Согор стремительно шагал по бесконечным, расцвеченным радугами улицам вечернего города, будто надеялся убежать от своего стыда. Прохожие узнавали знаменитого человека. Многие сдержанно приветствовали его. Некоторые с откровенным любопытством провожали глазами.
Широкие неразличимые экраны Мирового информа озарялись калейдоскопами объемных телекартин — экстренных сообщений. Кое-где в скверах люди толпились у экранов поменьше: там передавали хронику Всемирной дискуссии о Харнаре и помощи восставшим. Мелькали кадры, только что полученные с далекой планеты через антипространство. На Харнаре разгоралась небывалая в его истории война угнетенных против древней касты технократов, которые, стремясь окружить себя ореолом божественности, именовались «бессмертными».
Глядя на мерцающие в воздухе изображения, Согор узнавал лица известных ораторов, философов, ученых, принявших участие в Дискуссии. Видел и себя: вот он выступает перед народом в защиту политики постепенного и осторожного развития контакта с Харнаром. Но когда в голубоватой дымке экрана возникало худощавое, вдохновенное лицо Рахманова, его полные страсти и могучей мысли глаза, Согор замедлял шаг, против воли вслушивался в звенящий, призывный голос:
«…реальная помощь харнарцам должна быть бескровной — утверждают сторонники „невмешательства“. Они предлагают нам игнорировать восстание, оставаться наблюдателями, терпеливо взирать, как „бессмертные“ уничтожают тысячи рабов, брошенных крайним отчаянием на штурм тирании! Но это ли путь, каким должны следовать люди? Зло, насилие везде во Вселенной остаются для человека злом и насилием! Если мы не придем на помощь харнарцам, среди которых сейчас немало и наших добровольцев, избравших дорогу чести, будущие поколения двух цивилизаций проклянут нас за малодушие, а наш век нарекут позорным!..»
Толпа, освещаемая вспышками алого, зеленого, золотистого огня, струящегося сверху и из-за деревьев, роптала. Согор слушал, вглядывался в лица, пытаясь уловить общее настроение. Но это было невозможно: Рахманова сменяли другие ораторы — мнения колебались, расходились, сталкивались. Там и тут возникали ожесточенно спорившие группы.
Усталость нахлынула внезапно. С трудом Согор добрался до свободного вибролета, рухнул на сиденье, круто взмыл в темнеющую вышину. Через минуту зарево огней померкло за горизонтом.
Земляне той эпохи миллионами покидали планету-прародину для разумной колонизации других планет Солнца. Но остающиеся на Земле заботились о том, чтобы колыбель человечества сохранила свою природную красоту и неповторимость. «Человек и природа едины» — этот принцип жизни стал одним из главных в коммунистическом обществе.
Исчезли с поверхности Земли старые, калечившие психику человека города-гиганты, дымные, грохочущие заводы, паутина электролиний. Скрылись глубоко в шахты предприятия-автоматы, склады продукции и сырья, в тоннелях — транспорт. Новые города стали центрами науки, искусства. Люди собирались сюда для того, чтобы исследовать в тиши лабораторий, искать и спорить, наслаждаться счастьем творчества. Жилые дома всевозможных архитектур и расцветок, построенные в согласии с желаниями и фантазией их обитателей, были разбросаны в самых живописных местах планеты.
Конечно, по-прежнему оставалось немало горожан — главным образом молодежи. Однако многие предпочитали жить среди лесов, как Согор, или альпийских лугов и скал, у морских побережий, водохранилищ и рек, на естественных или искусственных островах, в подводных поселениях. Каждый избирал место для жизни там, где ему вольней дышалось, но мог без особых трудностей — с помощью ближнего бюро жилищ — сменить наскучивший пейзаж на иной.
Шестимиллиардное население планеты оказалось так гармонично размещенным по ее поверхности, что люди могли месяцами не встречать других людей в окрестностях своих усадеб.
Но человечество не разобщилось. Всеохватывающая система Мирового информа позволяла населению Земли и других обитаемых миров Солнца ощущать себя, как никогда прежде, одним организмом — мыслящим и действующим Единым Нечто.
Согор летел домой, в раздольную тишину лесных заповедников. Он так любил воскрешенную природу этого края, что ощущал себя ее малой, но кровной частицей. Оборви нити этой связи — и сгинет человек от жгучей тоски, мучительной ностальгии, которая не одному землянину закрыла дорогу к звездам.
