, ты мне сам подсказал, что тебе устроить! – вдруг откуда-то сзади раздался ехидный голос психа.
– Так ты ещё здесь? – невольно обернулся я.
– А где ж мне быть? Пока я тебя, живодёра и убийцу, не изведу, я всегда буду поблизости...
– Ты что, не понимаешь, что на охоту я пошёл не ради забавы?
– А мне плевать, ради чего ты стольких укокошил.
– Ты кого имеешь в виду?
– Мужика на Туре – твоя работа. И этих троих.
– В том, что произошло на Туре, я не виновен, и ты это хорошо знаешь...
– Не знаю и знать не хочу. Парень погиб из-за тебя. Так? Значит, ты тому виной.
– Ну у тебя и логика! – развёл я руками. – Это он на меня устроил охоту, и я виноват?
– Виноват, – раздался голос дедушки. – Надо было меньше следить. И стреляные олени – твоя вина.
– Тебе хочется, чтобы я сгинул от холода и голода? От твоего гостеприимства кто угодно окочурится.
– Вот ты сегодня и сдохнешь, недолюдок, как вшивый пёс, потому что заслужил, – и голос старика снова исчез.
«Что-то Чердынцев придумал, – расстелил я одну из оленьих шкур. -– Неужели он сможет в моей крови материализовать наркотик? Что-то невероятное. С гвоздями, наверное, проще». И, улёгшись поудобнее, я залез с головой под шкуру и закрыл глаза.
Через несколько минут по телу стало распространяться благодатное тепло. Веки стали тяжёлыми, и я готов был погрузиться в долгий заслуженный сон. Но в этот момент мне в голову пришла мысль об угрозе невменяемого.
«Надо что-то придумать, иначе мне несдобровать. Похоже, дедушка способен на многое. На такое, что я не могу себе даже представить», – от подобных мыслей сон сразу улетучился.
Выбравшись из своего тёплого убежища, не обращая внимания на боль в распухших коленях и пальцах рук, я отправился таскать к затухающему костру новый сушняк.
«Огонь в подобных делах – единственное спасение, – рассуждал я. – Рядом с огненной стихией вести борьбу с чужим психическим воздействием всегда проще».
Хорошо, что сушняку вокруг было предостаточно, и благодаря этому около разгорающегося костра у меня собралась приличная куча дров. Когда со сбором топлива было покончено, я притащил поближе к костру все три оленьи шкуры и сделал из них отличное ложе. Лицо и голову мне согревал огонь костра, а тело было закрыто оленьим мехом.
