— Новички! Пресвятая богородица, и меня не разбудили! Откуда вы, мальчики? А правда, что в Праге готовятся к встрече Трумэна со Сталиным? Сумасброды! Неужели они настолько глупы, что всерьез надеются, будто Трумэн поедет в Прагу?! — заговорила она дребезжащим голосом и сжала костлявые руки. Баронесса остановилась перед зеркалом, прикрепленным к стояку, поправила высокую замысловатую прическу и напудрила увядшее лицо с красными пятнами на скулах.

Прежде чем молодые люди успели ей ответить, два здоровых парня втащили в комнату большой молочный бидон. Старший из них начал разливать суп.

— Девушки, ужинать! — Капитан растолкал спящих девиц.

Они проснулись. Капитан представил им вновь прибывших.

— Ирена и Ганка, — назвал Капитан имена девушек, но не пояснил, которую как зовут, а сами девушки не сочли нужным представиться. Старшая приподняла взлохмаченную голову.

— Суп мясной хотя бы? — громко зевая, спросила она.

— Нет, картофельный, — ответил Капитан.

Девица презрительно опустила уголки красивых губ и снова легла.

Человек, разливавший суп, спросил у новичков:

— Имеете продовольственные карточки?

— Откуда? Они еще не зарегистрировались, — нахмурился Капитан и заговорщически толкнул локтем Вацлава.

— Девчата есть не будут. Возьмите их порции. — Не дожидаясь согласия, Капитан снял с полки две миски и встал в очередь за супом.

— Добавь еще, — сказал он раздатчику, — их ведь трое. А ложки у вас есть? — обернулся Ладя к парням.

Они отрицательно покачали головами.

— А зря. Небось когда ходили на два дня в туристский поход, ложку брали, а тут уходили из дому навсегда и оставили ложку дома, черти! — укоризненно промолвил он. — Возьмите пока у девушек.

Дверь опять распахнулась, и в комнату вбежал мальчик лет одиннадцати, следом вошли высокий, очень худой человек и две женщины. Долговязый перекрестился. Когда женщины вошли в круг света, стало видно, что одна из них молодая, некрасивая, плоскогрудая. Очевидно, это были дочь и мать. Девушка уставилась лихорадочно блестевшими глазами на юношей и начала одной рукой нервно стягивать вырез блузки, а другой — энергично взбивать волосы.

— Я уж подумала, что вернулся Казимир, — сказала она по-польски, покраснела и тут же болезненно закашлялась, низко наклоняя голову.

— Ojcze nasz, ktorys jest w niebiesiech…[27] — слышался громкий шепот отца семейства. Когда он шептал молитву, под носом у него подпрыгивала узкая изогнутая полоска усов, подобная скобке.

Веснушчатый мальчишка не спускал больших искрящихся глаз с новичков и только для виду шевелил губами.

Женщина с высокой прической, которую назвали «Баронессой», с негодованием посмотрела на нары, где лежали девицы.

— Нашим благородным дамам ужин опять не по вкусу, — скрипнул ее неприятный, каркающий голос. Наклонившись через стол к Вацлаву и вытянув длинную шею, она закончила: — Наверное, им перепадает кое-что повкуснее, а?

— Ну и пусть их, Баронесса, — басом прогудел толстяк. — Помните, что наш собственный гнев приносит нам больше зла, нежели то, что нас к нему побуждает.

— Не философствуйте, а то остынет ваш суп, уважаемый господин ректор, — отрезала женщина.

У старого господина конвульсивно задергался мускул на лице. Он склонил голову над миской и ничего не ответил.

Баронесса взглянула на красивое здоровое лицо Ярды.

— Вот это волосы! — одобрительно сказала она, показав белоснежные ровные зубы.

Вацлав проглотил две ложки похлебки и отодвинул миску. Гонзик не понял, в чем дело.

— Болтушка для собаки. Эх, как кормили нас в Мюнхене!.. — сказал Вацлав.

— Все новички такие привередливые, — заметила Баронесса и по-приятельски улыбнулась Гонзику. — Картофельный суп — это единственное блюдо, которое здесь готовят более или менее сносно.

