С наступлением нового этапа всемирной литературы тесно связан вопрос о мировом значении той или иной литературы или регионального комплекса литератур. Почти повсеместное (в этот и следующий периоды) обращение к опыту развитых западноевропейских литератур объяснимо в свете марксистского положения о единстве мирового исторического процесса. Вместе со своими народами эти литературы первыми прошли путь, на который в XIX в. уже вступали «все, даже самые варварские, нации» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2‑е изд. Т. 4. С. 428). Воздействие западноевропейских литератур было в силу этого особенно быстрым в других регионах Европы и в Северной и Южной Америке, но пока что замедленным в Азии и Африке. Мера этого воздействия не всегда соответствовала объективной градации художественных ценностей (так, в Латинской Америке в первой половине XIX в. огромное влияние имели, в силу актуальности их художественной проблематики для латиноамериканцев, произведения Шатобриана и раннего Гюго и значительно меньшее — Гёте).
Иной характер имеет мировое значение русской литературы. Уже в ту эпоху русская литература мощно влияла на культуру других народов, населявших Россию, что позволяет говорить о начале принципиально новой фазы литературного взаимодействия — общероссийского литературного развития. Но за пределами России мировое значение русской литературы было осознано позднее, когда во всемирном масштабе выявились скрытые, глубинные тенденции происходивших в стране процессов. Ключ к пониманию этих процессов был впоследствии дан К. Марксом в письме к З. Мейеру: «Идейное движение, происходящее сейчас в России, свидетельствует о том, что глубоко в низах идет брожение. Умы всегда связаны невидимыми нитями с телом народа» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2‑е изд. Т. 33. С. 147). В этом брожении вызревали предпосылки революции, которая в XX столетии радикально изменит лицо и судьбы мира. Связанная с брожением низов русская литература уже в ту эпоху поднимала и по — своему решала коренные вопросы бытия человека в мире, подвергала всякую идею перекрестному допросу сторон: правды личной и правды общей, народной. При этом русская литература усваивала творческие достижения европейского искусства и даже доводила их до художественного предела, добиваясь особой завершенности, синтетичности и выразительности.
Необходимо также видеть диалектическое единство двух сторон литературного развития той эпохи: тяготения к универсализации и взаимообогащению и — становления или выявления национального начала. Поистине это была эпоха национальной самобытности: национальная оригинальность провозглашалась целью и венцом творческих усилий, жадно впитывалась читателями. Многие литературы осознают и заявляют о себе как национальные, ищут опоры в языке, нередко почитаемом грубым и простонародным, в местных обычаях и особенно в фольклоре, чтобы утвердить свою самостоятельность. Почти каждый народ получает свод народных сказаний или песен; среди них такие монументальные произведения, как финская «Калевала», «Романсеро» в Испании (изд. А. Дураном), «Романсейро» в Португалии (издатель Алмейда Гарретт), словацкие «Национальные песни» (издатель Я. Коллар) и т. д. Появляются творческие обработки фольклорных мотивов («Песнь о Гайавате» Лонгфелло, «Сага о Фритьофе» Тегнера, «Фрагменты из Яношика» Я. Краля). Велик интерес и к национальной самобытности других народов, близких и дальних («Гузла» Мериме, «Песни западных славян» Пушкина, «Альгамбра» Ирвинга, «Лалла Рук» Т. Мура).
Усвоение инонационального опыта не препятствует, а зачастую помогает обретению национальной самобытности. Воспринимающая сторона, повинуясь прежде всего требованиям своей действительности, отбирает, переосмысливает и преобразует заимствованное. Сторонние влияния стимулируют познание собственного, еще не открытого или забытого духовного достояния. Так, под воздействием В. Скотта множество романистов в разных странах Европы и Америки разработали сюжеты из истории своих народов, познакомив читателей с их прошлым, с бытом их предков.
