А вообще Сева был мужик что надо, правда, от него постоянно несло луком, да еще заикался он сильно, если волноваться начнет, но это пустяки.
— 3-здоров, Витек, — простучал мне зубами Сева, пытаясь стянуть несуществующую перчатку, чтобы пожать мне лапу. Потом он вспомнил, что перчаток при нем сегодня нет и вряд ли они скоро появятся. Поэтому сунул мне заледенелую ладонь.
— Как жизнь?
Сева закивал, что да, мол, жизнь отлична и прекрасна, и стащил шапку, открыв миру полностью свое вспотевшее и раскрасневшееся от борьбы со снегом лицо.
Я затянулся найденной в кармане сигаретой неизвестной марки. Вкус у стреляной, неизвестно чем набитой сигареты был примерно как у жеваного хвоста замороженного мамонта, но на пачку «Примы» решительно не хватало семидесяти копеек. Надо было восстановить справедливость, и я уж было собрался стянуть мелочь с Севы, как тот заговорил:
— Витек, слушай! — Лицо моего друга озарилось. — Я вчера «Малыша» дочитал. Будешь?
Данный шедевр Стругацких я читал уже два раза. Перечитывать что-то не очень хотелось, но отказаться было трудно — потом не отмоешься от упреков, что, мол, считаю Стругацких худшими писателями планеты, а эта точка зрения идет вразрез с мнением моего самого лучшего друга, да еще и…
— Знаешь что, — осенило меня, — конечно, крутая книжка, но ты мне лучше Бредбери дай. Знаешь, что-нибудь типа «Осенних рассказов».
— Хоррор, — поморщился Сева. Чистый, незамутненный взгляд его ясно показал — тот, кто читает триллеры с кровавыми подробностями, стоит на более низкой ступени развития, нежели сам Сева. — Т-ты у меня еще Кинга попроси. Или этого… Махаона?
— Маккамона, — поправил я. — Не попрошу, не волнуйся. Но ты же сам говорил, что у тебя два новых тома…
— Это не триллеры, — молвил мудрый фантастовед, — это научная фантастика. И вообще их сейчас Мария читает. Об-бождешь!
— Обожду, — неуверенно согласился я. — Тогда давай «Малыша».
— Эт-т всегда пожалуйста. — Сева с готовностью извлек из-под свитера книжку. Я взял ее и для вида пролистал. Лучшей книгой братьев я считал «Понедельник…», но, собственно, на ночь и «Малыш» сгодится. Это я в переносном смысле…
— Как думаешь, чего Мусору опять в тыкву пришло?
— А кто его знает, — пожал плечами Сева. Его шапка едва не плюхнулась в грязный снег под скамейкой, но он вовремя ее подхватил. — Мусор, он и есть Мусор, что от него можно ожидать хорошего?
Действительно, что ни говори, но от Карла Давидовича Мусорщика мы с Севой натерпелись, как от шкодливого кота — никогда не знаешь, где ему приспичит сходить по нужде в следующий раз.
Началось все на третьем курсе юрфака, где мы втроем учились, и довольно успешно, до некоторого времени.
Весной, как раз перед сессией, Мусорщику пришла в голову гениальнейшая, на его взгляд, Идея. Идея включала в себя девушек с соседнего факультета, много выпивки, половецких плясок и мою однокомнатную квартиру на ночь. Мусору не пришло в голову только одно — известить о своей Идее меня.
Представьте себе мое удивление, когда я, ближе к утру, в одних трусах, с растрепанными волосами и взглядом объевшегося коноплей суслика бреду на настырный и продолжительный звонок (и, как назло, никаких тапочек), открываю дверь и вижу за ней неприятное во всех отношениях зрелище — моего упитанного друга, трех девиц неопределенно-вульгарного типа, нескольких парней с нашего курса и лилового от выпивки негра, лепечущего что-то на своем, только ему одному понятном языке.
Ясное дело, никого пускать я не собирался, просто захлопнул дверь и убрел досыпать. Утром же обнаружил всю компанию, премило храпящую у меня в коридоре. Сквозь крепкий предутренний сон я не расслышал, как эти вандалы взломали дверь, надругались над моей обувницей и вешалкой, а потом уснули безо всяких угрызений совести. Не спал один негр. Он сидел на грязной половой тряпке в некотором отдалении от остальных и слабым голосом на ломаном русском просил в пространство чашку чая и два рубля на проезд в трамвае до улицы им. Карла Маркса.
К концу пятого курса Мусор, к тому времени окончательно съехавший на фантастике, притащил к Севе домой нечто черное, омерзительного вида и омерзительно же пахнущее. К тому же «это» нахально выбрасывало в воздух снопы искр и щедро раздавало прикасающимся разряды тока. Из невнятных Мусорщиковых объяснений Сева понял одно — «это» его друг подобрал на свалке и якобы штуковина есть разбившийся межпланетный корабль. Вероятно, с Сириуса. Или Альдебарана. Причем проглядывавшаяся на боку штуковины печатка «…аде щ 1арап» ничуть его не смущала. Мало ли подо что могли замаскировать корабль злобные пришельцы?!
На вопрос Севы — и что же Мусор хочет от него, — приятель бодро сообщил, что собирается оставить этот корабль у Севы на недельку-другую, пока он, то есть Мусор, не найдет на той же свалке какого-нибудь разбившегося насмерть пилота-инопланетянина. Лучше даже двух. В конце концов, чем черт не шутит?
На просьбу Мусорщика ответила Севина жена Марья. Она сказала, что, чем шутит черт, она, Мария, не имеет ни малейшего понятия, а вот чем шутит сама Мария, Мусор поганый сейчас узнает.
Она выгнала обоих искателей правды за дверь вместе с искрящейся штуковиной и бросила вдогонку, что Сева может вернуться только один и без всяких жителей планеты Железяка. После долгого и серьезного разговора у мусоропровода Карл Давидович согласился убраться куда подальше вместе со своим поганым кораблем и поискать для него более удобную камеру хранения, нежели его, Севина, квартира. И действительно ушел. Что он сделал со штуковиной, нашел ли инопланетянина — этого Мусорщик никогда и никому не рассказывал.
