А чем «дисциплинарники» не солдаты? Солдаты! И зачастую — самые боевые и отчаянные. Герой Советского Союза генерал армии П.Н. Лащенко считал, что штрафные подразделения (на уровне которых фактически являлись до войны и «дисциплинарники») были «шансом для оступившегося, смалодушничавшего, совершившего промах, возможностью искупить свою вину, снять с себя черное пятно, часто ценой собственной крови». Вне зависимости от воинского звания военнослужащий мог получить только одно звание — штрафной рядовой. При необходимости штрафники приказом по части могли назначаться на должности младшего командного состава с присвоением званий ефрейтора, младшего сержанта и сержанта.
Отец вспоминал, как он принимал батальон. Прибыл он в его расположение с тремя офицерами, своими заместителями. Никто их не встречал. Остановил он одного бойца и спрашивает, где командование батальона. Тот как-то странно дернулся и указал на стоявший невдалеке блиндаж. Майор Маргелов приказал офицерам ждать его у входа, а сам смело шагнул внутрь. Он, конечно же, знал, что фактически заправляет батальоном какой-то уголовник, дисциплина в батальоне отсутствует напрочь, никакой боевой подготовки. В общем — сплошная анархия. При этом в батальоне было немало боевых офицеров, в том числе старших, а также младших командиров и солдат, попавших под влияние бывших уголовников, пытавшихся установить в дисбате свои порядки, основанные на законах преступного мира.
Войдя в блиндаж, Маргелов увидел здорового верзилу и с ним нескольких человек, сидевших за столом, уставленным бутылками с самогоном и закуской.
— Чего тебе? — спросил недовольно «вожачок».
— Я новый командир батальона, — ответил отец.
В ответ он услышал непотребную брань, обозначавшую пожелание убираться скорее подобру-поздорову в известном направлении. Удар тяжелого отцовского кулака в ухо «вожачку», сразу вернул последнему память — кто он, где он и за что. Тот пулей вылетел из блиндажа и заорал:
— Братва, стройся! Новый командир прибыл!
После знакомства с личным составом батальона майор перед строем призвал своих новых подчиненных оправдать оказанное им доверие, кровью, а если потребуется — жизнью, доказать свою преданность Родине. В конце он добавил, что в случае «бузы» пощады не будет.
После этого начались суровые армейские будни — боевое сколачивание батальона, напряженная боевая подготовка.
— Солдаты! — говорил комбат. — Пусть вам сегодня тяжело морально и физически, но в боях вы сможете показать, что вы настоящие воины. На вашей стороне будет умение побеждать и ненависть к врагу. И скоро вы снова займете свое достойное место в жизни, я в это верю и сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам в этом!
Бойцы воспрянули духом! Личный пример командира и его забота о них, вчерашних изгоев общества, сделали их настоящими солдатами, готовыми честно и до конца выполнить свой долг перед Родиной. А уж как они любили и уважали своего Батю!
Отец рассказывал, как однажды во время артобстрела он вышел на открытое место — и тут его сбивают с ног и закрывают своими телами трое его бойцов — как бы осколок в Батю не попал! Естественно, такое отношение нужно было заслужить. Еще он говорил, что в начале войны немцев можно было бить очень легко, только нужно было хорошо знать их порядок дня. Хваленый «немецкий порядок» играл против них! Завтрак, обед и ужин зазнавшиеся после молниеносных войн в Западной Европе вояки привыкли получать строго в определенное время — вот тут-то штафники-маргеловцы и «потчевали» их досыта!
Поэт Владимир Белов так описал в своем стихотворении (с некоторыми сокращениями) один боевой эпизод тех дней, рассказанный генералом армии Маргеловым В.Ф. во время их встречи в рабочем кабинете Командующего ВДВ. В образе комполка выведен командир штрафного батальона майор Маргелов. Хотя в стихотворении допущены некоторые неточности (например, перепутано время года — осенью майор Маргелов не мог командовать штрафниками, так как с июля 1941 г. он уже был назначен командиром 3-го гв. стрелкового полка), но, в целом, это эмоциональное произведение достаточно правдиво передает рассказ генерала Маргелова. Полностью стихотворение напечатано в журнале «Подвиг», (вып. 16, изд.!Молодая Гвардия», 1976).
Командующему Воздушно-десантными
войсками Советского Союза
генералу армии Маргелову
Нас трое в комнате просторной.
Биноклем комполка играет:
Хозяин, старый генерал, —
Ребята, что-то здесь не то.
Давно войною умудренный.
Не так ведь наши разгильдяи
Седой полковник, он упорно,
Шагают, сколько я их драил,
Словно у знамени, стоял.
