„Прощайте, мои светлые и темные образы, мои добрые и недобрые люди или, лучше сказать, люди, в которых есть и доброе и худое! Вы не великие герои, не громкие личности; в тишине и безвестности прошли вы свое земное поприще и давно, очень давно его оставили; но вы были люди, и ваша внешняя и внутренняя жизнь так же исполнена поэзии, так же любопытна и поучительна для нас, как мы и наша жизнь в свою очередь будем любопытны и поучительны для потомков. Вы были такие же действующие лица великого всемирного зрелища, с незапамятных времен представляемого человечеством, так же добросовестно разыгрывали свои роли, как и все люди, и так же стоите воспоминаний... Да не оскорбится же никогда память ваша никаким пристрастным судом, никаким легкомысленным словом!“
Обыденные люди, чей облик запечатлен рядовыми художниками, чудесно преображаются временем. В результате портреты ценны не только воссозданием „духа эпохи“, они учат нас человековедению. Под изображениями дам и кавалеров, уютно расположившихся на стенах многих музеев в старых русских городах, мы часто видим подписи — „Неизвестный“ работы „неизвестного художника“. Какой простор представляют эти безымянные полотна для фантазии! Кто их написал — крепостной мастер или заезжий живописец из столицы? Кто они, эта нарумяненная барыня или этот молодой человек в напудренном парике, расшитом золотом кафтане и с табакеркой в руке? Недоросль, шаркун паркетный или острый умом и благородный сердцем российский дворянин, почитающий своим первейшим долгом служение Отчизне? Иногда отношение к модели художника и его мастерство дают нам достаточно данных для ответа на такой вопрос. Но как обогащается восприятие портрета, когда на нем запечатлен прекрасно известный нам поэт или полководец, декабрист или государственный деятель, „чей высокий лик в грядущем поколенье поэта приведет в восторг и в умиленье" (А. С. Пушкин). По лицам замечательных деятелей прошлого России можно читать историю страны, народа, его борьбы, побед, трагедий и надежд. По таким портретам можно судить о взаимоотношениях личности с государством и обществом. В них запечатлелись все основные прогрессивные моменты в жизни страны: пафос строительства новой России при Петре, дворянское просветительство, декабризм, обращение интеллигенции к народу. В них же читаем мы и горечь разочарований и обманутых надежд в периоды засилья реакции. Перед нами возникают „такие типы людей, которые словно медали среди человечества: настолько они кажутся делом рук и вдохновения Великого Художника и настолько отличаются от обычных образцов ходячей монеты“ (Ф. И. Тютчев). У нас есть полное право повторить вслед за Пушкиным: „Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие“, а история русского портрета представляется в этой связи настоящим генеалогическим древом нашей современной культуры.
Сегодняшнее восприятие старинных портретов намного глубже и богаче, нежели увлечение ими в начале XX века, когда потемневшие полотна в золоченых рамах „нежно ласкали и манили“ „старой повестью о дедушках и бабушках, об арапах и крепостных, о мебели красного дерева и о домах с колоннами на берегу сонных прудов“[6]. Заметно расширившиеся наши знания культуры прошлого, преимущества материалистического понимания истории, научные исследования в области истории искусства позволяют нам читать в портретах мысли наших предков — и персонажей и художников. Лучшие портреты становятся для нас портретами-биографиями, и, казалось, навсегда умолкнувшие люди „говорят“ о себе, сквозь образ их личности мы угадываем очертания их мира, и мы можем дополнить их историческими знаниями и литературными впечатлениями.
До сих пор у нас речь шла о портретах в контексте не столько истории искусства, сколько истории культуры. Хотя было бы ошибкой считать перечисленные качества русского портрета внеэстетическими, внехудожественными — все это органично входит в сложную структуру художественного образа. С другой стороны, наши сегодняшние представления могут исказить точность понимания роли портрета во время его создания, значения тех или иных его особенностей для его современников. Соблазн насытить портретный образ нашими знаниями и фантазией велик, он „опасен“ для профессиональных историков искусства. Наверное, прав автор тонкой статьи „Век портрета“ Ю. Я. Герчук, когда он предостерегает: „Мы ищем проявления духовности в неясной мимике, в чуть заметном блуждании взгляда, в самой, наконец, живописной атмосфере портрета, в контрастах и мерцании красок... Но не переносим ли мы эти обретенные позднее способности на образы, созданные иными представлениями о человеке и читавшиеся на ином языке?“[7]. Искусствовед, решающий задачи атрибуции, создающий монографию о художнике, вычерчивающий на основе изучения портрета линию стилистического развития живописи, конечно, должен быть строго историчен. Однако наш альбом предназначен не для специалистов, он адресован людям, увлеченным историей русской культуры. Поэтому нам казалось правильным сосредоточить внимание читателя и зрителя альбома на особом месте портретной живописи в русском изобразительном искусстве, на большой человеческой „прибавочной стоимости“, обогащающей ее чисто художественные достоинства.