— Давай-ка сюда! — нетерпеливо сказал Ярда, ожидавший, когда Вацлав уступит ему миску и ложку.

Верхние нары скрипнули — девушки снимали пижамы и облачались в платья. Гонзик увидел упругую линию бедра. Какое-то мгновение он смотрел прямо в глаза девушке — в них не было ни возмущения, ни вызова.

После ужина обитатели барака понемногу разбрелись. Некоторые вышли в коридор и возвратились с вымытыми мисками.

— Почему вы не проветриваете помещение? — спросил, побледнев, Вацлав у старой дамы.

— Mon dieu![28] — жеманно воздела руки Баронесса. — Ведь зима на носу. Мы еще насидимся в холоде. Кому охота мерзнуть преждевременно?

Одна из девиц, более миловидная, села на нарах. Ее глаза блеснули холодным светом.

— Кто вам позволил брать наши миски?

Вацлав покраснел и встал из-за стола.

— Это я им дал, — сказал Капитан. — Они пришли голодные, у них нет ни мисок, ни ложек.

— А мы из-за этого должны есть после бог знает кого, тьфу… — Пунцовая от злости, девица начала натягивать платье. — Эти милостивые государи могли бы потрудиться сбегать за барак. В свое время мы начинали с этого.

Гонзик закусил губу. Ярда ухмыльнулся. Вацлаву показалось, что воротник ему стал тесен. Глаза его искали сочувствия и помощи у Капитана.

— Бегите, ребята, пока что за жестянками. Не стоит из-за мисок затевать долгие разговоры, — сказал Капитан.

— А где их взять?

Капитан отвел взгляд в сторону.

— Это зависит от того, сколько у вас денег. Новички обычно приобретают жестянки за бараком.

Холодный влажный ветер хлестал им в лицо. Моросил дождь. Лампа на столбе раскачивалась из стороны в сторону. Слабо освещенный круг пьяно метался по мокрой земле, освещая рябь на лужах. Парни озябли. Вацлав на ходу поднял воротник.

— Ничего здесь не выдают, — сказал Гонзик, когда обошли весь барак кругом.

Вацлав вдруг остановился и уставился на повалившуюся ограду. Перед ней возвышалась гора консервных банок; одни уже совсем заржавели, другие хорошо сохранились; среди банок, мокро блестевших в колыхавшемся свете фонаря, рос большой лопух. Молодые люди в оцепенении стояли над свалкой. В электрических проводах жалобно свистел ветер, откуда-то доносились звуки гармоники.

У Вацлава внезапно возникла сумасбродная мысль: это все — дурной сон. Какое огромное облегчение принесет пробуждение!

Бог знает почему, но перед глазами Вацлава отчетливо возникла вереница автомашин и карет, приезжавших время от времени во двор их имения. Он увидел выражение безграничной самоуверенности и снисходительного превосходства на лице своего отца, принимавшего посетителей в гостиной их просторного дома. Эти люди просили, унижались перед отцом, вымаливая его помочь им получить землю, отрезанную от помещичьих усадеб[29], какой-нибудь мандат или просто разрешение осушить пруд и превратить его в полоску пшеницы. Огромной властью обладал его отец: одно его слово, два-три ходатайства — и любого он смог бы сделать богатым, — стоило ему захотеть, конечно. «Маркграф Юрен» — так начали величать его отца!

Вацлав, не понимая, таращил глаза на свалку. Сухой кленовый лист зашуршал между жестянками, а затем, как в цветочную вазу, упал в консервную банку, полную дождевой воды.

Взгляд Вацлава встретили глаза его друзей. Он почувствовал необходимость что-то предпринять, чему-то воспротивиться, пока он не начал хвалить постную картофельную похлебку и предпочитать мерзкую вонь свежему, холодному воздуху, или… будет поздно!

Не оглядываясь на приятелей, Вацлав твердой поступью вернулся в барак, сел на койку рядом с Капитаном.

— Мы здесь не останемся! — сказал он решительно.

Капитан повернул к Вацлаву широкое спокойное лицо.

