– Она не похожа на властную женщину. Скорее это робкая серая мышка…
В моей груди под роскошным, черным с золотом корсажем кипело от негодования. Этот праздничный пир должен был стать для меня триумфом. Мэр Парижа прислал Генриху несколько повозок, доверху наполненных бочонками вина, в знак благодарности за то, что тот не сровнял городские стены с землей. Возможно, губы моей избалованной матери и кривились в пренебрежительной ухмылке, когда она пила этот прекрасный выдержанный напиток, но его качество на самом деле было выше всяких похвал.
В жарком зале у нас над головами тяжело свисали полотнища флагов с английскими леопардами и лилиями Валуа. Казалось, мне следовало бы ликовать. Рядом со мной сидел самый могущественный мужчина Европы – да еще и самый красивый, с моей точки зрения, – и было непонятно, как можно быть настолько глупой, чтобы позволить этим чванливым англичанкам испортить мне праздник? Между тем их отчетливо звучащие голоса продолжали перемывать мне косточки.
– Она выглядит такой холодной…
– Как думаете, удастся нашему Генриху растопить этот лед?
– Ему придется постараться. Ведь он рассчитывает еще до конца года обзавестись сыном.
– Но сможет ли он быть уверен в том, что это его ребенок?
Тут мне стало еще холоднее и я почувствовала себя брошенной на крошечном островке посреди моря общего разговора, в котором я не участвовала, потому что, как только я хотела что-то сказать, слова застывали у меня на губах. Я испытала огромное желание протянуть руку и коснуться рукава Генриха, чтобы он спас меня от этого недоброжелательного окружения, и я уже приготовилась это сделать, но тут увидела, что мой муж отламывает куски хлеба и расставляет их под прямым углом друг к другу, изображая таким образом… ну, в общем, не знаю, что он хотел показать своим собеседникам.
– Здесь назревает серьезная проблема, – указал он. – И здесь тоже.
– Однако ее можно решить, – возразил Кларенс. – Если нам удастся взять Санс.
Опять разговоры о войне. Внутри у меня все сжалось от тоски и уныния, и я отдернула уже поднятую руку.
– Крепость Санс – ключ к этому региону, – кивнул Генрих. – Это нельзя откладывать. Их открытое неповиновение лишь ободрит остальных, внушит им уверенность.
– Но все же у нас есть время, чтобы достойно отпраздновать твою свадьбу, Хал. – Тут я заметила, что брат Генриха лорд Джон смотрит на меня с улыбкой. – К тому же ты должен развлекать свою молодую жену.
– Разумеется. – Генрих обернулся ко мне; когда он увидел, что я слушаю их разговор, его глаза вспыхнули, сосредоточенное лицо ожило, а на губах появилась теплая улыбка. – Но моя жена все поймет. Мне необходимо взять Санс. Вы ведь понимаете меня, Екатерина, не так ли?
– Да, милорд. – Я не была уверена насчет того, что именно должна была тут понять, но, похоже, именно такого ответа мой супруг от меня и ожидал, потому что он тут же принялся вновь переставлять схему из разных предметов на столе.
– А вот после того как Санс капитулирует…
Я тяжело вздохнула и опустила взгляд на стоявшую передо мной золотую тарелку. «Интересно, откуда она взялась?» – удивилась я. Вся золотая посуда, которая у нас имелась, давно была продана или заложена – либо же хранилась в личной казне Изабеллы. По-видимому, это англичане привезли ее с собой, чтобы произвести на нас впечатление своим великодушием. Вполне вероятно, что отныне я всегда буду есть с золотой тарелки. Потому что теперь я королева Англии…
Мои мысли были прерваны долетевшим до меня шепотом английских сплетниц.
– Ей не удержать интерес Генриха. Вы только посмотрите! Король уже опять строит военные планы, а ведь он пока что даже не уложил ее в постель!
– Не скажешь, что он от нее без ума, верно?
Я изо всех сил старалась не позволить, чтобы их журчащее хихиканье меня ранило.
– Ему нужна супруга, в жилах которой течет горячая красная кровь, а не разбавленное водой молоко. Женщина кипучая и соблазнительная. А эта выглядит как наряженная разрисованная кукла.
Кипучая? Соблазнительная?
Разумеется, я не была кипучей! А они что, ожидали, что я стану неистовствовать? Что же касается соблазнительности… Если речь шла о том, чтобы использовать женские ухищрения для привлечения мужского внимания, то я просто не знала, как это делается, и не осмеливалась пробовать. Чего вообще ожидали от меня эти дамы, ведь все мыслимые правила хорошего поведения мать вдолбила в меня после первой неудачной попытки выдать меня за Генриха в Мелёне. Ничто не должно было сорвать переговоры в Труа. Ничто! Моя речь и манеры должны были быть безупречными. Я настолько забила себе голову наставлениями, что цепенела при мысли о мести Изабеллы, в случае если Генрих вновь меня отвергнет.
Но эти надменные английские дамы, разумеется, ничего не знали. Да и откуда им было знать, если этого не знал даже Генрих – я бы ни за что ему в этом не призналась! Я бы не вынесла презрительного неодобрения на его лице при упоминании о том, что я намеренно стала слабой и податливой.
Я чувствовала на себе взгляд матери, даже несмотря на то, что она сидела на другом конце стола и разговаривала с кем-то, кого я не видела. У меня пересохло во рту, и я поднесла к губам кубок, но он был почти пуст – на дне осталось лишь несколько капель. Занервничав под пристальным взглядом Изабеллы, я неловко поставила кубок обратно; золоченый сосуд опрокинулся, покатился по столу, проливая на белоснежную скатерть остатки вина, а затем со звоном упал на паркетный пол.
Я была в ужасе от собственной неловкости; у меня перехватило дыхание, и я принялась старательно молиться, чтобы никто ничего не заметил. Мольбы мои оказались напрасными: похоже, все до единого в этом зале обратили внимание на то, как неуклюжа новая французская жена короля, роняющая свой инкрустированный драгоценными камнями золотой кубок на пол прямо посреди свадебного пиршества.