Ох, мать их… Я же не святой!
Нет, генерал совсем не старый,
А, может, фрицы? —
Взял бинокль,
И кисти рук, и мышцы плеч
Подносит медленно к глазам.
Готовы возвращать удары,
И сразу, будто бы под током,
И дальним отблеском пожара
Немеют руки…
В небе сокол
Бьет терпкая от соли речь.
Парит спокойно и высоко.
— Ну, жми, шофер, не тормози!
…Опять оторваны штрафбаты:
Упрямый командир полка
Ну, комполка, командуй:
Собрал комбатов возле хаты.
«Вправо!» —
Пять самокруток, прядь заката
Такой хороший поворот…
И узкая вдали река
В тылу врага погибнешь — слава
Плывет спокойно и печально:
Тебя сторонкой обойдет.
— Всем, описав свою дугу,
Пылят…
А выправка, что надо!
Собраться здесь.
Удар кинжальный
Стоят осенние леса.
Внезапно нанесем врагу. —
Сквозь всю Европу шли парадом.
Ночной приказ такой: в атаку
Ударим с ходу, без пощады, —
Без выстрела.
В ножи, в штыки.
Кровавая падет роса.
Пусть в Кенигсберге будут плакать,
И в Нюрнберге пусть будут плакать, —
Ударим… —
Как наши плачут старики.
Что ж, давай, водитель,
Быстрее скорость набирай!..
Привал окончен. Батальоны
Из окруженья — на восток.
Встал генерал, поправил китель.
Четыре вольные колонны
Полковник вдруг сказал:
В леса по древнему закону —
Поймите,
Ушли, словно вода в песок.
Ведь мы могли свернуть…
— Курите…
Остался довоенный «газик»,
В нем восемнадцать человек.
Казалось, обеспечен рай,
Что было, то уже не сглазить,
А, может, ад… Туда ведь с матом
Но все же паузу в рассказе
Летели гиблые штрафбаты.
Я чувствую, как талый снег.
Об этом здесь не говорят.
Ждут комполка.
Шофер по скатам
И генерал совсем не курит,
Стучит кирзовым сапогом:
Полковник веки тихо щурит,
— Сейчас бы закатиться сватом
Наверное, глядит назад
И чтобы яблони кругом…
И видит где-то вдалеке.
В тылу врага четыре нитки…
Шоссе осеннее. Он молод
Маршруты четырех колонн.
И сдуру что-то натворил.
— Успеем всюду. — И автомат лежит в руке,
«Газик» прыткий
Граната рядом, словно молот.
Взревел надрывно у калитки.
Лес желтый, словно с похорон.
Машина из последних сил
Рванулась, набирая скорость.
Машина с пожелтевших просек —
Эх, автомат, работай споро, —
Идет на серое шоссе.
Боец негромко попросил.
Сухая праздничная осень…
Баб на покосе
Стволы зенитных пулеметов,
«Юнкерс» косит,
Прицел на уровень спины.
Чтоб мир от боли окосел.
Война как повар.
Люди — шпроты
И сухофрукты для компота —
И счетверенным пулеметом
Объелся повар белены.
Глядит, глядит машина вдаль.
Докладывает четко кто-то:
В крови, в дерьме прорвался
— Вот наша движется пехота, «газик»,
Портянок, видно, ей не жаль.
Летит за дальний поворот.
(И снова пауза в рассказе.)
Лес, восемнадцать автоматов
Истерика, кого-то рвет,
Глядят с заляпанных бортов.
А кто-то плачет и хохочет,
Висят тяжелые гранаты,
Кто покатился по траве.
Мелькнут тельняшки, ведь ребята
Мир опрокинут, опорочен
Собралися со всех флотов.
И безнадежно осовел.
Вчера морские офицеры…
Сегодня отданы в штрафбат…
Но верит комполка без меры,
Что это завтра офицеры,
И гимнастерки нараспашку.
Что нет надежнее солдат.
А ночью снова будет бой.
И полосатые тельняшки
Не приговором трибунала
Через траншеи, через страшно
Их на врага ведут сердца.
Пройдут над вражескую пашней
Не сбить летящего баклана
Неотвратимою судьбой.
Тяжелой каплею свинца.
…Полковник тихо веки щурит,
Ах, слишком ровно, очень ровно
Рванулось море в небеса.
Вдали шагает батальон.
Десант воздушный белой бурей
Равненье держит безусловно.
Летит. В безоблачной лазури
А «газик» катит себе, словно
Лишь парашютов паруса.
Цыпленок в будущий бульон.
И генерал повел плечами…
Мне кажется, что комполка
На «газике» летит отчаянно,
И осень кружится печально,
И узкая скользит река.
