Я окунулась в тот день, как в прорубь с ледяной волной. Если бы вернуть тот день назад, я бы поступила так же. Наше расставание подарило мне Варюшу. Я до сих пор корю себя, что выпила тогда таблетку, и как же хорошо, что она не подействовала.
— Давай не будем вспоминать прошлое. Мы развелись, Глеб, по обоюдному желанию. Не помню, чтобы ты был против, — сползая вниз по подушке, кусала внутреннюю сторону щеки, чтобы не застонать от боли. Я хотела скорее выписаться отсюда, поэтому приходилось храбриться и делать вид, что пострадавший бок почти не болит.
— Тогда я посчитал, что будет правильным отпустить тебя, — сжимая перед собой руки в кулаки. — Я видел, как ты смотрела на детей моих партнеров, какой радостной возвращалась со всех благотворительных мероприятий, где были дети. Я не имел права держать тебя возле себя, зная, что никогда не смогу дать тебе этого, — с надрывом в голосе, хоть и не повышал тона. От его взгляда внутри все органы закручивались в тугие клубки.
— А что изменилось сейчас, Глеб? Ты себя простил? Отпустил прошлое? — несмотря на боль, я сажусь в кровати. — Я тебе много раз говорила: ты не виноват в смерти своего сына, — я называла Артемку сыном Глеба, хотя это было не так. Я могла понять боль Тихомирова, могла понять, за что он себя не может простить. Глеб, как всегда, за всех все решил и не учел чувства маленького мальчика.
— Я виноват в том, что оставил его, когда он во мне нуждался. Я предал его… — Глеб поднялся и отошел к окну, как всегда, закрылся, переживая в одиночестве боль потери.
Некрасивая история прошлого, где оба взрослых повели себя недостаточно зрело. Тихомиров не собирался жениться на девушке, которая объявила, что беременна от него. Дал денег на аборт, но Юля делать аборт не стала, пришла и обо всем рассказала матери Глеба, которая на тот момент уже знала о том, что тяжело больна. Мама настояла, чтобы сын женился, а внук родился. Насколько я поняла, жили они плохо. Глеб все время работал, раскручивая свой бизнес, с женой практически не общался, но сына очень сильно любил. Забирал его с собой, проводил с ним все выходные. Когда Артемке было четыре, Юля загуляла. Глеб на это внимания особо не обратил, он сам не был святым, жену не любил, гулял от нее. А потом Юля собрала вещи и ушла вместе с Артемкой к другому. Тихомирову было плевать на жену, а вот сына отдавать не собирался. На тот момент он уже крепко стоял на ногах. Судебное дело должен был выиграть, но Юля вытащила козырь из рукава – сделала анализ ДНК. До последнего тянула, надеясь получать от Тихомирова алименты. Артем не был ему сыном, он был сыном ее мужчины, с которым она рассталась несколько лет назад, но потом они помирились. Глеб перепроверил в нескольких клинках, сомнений не оставалось: Тихомиров мальчику никто.
Глеб вычеркнул бывшую жену и сына из своей жизни. Не интересовался ими, погрузившись полностью в работу, так ему было легче. Артемка не понимал, почему у него новый папа. Он хотел к Глебу. За капризами и истериками не сразу заметили, что у ребенка пропадал аппетит, потом его стало тошнить...
Юля пыталась связаться с Глебом, потому что Артему нужно было дорогостоящее лечение, но Тихомиров спрятался в раковину, а потом было поздно…
Вся семья разбилась в тот день, когда Артема везли в больницу. Только потом Тихомиров узнал, что все это время мальчик звал Глеба, просил его отвезти к папе…
Милада
Уперевшись локтем в оконную раму, Глеб молчал. Я могла понять его боль, даже подумать страшно, случись что-нибудь с Варей. Не хотелось бередить его старые раны, но он мои незажившие вскрывает, не щадит.
— Глеб, ты говорил, что отпустил меня, потому что видел, как я тянусь к детям? Что изменилось сейчас? Ты решил создать полноценную семью? Достаточно себя наказал и можешь двигаться дальше? — обращалась к его напряженной спине.
Судя по тому, как напряглись его плечи, Тихомиров до сих пор считает, что не имеет права становиться родителем. Не имеет права любить другого ребенка.
— Или ты думаешь, в угоду тебе я откажусь от материнства? Два года назад я пошла на этот шаг, потому что очень сильно любила тебя. А теперь от тех чувств остался лишь пепел, — я вижу, как его рука сжимается в кулак до побелевших костяшек пальцев, но если я начала вскрывать этот нарыв, то нужно идти до конца. — Теперь я повзрослела, многое переоценила для себя. Я обязательно стану мамой. Рядом со мной будет мужчина, который будет мечтать о большой семье, который будет хотеть от меня детей. Который будет видеть в них наше продолжение, но самое главное – он будет любить их, не смотреть на них с чувством вины.
— Милада!.. — в его голосе смешались ярость и боль.
— Что, Глеб? Ты говоришь, что любишь меня? Что хочешь вернуть? Допустим, только допустим, что мы сошлись. Я хочу знать, как ты отнесешься к тому, что я забеременею? Конечно, шанс невелик, ты же маниакально предохраняешься, но если верить твоей любовнице, были сбои – как минимум два раза. Что ты сделаешь, Глеб? Скажешь «выпей таблетку»? Или отправишь на аборт? Или, как вариант, предложишь родить от другого? — Глеб подлетел ко мне с перекошенным от злости лицом. Пробила все-таки броню.
— Не смей… — ведет головой, руки сжаты в кулаки. Готов сомкнуть их на моей шее. Собственником так и остался. — Если родишь, то от меня, — сквозь сжатые зубы.
— А ты от ребенка шарахаться не будешь? — зло усмехаясь. Свежо воспоминание, как он игнорировал присутствие Вари и Бори.
— Я не знаю, Лада, как будет! — на это замечание я не скривилась и даже маску удерживать не стала. Бабам Тихомиров никогда не врал и мне не стал. — Что ты от меня хочешь? Обещаний? Я готов, только скажи!
— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, — устало. Других желаний нет. Я не собираюсь играть с ним в семью. В первую очередь я не уверена в нем как в отце своей дочери. Не хочу, чтобы она столкнулась с безразличием отца. Ребенку нужно не только внимание и забота, но еще и любовь: искренняя, открытая. С улыбками и смехом.