— Куда же вы денетесь?

— Безразлично. Лишь бы выбраться отсюда.

— Сколько у вас денег?

На лице Вацлава мелькнула растерянность.

— Есть несколько марок.

— На что же вы будете жить?

— Будем работать.

Ладя вывалил содержимое старого рюкзака на матрац и начал запихивать вещи в портфель.

— Все мы так думали, когда попали сюда, — терпеливо разъяснил Капитан. — Правда, кое-кто имеет работенку, — Капитан взглянул в сторону девиц, — но таких мало. Те, кому удается добыть настоящую работу, редко остаются жить здесь.

Капитан защелкнул замок набитого портфеля и молча отнес его Баронессе. Она приняла портфель так же безмолвно и уложила его у изголовья.

— Но все же… все же соответствующие органы должны о нас позаботиться! — сказал Вацлав упавшим голосом.

— До какой-то степени они уже позаботились… Разве вас не кормили целых три недели в Мюнхене? И разве вам не купил Франта Апперкот билеты до Нюрнберга?

Вацлав так сильно сжал почерневшую подпорку нар, что у него побелели пальцы. В наступившей тишине он уловил еле слышный скрип — работу жучка-точильщика внутри деревянной стойки.

Капитан обмотал рюкзак вокруг тела, а сверху надел пиджак.

Вацлав схватил его за рукав.

— Еще один вопрос. Не сердись на меня. Сколько времени ты уже находишься здесь?

— Девять месяцев.

Вацлав даже немного сгорбился. Руки его плетьми упали на колени.

Капитан мельком глянул на ребят, сидевших, как воплощение несчастья, потоптался, поморгал голубыми глазами и, надевая пальто, спросил:

— Знаете, какая из стран Европы самая наэлектризованная? Чехословакия! В ней максимальное напряжение, максимальное сопротивление, но не дай бог тронуть ее vedeni[30].

Вацлав улыбнулся скорее из вежливости. Анекдот его не только не воодушевил, а, напротив, вогнал в тоску.

Капитан бесцельно слонялся по комнате.

— Вы, ребята, в футбол играете?

Юноши оживились. Ярда встал.

— Ведь мы и познакомились на футбольном поле! — ответил он за всех.

Капитан вернулся, отпер чемоданчик и вынул из него старый футбольный мяч.

— Весной будешь меня тренировать на вратаря, Гонза! — Капитан шлепнул парня по спине. — Когда-то я был вроде Планички или Заморы. Увидите, как мы всем командам в Нюрнберге утрем нос.

Молодые люди улыбались: где-то еще они окажутся к весне? Но доброта этого человека их тронула.

— Если хотите, я вам дам почитать Бромфилда[31]. Роман у Баронессы. А теперь мне пора идти. Который час?

Вацлав взглянул на запястье.

— Семь. Твои не идут?

— У меня их нет вообще.

Звук его шагов вскоре утих.

Баронесса в шлепанцах на босу ногу остановилась возле новичков в проходе между парами. Вблизи было видно, что вышивка на ее халате в некоторых местах потерлась; у одного из золотых павлинов недоставало головы.

— Все его здесь уважают, — кивнула она на постель Капитана. — Когда ему перепадает банка консервов, он всегда найдет кусочек и для Баронессы. Мало кто здесь считается с тем, что нам, старикам, трудно что-нибудь раздобыть. Если бы хоть на старости лет желудок сжимался и пропадал аппетит — где там! Он, дьявол, скорее наоборот… — Баронесса умильно покосилась на Ярду. — Когда я была молодой, черноволосые парни были моей слабостью. Такой мохнатенький! — Старуха протянула высохшую белую руку к вырезу его майки, откуда выбивались курчавые волосы.

Ярда испуганно отшатнулся.

— У нас там, в Чехословакии, как будто бы собираются отбирать большие квартиры. Об этом объявила «Европа»[32]. Пускай! Мне уже все равно, только ванной жалко, там есть и биде, а они ведь даже не знают, для чего это! С умыванием здесь плохо, а иногда ведь немного теплой воды просто необходимо.