Этот пример показывает, что даже самых точных данных, почерпнутых из статистики и сочинений экономистов, недостаточно, чтобы понять происходящие в народе перемены. Эти данные приводят лишь к частным и поверхностным выводам, сделанным с узкой точки зрения и открывающим путь всяким искажениям.

Писатели и художники, чьи приемы прямо противоположны этим абстрактным методам, подходят к изучению народа с реальных позиций, диктуемых жизнью. Некоторые, наиболее выдающиеся, взялись за это дело, и талант им не изменил; их книги имели огромный успех. Европа, уже давно скудная на выдумку, с жадностью набрасывается на произведения нашей литературы. Англичане пишут лишь журнальные статьи. Что касается немецких книг — то кто их читает, кроме самих немцев?

Важно выяснить, насколько верно изображена Франция в книгах французских писателей, снискавших в Европе такую популярность, пользующихся там таким авторитетом. Не обрисованы ли в них некоторые особо неприглядные стороны нашей жизни, выставляющие нас в невыгодном свете? Не нанесли ли эти произведения, описывающие лишь наши пороки и недостатки, сильнейшего урона нашей стране в глазах других народов? Талант и добросовестность авторов, всем известный либерализм их принципов придали их писаниям значительность. Эти книга были восприняты, как обвинительный приговор, вынесенный Франциею самой себе.

Франции очень вредит то, что она показывает себя всем обнаженною. Другие народы не срывают с себя всех покровов с такой легкостью. Германия и даже Англия, несмотря на все проведенные там обследования, несмотря на царящую там гласность, знают себя меньше, чем Францию; не будучи странами централизованными, они не могут видеть себя со стороны.

Когда разглядывают нагую фигуру, то прежде всего замечают те или иные физические дефекты. Они сразу бросаются в глаза. Что же получится, если услужливая рука поднесет зрителю увеличительное стекло? Эти недостатки покажутся огромными, ужасными, произведут гнетущее впечатление; через такое стекло испуганный взор воспримет даже естественные неровности кожи как безобразные рытвины.

Это и произошло с Францией. Конечно, у нее есть недостатки, вполне объяснимые кипучей деятельностью многих сил, столкновениями противоположных интересов и идей; но под пером наших талантливых писателей эти недостатки так утрируются, что кажутся уродствами. И вот Европа смотрит на Францию, как на какого то урода...

Это как нельзя более способствовало — в области политической — объединению так называемых честных людей.[10] Что может лучше свидетельствовать против Франции в глазах любой аристократии — английской, немецкой, русской, — чем картины, вышедшие из-под пера ее великих писателей, в большинстве своем — друзей народа и сторонников прогресса? Разве описанный в их книгах народ — не страшилище? Хватит ли армий и крепостей, чтобы обуздать его, надзирать за ним, пока не представится удобный случай раздавить его?

Классические, бессмертные романы,[11] где изображались трагедии в богатых, обеспеченных семьях, привели к прочно установившемуся в Европе мнению, будто во Франции нет более семьи.

В других романах, весьма талантливых, жизнь в наших городах изображена в виде ужасной фантасмагории,[12] где главные роли играют рецидивисты и бывшие каторжники, состоящие под надзором полиции.

Мастер жанровых картин,[13] изумительно умеющий выписывать мельчайшие их детали, тратит время на рассказ о грязном деревенском кабаке, посещаемом ворами и всякой сволочью, и смело утверждает, будто эти вызывающие отвращение подонки являются представителями большинства населения Франции...

Европа жадно читает все это, восхищается, встречая те или иные подробности. Опираясь на достоверность этих мелочей, она делает вывод, что достоверно и все в целом.

Какой народ выдержал бы подобный искус? Эта странная мания шельмовать самих себя, показывать свои язвы, выставлять их на позорище в конце концов доконает нас. Я знаю, что многие хулят современные порядки, для того чтобы приблизить наступление лучшего будущего; они преувеличивают зло, чтобы мы могли поскорее насладиться счастьем, уготованным их теориями.[14] Берегитесь, однако, берегитесь! Это опасная игра.