Этими соображениями продиктован был и отбор произведений для репродуцирования. Здесь определяющим критерием служило не только одно живописное качество портрета. Хотелось показать и путь русского портрета во времени, и разнообразие его видов: парадного, интимного, семейного. И еще одно желание составителей: хотелось, чтобы в этой маленькой настольной „частной портретной галерее“ можно было бы встретить образы самых разных русских людей прошлого: поэтов и музыкантов, художников и актеров, крестьян и интеллигентов из разночинцев, военачальников и представителей царской фамилии, вельмож и безвестных провинциальных дворян, светских дам и кавалеров, детей. Соответственно такой задаче построены и пояснения к картинам, где рядом с анализом живописи нашли себе место и сведения о моделях. Краткий очерк хода развития портретной живописи, предлагаемый ниже вниманию читателя, может послужить вспомогательным комментарием к репродукциям, позволяющим лучше ориентироваться во времени и условиях создания той или иной картины.
...В телесных видах сокрываются тончайшие качества душевные.
Настоящий альбом посвящен двухвековой истории портретного жанра в русской живописи — с середины XVII до середины XIX века. При всей пестроте смены стилей, манер, при том, что портрет за это время прошел огромный путь и неузнаваемо преобразился, указанный период обладает и своей цельностью. Его объединяет социально-культурный аспект и связанная с ним концепция личности — в этот период портрет развивается в сфере дворянской по преимуществу культуры. Уже со второй четверти XVII века служилое дворянство начинает оттеснять от руководства страной старую боярскую знать. Петр в своей реформаторской деятельности опирался прежде всего на дворянство, при Екатерине II Россия становится дворянской империей. „Уже в XVII в. московское правительство начинает править обществом посредством дворянства, а в XVIII в. это дворянство само пытается править обществом посредством правительства“[8]. Идеи просветительства пустили глубокие корни прежде всего в дворянстве — самом образованном классе русского общества второй половины XVIII столетия. Эта среда родила и свободомыслие — достаточно вспомнить А. Н. Радищева или Н. И. Новикова. Хотя в массе дворянству крепостнического государства первой половины XIX века были присущи охранительско-сословные тенденции, при оценке дворянской идеологии нельзя забывать о существовании в ней антагонистических начал — декабристских и монархических. „Лучшие из дворян помогли разбудить народ“ (В. И. Ленин). Показательно, что со сменой периода освободительной борьбы во второй половине века на революционно-демократический меняется и характер русского портрета.
Передовой человек в России того времени, которому посвящен данный выпуск, — это образованный и сознающий свой долг перед страной русский дворянин, осуществлявший преобразования Петра, боровшийся с деспотизмом и с засильем иностранцев, но учившийся у Запада, любивший словесность и искусство, создававший усадьбы — очаги культуры, покупавший и заказывавший картины и статуи, собиравший библиотеки, сражавшийся с турками, шведами, пруссаками, французами, наконец, восставший против самодержавия. Конечно, эти яркие личности выделялись на безрадостном, иногда трагическом фоне самодурства, жестокости, безудержной эксплуатации народа, хозяйничанья прихвостней Бирона и голштинцев, салтычих и простаковых, Бенкендорфа и Николая I. И все-таки не только в XVIII, но и в XIX веке „дворяне, упавшие с высоты столичного и официального сословного быта, вносят в простую жизнь, от которой им сейчас не отказаться и в которую они вливаются, навыки культуры, духовной утонченности, свободы, они наделяют какими-то частицами эстетики тот общерусский быт, который в массах, подавленных нуждой и неволей, едва лишь просыпался и обретал человеческий смысл“[9].
Если обратиться к портрету, то, конечно, вся эта дворянская культура производилась руками, умом, талантом „художественной интеллигенции“ того времени, вышедшей из разных сословий (художники „из дворян“ в основном появились лишь в XIX веке). Но при оценке идейной направленности их творчества надо исходить из определения К. Маркса и Ф. Энгельса: „Мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями... мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчиненными господствующему классу“[10]. По самой природе своей, как служители искусства и в то же время люди демократического происхождения, художники-портретисты тяготели главным образом к прогрессивному направлению дворянской идеологии.
Лишь с 1830—1840-х годов разночинная интеллигенция начинает постепенно брать на себя выражение и отстаивание передовых идей. Вместе с классицизмом и романтизмом уходит в прошлое и определяющая роль дворянского портрета. Эти изменения иногда приводили к крайним и неверным выводам об упадке искусства портрета вообще: „В связи с ...обеднением русского дворянства кончается эпоха процветания портретной живописи“[11]. На самом деле начинается иной, общественный расцвет портрета — он перестает быть только частным делом, появляется на выставках, в галереях и музеях, его заказывают специально как произведения-высказывания, как картины, долженствующие иметь общественный резонанс (например, заказы П. М. Третьякова на портреты русских писателей). Однако этот новый расцвет — материал будущего, второго выпуска издания. Сейчас же для нас важно, что в середине XIX века закончилась целая эпоха истории русского портрета, объединенная рядом его существенных социальных функций.