Целеустремленное, программно оформленное созидание национальной самобытности характерно и для литератур Центральной и Юго — Восточной Европы, и для литературы США, и для литератур стран Латинской Америки после достижения государственной независимости.
Бурное становление и развитие национальных литератур выдвигает проблему общности и повторяемости в этом процессе. Очевидно, что обязательного повторения некоего «эталонного» пути (будь то французский или сконструированный теоретиками условный западноевропейский) не было и не могло быть; в разных исторических обстоятельствах (Россия, страны Латинской Америки, Азии и т. д.) развитие отличается большим своеобразием в отношении темпа, смены и сосуществования направлений и жанров. Даже в пределах региона наблюдаются значительные расхождения — например, в способах изживания средневекового типа литературы. Так, в Китае новые веяния заметнее в высокой бессюжетной прозе эссеистского толка, а повествовательная проза дольше и упорнее соблюдает канон. А в Японии, хотя воскрешение Средневековья также связано в первую очередь с авантюрно — рыцарским романом, были популярны прозаические повествования иного, переходного типа, авторы которых пытались вникнуть в психологию и реальный быт своих современников.
Вместе с тем разнообразие траекторий литературного движения не нужно искусственно преувеличивать или абсолютизировать, не замечая явственной тенденции к синхронизации литературного процесса. Наглядное свидетельство тому — распространение мировых идейно — художественных феноменов. Для данной эпохи характерны Просвещение (как чрезвычайно широкое идеологическое движение), романтизм и реализм (как художественные методы). Общим для нескольких регионов было становление революционно — демократической литературы, сопровождавшее национально— и социально — освободительные движения той эпохи. Революционно — демократическая литература была представлена писателями, занимавшими радикальные общественные позиции и зачастую испытавшими влияние социалистических идей. Единого художественного метода в ту эпоху революционно — демократическая литература не имела, ее объединял общий антифеодальный пафос, а у писателей из буржуазно развитых стран — готовность отстаивать справедливые требования рабочего класса.
Просвещение в странах Западной Еропы, Америки и в России сформировалось еще в XVIII в. и было охарактеризовано в предыдущем томе «Истории всемирной литературы». Но в странах Центральной и Юго — Восточной Европы оно отнюдь еще не потеряло своей актуальности, а в ряде азиатских стран только сейчас дает себя знать. Требования экономических, социальных и культурных реформ, просвещения народа, выхода из изоляции, раздававшиеся в некоторых странах Востока, не могли еще сложиться в такую целостную идеологическую систему, покоившуюся на прочном философском основании, какой было европейское Просвещение. Это были требования просветительского порядка, и они способствовали сближению народов Запада и Востока. Но если в европейских литературах просветительская идеология нередко рождала принципиально новые художественные явления (например, просветительский реализм), то в литературах восточных просветительские мотивы обычно проникали в традиционные формы, внедрялись в старую каноническую художественную структуру.
Романтизм в эту эпоху широко распространился как в старых, так и относительно молодых литературах Европы, Северной и Южной Америки, Закавказья.
Типология романтизма основывается на сопоставлении уровня развития буржуазных отношений в стране и исторической ситуации национальной культуры. Один тип романтизма характерен для стран с явственно обозначившимися противоречиями буржуазного общества, другой — для стран с замедленным буржуазным развитием. Вариантом второго типа был романтизм в странах, добивавшихся или добившихся независимости после длительного периода иноземного господства. Здесь романтизму, кроме всего прочего, предстояло решать сложные вопросы, касающиеся литературного языка и традиций (в Скандинавских странах, на Балканах). Правда, в странах Латинской Америки вопрос о национальном языке давно уже был решен в пользу испанского и португальского языков, да и собственная литературная традиция начала складываться еще со времен конкисты (XVI в.), но все же на долю романтизма выпала большая работа по самоопределению национальной культуры и размежеванию, теоретическому и художественному, с литературами бывших метрополий.
