— Спасибо, Семен Владимирович, но я не уверена, что справлюсь, — растерянно пробормотала она.
— О, это проще простого, я вам все объясню! — взмахнул тонкими ручками Кашин. — Между прочим, я очень ценю людей, которые не подавляют окружающих своей самоуверенностью. Вы честно признались в своих сомнениях. А взять, например, Кирилла Глебовича Лигайо…
Алена вздрогнула и попыталась встать.
— Нет-нет, вы сидите, теперь я буду за вами ухаживать. — Кашин теперь уже сам подлил ей чаю. — Мы учились вместе с Кириллом Глебовичем, и еще тогда он любил брать на себя непосильные задачи. Вы в курсе, Елена Петровна, что он погубил Франсуа Валло?
— Что? Он убил его? — несколько нервно спросила Алена. «Сейчас скажу, что мне некогда. Встану и уйду. Ну сколько можно! Теперь оказалось, что этот Лигайо еще и уголовник… Кактус якобы забуду».
— А вы, например, знаете, кто такой Франсуа Валло? — зловеще спросил Кашин.
— Нет, — честно ответила Алена, потихоньку отодвигаясь от стола.
— Вот! — закричал Кашин, подняв вверх тонкий кривой палец. — А если бы не Кирилл Глебович, то Валло бы сейчас вся Россия знала! Вы слышали про Рембо, Верлена, Аполлинера?
— Про них слышала, — пробормотала Алена. В самом деле, довольно знакомые имена, поэты они были, что ли…
— Кирилл Глебович своим переводом убил Франсуа Валло. А если бы перевод доверили мне, то ничего подобного бы не произошло…
— Семен Владимирович, мне пора! — закричала Алена. — Спасибо, спасибо за все…
— А опунция? — спохватился Кашин. — Вы ее забыли! Сейчас я вам газетку дам, чтобы вы, значит, руки не накололи, пока несете ее…
Он выдвинул широкий ящик и зашуршал газетами. Сбоку, возле стопки старых газет, лежала складная подзорная труба.
— Извините, — сказала Алена. — Можно посмотреть?
— Что? Трубу? А, пожалуйста, пожалуйста… — благодушно кивнул старик. — Ее мне подарили еще в советские времена, лет тридцать назад. Я тогда переводил одного французского коммуниста — несколько рассказов для журнала «Огонек», на морскую тему… Он, знаете ли, очень под Хемингуэя косил, как теперь молодежь выражается. Потом приехал, подарил мне эту трубу — настоящую, морскую. В благодарность. Умер в середине восьмидесятых.
— Как интересно… — пробормотала Алена, вертя в руках трубу. Она была тяжелая, в кожаном чехле. Когда она спросила разрешения взглянуть на нее, то в первый момент и сама не поняла, зачем ей это. А теперь заволновалась. Потому что труба была много лучше ее несерьезного биноклика. — Спасибо.
Алена поспешно попыталась положить трубу назад, в ящик, боясь собственных мыслей. «Может быть, я потихоньку начинаю сходить с ума от одиночества?..»
— Зачем? — перехватил ее руки Кашин. — Если вам надо, Елена Петровна, то вы берите… Это, между прочим, настоящая цейссовская оптика! Сейчас такую не найдешь. Берите, берите.
— Господи, но она мне совершенно ни к чему! — растерялась Алена. — А потом, для вас это память…
— Какая ерунда! — фыркнул сердито Кашин, еще более становясь похожим на сказочного тролля. — Я же вам объясняю — переводил несерьезные подделки под Хемингуэя, ничего интересного с художественной точки зрения!
— Хорошо, — нерешительно сказала Алена. — Я возьму. На время. Вы же знаете, из окон такой чудесный вид…
— Вот именно! — закричал Кашин. — Вам она обязательно пригодится, поскольку вы, как человек творческий, наверняка черпаете свое вдохновение в природе. Я, знаете, уже стар, голова плохо работает… — с досадой произнес он. — Не могу так хорошо переводить, как раньше. А мне предлагали — сейчас много интересной литературы появилось, много возможностей… И гонорары уже другие, разумеется! Эх, был бы я лет на двадцать помоложе…
Алена ушла от него, едва удерживая горшок с кактусом и тяжелую трубу.
Кактус она поставила на кухонное окно, за занавеску, — и тут же о нем забыла. Зато трубу тут же принялась чистить — она была какой-то закоптелой, скользкой на ощупь, с замазанными стеклами — может быть, потому, что слишком долго лежала у Кашина в кухонном ящике…
Потом, стоя у окна в комнате, поднесла трубу к глазам, подкрутила колесико. Четкость была необыкновенная.
До пяти часов вечера она ждала появления своего незнакомца (а вдруг?). Потом стемнело, и не имело уже никакого смысла ждать Его — по крайней мере, до следующих выходных.
Алена села за рояль и принялась наигрывать вторую балладу Шопена, которую очень любила, — это была тихая, проникновенная, завораживающая мелодия. Звуки лились мягко, точно воск. Ну да, именно такими были ощущения — она словно лепит что-то руками из податливого воска, как скульптор. Какую-то сказку…
Наверное, все было бы сейчас по-другому, если бы тогда не попал ей в руки бинокль.
А так она целую неделю ждала следующих выходных, сгорая от нетерпения.
«Может быть, Халатов прав и я действительно потеряла радость жизни? Занимаюсь какой-то ерундой…»
В субботу начало темнеть рано, чуть ли не в начале третьего, — это были самые короткие дни в году.
Алена то и дело выглядывала в окно.
Включенный телевизор вещал:
— …у нас возник класс людей, для которых покупка собственного самолета, квартиры с видом на Кремль и загородного дворца площадью в пять тысяч квадратных метров уже не представляет никакой проблемы. Дача на Рублевке, имение на юге Франции, домик в Швейцарии — сейчас вы можете купить все, что угодно, если у вас есть деньги. Словом, такого уровня обслуживания миллиардеров, какой сегодня предлагают в России, нет ни в одной стране мира. А теперь давайте разберемся, откуда в нашей стране взялось столько богатых людей…
Алена посмотрела на экран — известный тележурналист Никита Ратманов вел очередное разоблачение. Он был молод и чрезвычайно самоуверен — и потому за него невольно становилось страшно. Алена послушала Ратманова, а потом выключила телевизор — откуда взялись у миллиардеров их миллиарды, ее не интересовало.
