Китаи вздрогнула от этого воспоминания, но тут же прикусила губу, заставив себя снова замереть на месте. Она подняла голову и взглянула на отца, но он смотрел вниз и сделал вид, будто ничего не заметил.
На памяти ее народа этот провал никогда не покрывался снегом. Там всегда, даже зимой, было тепло, словно кроч, подобно громадному диковинному зверю, согревал воздух теплом своего тела.
Теперь же в Восковом лесу царили лед и гниение. Старые мертвые деревья были покрыты чем-то коричневым и мерзким, похожим на смолу. Земля замерзла, хотя тут и там виднелись участки сгнившего кроча. Несколько деревьев лежали на земле, а в центре леса упал и развалился курган. От него исходило столь мерзкое зловоние, что Китаи и ее отец почувствовали его даже на расстоянии.
Дорога еще некоторое время не шевелился, а затем сказал:
– Нам нужно спуститься и выяснить, что произошло.
– Я уже выяснила, – сказала Китаи.
– Делать это в одиночку было глупо, – нахмурившись, сказал ее отец.
– Из нас троих, находящихся здесь, кто чаще остальных спускался вниз и возвращался оттуда живым?
Дорога фыркнул, и его темные глаза потеплели.
– Может, ты и права. – Улыбка погасла, когда ветер и мокрый снег снова скрыли провал от их глаз. – И что ты обнаружила?
– Мертвых Хранителей, – ответила она. – Мертвый кроч. Тепла нет. Ничто не двигается. Хранители превратились в пустые оболочки. Кроч рассыпáлся в пыль, когда я к нему прикасалась. – Она облизнула губы. – И кое-что еще.
– Что?
– Следы, – тихо ответила она. – Ведущие прочь с дальней стороны. На запад.
– Какие следы? – проворчал Дорога.
Китаи покачала головой:
– Старые. Может, мараты или алеранцы. Рядом с ними я нашла много мертвых Хранителей. Словно они маршировали и умирали один за другим.
– Чудовище направляется в сторону алеранцев! – прорычал Дорога.
Китаи кивнула, и на ее лице появилось беспокойство.
Дорога посмотрел на нее и спросил:
– Что еще?
– Его сумка. Рюкзак, который мальчишка из долины потерял в Восковом лесу во время нашего состязания. Я нашла его на тропе рядом с последними мертвыми пауками, на нем еще оставался его запах. Начался дождь. И я потеряла след.
Лицо Дороги потемнело.
– Мы расскажем хозяину долины Кальдерон. Это может ничего не значить.
– А может значить. Я пойду, – сказала Китаи.
– Нет, – заявил Дорога.
– Но, отец…
– Нет, – повторил он жестче.
– А что, если оно его ищет?
Ее отец помолчал немного, а потом ответил:
– Твой алеранец умный. Быстрый. И в состоянии о себе позаботиться.
– Он маленький. И глупый. И ужасно меня раздражает, – с хмурым видом возразила Китаи.
– Храбрый. Бескорыстный.
– Слабый. У него даже нет колдовства его народа.
– Он спас тебе жизнь, – напомнил ей Дорога.
Китаи нахмурилась еще сильнее:
– Да. Он меня раздражает.
– Даже лев сначала бывает детенышем, – улыбнувшись, сказал Дорога.
– Я могла бы сломать его пополам! – прорычала Китаи.
– Сейчас – возможно.
– Я его презираю.
– Сейчас – возможно.
– Он не имел права.
– Это не ему было решать, – покачав головой, сказал Дорога.
Китаи сложила руки на груди и заявила:
– Я его ненавижу.
– И поэтому хочешь предупредить его об опасности.
Китаи покраснела так сильно, что краска залила ее щеки и шею. Ее отец сделал вид, будто ничего не заметил.
– Сделанного не воротишь, – сказал он, повернулся к дочери и положил свою громадную руку на ее щеку, затем наклонил голову, разглядывая ее. – Мне нравятся его глаза, когда он на тебя смотрит. Они точно изумруды. Или молодая трава.
Китаи почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Она закрыла их и поцеловала руку отца:
– Я хотела лошадь.
Дорога громко, раскатисто расхохотался:
– Твоя мать хотела льва, а получила лиса. Она никогда об этом не жалела.
– Я хочу, чтобы это ушло.
Дорога, продолжая обнимать Китаи, зашагал к гарганту.
– Это не уйдет. Ты должна встать на стражу и наблюдать.
– Я не хочу.
– Так принято у нашего народа, – напомнил ей Дорога.
– Я не хочу.
– Упрямое отродье. Ты останешься здесь до тех пор, пока в голове у тебя не прояснится.
– Я не отродье, отец.
– А ведешь себя именно так. Ты останешься с Сабот-га.
Они подошли к гарганту, и Дорога без видимого усилия подбросил дочь вверх по седельной веревке.
Китаи забралась на широкую спину Ходока.
– Но, отец…
– Нет, Китаи. – Он устроился позади нее и щелкнул языком. Гаргант спокойно поднялся и начал пятиться по тропе, по которой они сюда пришли. – Тебе запрещено туда идти. Это решено.
Китаи молча ехала, сидя за спиной отца, повернув голову на запад и подставив ветру встревоженное лицо.
Старая рана Майлса болезненно ныла, когда он тяжело спускался по винтовой лестнице в глубины земли под дворцом Первого консула, но он не обращал на нее внимания. Постоянная пульсирующая боль в левом колене занимала его не больше, чем уставшие ноги или натруженные за целый день тяжелых тренировок мышцы плеч и рук. Он о них не думал, и его лицо оставалось холодным и неумолимым, как видавший виды меч на поясе.
