Недавно приехал в Кишинев и скоро оставляю благословенную Бессарабию — есть страны благословеннее. Праздный мир не самое лучшее состояние жизни. Даже и Скарментадо кажется неправ — самого лучшего состояния нет на свете, но разнообразие спасительно для души. —
Друг мой, есть у меня до тебя просьба — узнай, напиши мне, что делается с братом — ты его любишь, потому что меня любишь, он человек умный во всем смысле слова — и в нем прекрасная душа. Боюсь за его молодость, боюсь воспитания, которое дано будет ему обстоятельствами его жизни и им самим — другого воспитания нет для существа, одаренного душою. Люби его, я знаю, что будут стараться изгладить меня из его сердца, — в этом найду выгоду. — Но я чувствую, что мы будем друзьями и братьями не только по африканской нашей крови.
Прощай.
А. Пушкин.
1821 г. марта 23.
Кишинев.
24 марта 1821 г. из Кишинева в Петербург.
В стране, где Юлией венчанный… [9]
Вдохновительное письмо ваше, почтенный Николай Иванович, нашло меня в пустынях Молдавии: оно обрадовало и тронуло меня до глубины сердца. Благодарю за воспоминание, за дружбы, за хвалу, за упреки, за формат этого письма — всё показывает участие, которое принимает живая душа ваша во всем, что касается до меня. Платье, сшитое, по заказу вашему, на «Руслана и Людмилу», прекрасно; и вот уже четыре дни как печатные стихи, виньета и переплет детски утешают меня. Чувствительно благодарю почтенного АО; эти черты сладкое для меня доказательство его любезной благосклонности. — Не скоро увижу я вас; здешние обстоятельства пахнут долгой, долгою разлукой! молю Феба и казанскую богоматерь, чтоб возвратился я к вам с молодостью, воспоминаньями и еще новой поэмой: — та, которую недавно кончил, окрещена «Кавказским пленником». Вы ожидали многого, как видно из письма вашего, — найдете малое, очень малое. С вершин заоблачных бесснежного Бешту видел я только в отдаленье ледяные главы Казбека и Эльбруса. Сцена моей поэмы должна бы находиться на берегах шумного Терека, на границах Грузии, в глухих ущельях Кавказа — я поставил моего героя в однообразных равнинах, где сам прожил два месяца — где возвышаются в дальнем расстоянии друг от друга четыре горы, отрасль последняя Кавказа; — во всей поэме не более 700 стихов — в скором времени пришлю вам ее — дабы сотворили вы с нею, что только будет угодно.
Кланяюсь всем знакомым, которые еще меня не забыли, — обнимаю друзей. С нетерпеньем ожидаю девятого тома «Русской истории». Что делает Николай Михайлович? здоровы ли он, жена и дети? Это почтенное семейство ужасно недостает моему сердцу. — Дельвигу пишу в вашем письме. Vale [10].
Пушкин.
1821 марта 24.
Кишинев.
7 мая 1821 г.
Из Кишинева в Петербург.
Не правда ли, что вы меня не забыли, хотя я ничего не писал и давно не получал об вас никакого известия? Мочи нет, почтенный Александр Иванович, как мне хочется недели две побывать в этом пакостном Петербурге: без Карамзиных, без вас двух, да еще без некоторых избранных, соскучишься и не в Кишиневе, а вдали камина княгини Голицыной замерзнешь и под небом Италии. В руце твои предаюся, отче! Вы, который сближены с жителями Каменного острова, не можете ли вы меня вытребовать на несколько дней (однако ж не более) с моего острова Пафмоса? Я привезу вам за то сочинение во вкусе Апокалипсиса и посвящу вам, христолюбивому пастырю поэтического нашего стада; но сперва дайте знать минутным друзьям моей минутной младости, чтоб они прислали мне денег, чем они чрезвычайно обяжут искателя новых впечатлений. В нашей Бессарабии в впечатлениях недостатку нет. Здесь такая каша, что хуже овсяного киселя. Орлов женился; вы спросите, каким образом? Не понимаю. Разве он ошибся плешью и - - - - - головою. Голова его тверда; душа прекрасная; но чёрт ли в них? Он женился; наденет халат и скажет:
Beatus qui procul…[11]
Верьте, что, где б я ни был, душа моя, какова ни есть, принадлежит вам и тем, которых умел я любить.
Пушкин.
Кишинев.
7 мая 1821.
Если получу я позволение возвратиться, то не говорите ничего никому, и я упаду, как снег на голову.
6 июня 1821 г.
В Кишиневе.
Avis à M-r Deguilly, ex-officier français.
Il ne suffit pas d’être un J. F.; il faut encore l’être franchement.
A la veille d’un foutu duel au sabre, on n’écrit pas sous les yeux de sa femme des jérémiades et son testament. On ne fabrique pas des contes à dormir debout avec les autorités de la ville, afin d’empêcher une égratignure. On ne compromet pas deux fois son second. [12]
Tout ce qui est arrivé, je l’ai prévu, je suis fâché de n’avoir pas parié.
Maintenant tout est fini, mais prenez garde à vous.
Agréez l’assurance des sentiments que vous méritez.
6 juin 1821.
Pouchkine.
Notez encore que maintenant en cas de besoin je saurai faire agir mes droits de gentilhomme russe, puisque vous n’entendez rien au droit des armes. {3}
27 июля 1821 г.
Из Кишинева в Петербург.
Брату.
Здравствуй, Лев, не благодарю тебя за письмо твое, потому что ты мне дельного ничего не говоришь — я называю дельным всё, что касается до тебя. Пиши ко мне, покамест я еще в Кишиневе. Я тебе буду отвечать со всевозможной болтливостью, и пиши мне по-русски, потому что, слава богу, с моими конституционными друзьями я скоро позабуду русскую азбуку. Если ты в родню, так ты литератор (сделай милость, не поэт): пиши же мне об новостях нашей словесности; что такое «Сотворение мира» Милонова? что делает Катенин? Он ли задавал вопросы Воейкову в «Сыне отечества» прошлого года? Кто на ны? «Черная шаль» тебе нравится — ты прав, но ее чёрт знает как напечатали. Кто ее так напечатал? пахнет Глинкой. Если ты его увидишь, обними его братски, скажи ему, что он славная душа — и что я люблю его, как должно. Вот еще важнее: постарайся свидеться с Всеволожским — и возьми у него на мой счет число экземпляров моих сочинений (буде они напечатаны), розданное моими друзьями — экземпляров 30. Скажи ему, что я люблю его, что он забыл меня, что я помню вечера его, любезность его, V. С. Р. его, L. D. его, Овошникову его, Лампу его — и всё елико друга моего. Поцелуй, если увидишь, Юрьева и Мансурова — пожелай здравия калмыку — и напиши мне обо всем.
Пришли мне «Тавриду» — Боброва. Vale. [13]
Твой брат А.
27 июля.
Сестре.
Êtes-vous de retour de votre voyage? avez-vous visité de nouveau les souterrains, les châteaux, les cascades de Narva? cela vous a-t-il amusé? aimez-vous toujours vos promenades solitaires? quels sont vos chiens favoris? avez-vons oublié la mort tragique d’Omphale et de Bizarre? qu’est-ce qui vous amuse? que lisez-vous? avez-vous revu la voisine Annette Voulf? montez-vous à cheval? quand revenez-vous à Pétersbourg? que font les Korf? êtes-vous mariée, êtes-vous prête à l’être? doutez-vous de mon amitié? bonjour, ma bonne amie. [14]
21 августа 1821 г.
Из Кишинева в Одессу.
Поздравляю вас, почтенный Сергей Иванович, с благополучным прибытием из Турции чуждой в Турцию родную. С радостию приехал бы я в Одессу побеседовать с вами и подышать чистым европейским воздухом, но я сам в карантине, и смотритель Инзов не выпускает меня, как зараженного какою-то либеральною чумою. Скоро ли увидите вы северный Стамбул? обнимите там за меня милого нашего муфти Александра Ивановича и мятежного драгомана брата его; его преосвященству писал я письмо, на которое ответа еще не имею. Дело шло об моем изгнании — но если есть надежда на войну, ради Христа, оставьте меня в Бессарабии. Пред вами я виноват; полученное от вас письмо я через два дни перечитываю — но до сих пор не отвечал — надеюсь на великодушное прощение и на скорое свидание.
Кланяюсь Чу, если Чу меня помнит — а Долгорукий меня забыл.
Пушкин.
21 авг.
21 сентября 1821 г.
Из Кишинева в Петербург.
Извините, любезный наш Аристарх, если опять беспокою вас письмами и просьбами; сделайте одолжение — доставьте письмо, здесь прилагаемое, брату моему: молодой человек меня забыл и не прислал мне даже своего адреса.
Вчера видел я в «Сыне отечества» мое послание к Ч — у; уж эта мне цензура! Жаль мне, что слово вольнолюбивый ей не нравится: оно так хорошо выражает нынешнее libéral [15], оно прямо русское, и верно почтенный А. С. Шишков даст ему право гражданства в своем словаре, вместе с шаротыком и с топталищем. Там напечатано глупца философа; зачем глупца? стихи относятся к Американцу Толстому, который вовсе не глупец; но лишняя брань не беда. А скромное письмо мое насчет моего же письма — видно, не лезет сквозь цензуру? Плохо.