Все это беспокоило его гораздо меньше, чем предстоящий разговор с самым могущественным человеком мира.
Майлс добрался до комнатки у основания лестницы и взглянул на свое искаженное отражение в тщательно отполированном щите, висящем на стене. Он поправил свой красный с синим плащ – это были цвета Коронной гвардии – и попытался пригладить всклокоченные волосы.
Рядом с закрытой дверью на скамейке сидел юноша, почти мальчик, нескладный и долговязый, совсем недавно переставший расти, в слишком коротких брюках и куртке, из которых торчали лодыжки и запястья. Темные волосы падали на лицо, на коленях лежала раскрытая книга. И хотя палец его уткнулся в строку, он явно спал.
Майлс остановился и пробормотал:
– Студент.
Мальчик дернулся, и книга упала на пол. Он выпрямился, заморгал и, заикаясь, пробормотал:
– Да, господин… что… ах да.
Майлс положил руку ему на плечо, прежде чем тот успел вскочить.
– Полегче, приятель. Итоговые экзамены на носу, да?
Мальчик покраснел и, опустив голову, наклонился, чтобы поднять учебник.
– Да, дон Майлс. А мне в последнее время не удается выспаться.
– Я знаю, – ответил Майлс. – Он все еще там?
Мальчик снова кивнул:
– Насколько мне известно. Мне сообщить о вас?
– Пожалуйста.
Тот встал, расправил серую форму студента и поклонился. Затем тихонько постучал в дверь и открыл ее.
– Принцепс, – сказал он, – к вам пришел дон Майлс.
Наступило долгое молчание, затем мягкий голос ответил:
– Спасибо, студент. Пусть войдет.
Майлс вошел в покои для медитаций Первого консула, а мальчик закрыл за ним звуконепроницаемую дверь. Майлс опустился на одно колено и склонил голову, дожидаясь, когда Первый консул обратит на него внимание.
Гай Секстус, Первый консул Алеры, высокий мужчина с суровым лицом и усталыми глазами, стоял посреди выложенного плиткой пола. Хотя обладание водяными фуриями позволяло Гаю выглядеть так, будто ему около сорока лет, Майлс знал, что ему почти в два раза больше. Его волосы, когда-то темные и роскошные, за последний год заметно поседели.
На плитках под ногами Гая переливались разные цвета, возникали и пропадали постоянно меняющиеся картины. Майлс узнал часть южного побережья Алеры, возле Парсии, изображение замерло на мгновение, и тут же на его месте появились горные пустоши, находившиеся на дальнем севере, у Защитной стены.
Гай покачал головой и, помахав рукой в воздухе перед собой, пробормотал:
– Хватит.
Цвета погасли, и плитки превратились в самые обычные серые плитки пола. Гай повернулся и, тяжело вздохнув, опустился в кресло, стоявшее у стены.
– Что-то ты сегодня поздно не спишь, дон.
Майлс встал:
– Я был в цитадели и решил поздороваться с вами, принцепс.
– Ты спустился на пятьсот ступенек, чтобы со мной поздороваться? – удивленно спросил Гай.
– Я их не считал, правитель.
– И если я не ошибаюсь, тебе предстоит на рассвете провести инспекцию командования нового легиона. У тебя почти не осталось времени на сон.
– Да. Почти так же мало, как и у вас, принцепс.
– Ха, – только и сказал Гай, затем потянулся и взял со стола, стоявшего возле кресла, бокал вина. – Майлс, ты солдат, а не дипломат. Говори, что тебя привело сюда.
Майлс вздохнул и кивнул:
– Спасибо. Вы мало спите, правитель. На церемонии открытия Зимнего фестиваля вы будете выглядеть так, будто вас пожевал гаргант. Вам пора в постель.
Первый консул махнул рукой:
– Может, скоро я туда отправлюсь.
– Нет, Секстус, вам не удастся от меня отмахнуться. Вы проводите здесь каждую ночь вот уже три недели, и это становится заметно. Вам необходимы теплая постель, нежная женщина и отдых.
– К сожалению, я вряд ли получу что-нибудь из твоего списка.
– Проклятье, – заявил Майлс, сложив на груди руки и расставив ноги. – Вы – Первый консул Алеры и можете получить все, что пожелаете.
В глазах Гая промелькнула тень удивления, приправленного гневом.
– Моя постель вряд ли будет теплой, пока в ней находится Кария. Майлс, ты же знаешь, какие у нас отношения.
– А чего вы ожидали? Вы женились на глупом ребенке, Секстус. Она думала, будто ей предстоит эпический роман, а обнаружила, что получила вместо прекрасного принца высушенного старого паука, интересующегося только политикой.
Гай поджал губы, и теперь гнев в его глазах было уже ни с чем не спутать. Каменный пол у него под ногами заволновался, и стол рядом с креслом покачнулся.
– Как ты смеешь так со мной разговаривать?
– Так вы приказали мне, принцепс. Но прежде чем вы меня прогоните, подумайте хорошенько. Если бы я не был прав, разве мои слова вызвали бы у вас такой гнев? Если бы вы так не устали, показали бы вы мне, что мои слова вас разозлили? Вы сумели бы это скрыть.
Пол успокоился, и взгляд Гая стал еще более усталым, но менее сердитым. Майлс почувствовал, как его охватывает разочарование. В прежние времена Первый консул так легко не поддался бы усталости.
Гай сделал еще глоток вина и сказал:
– А что, по-твоему, я должен сделать, Майлс? Скажи мне.
– Постель, – ответил Майлс. – Женщина. Сон. Фестиваль начинается через четыре дня.
– Кария не оставляет свою дверь открытой для меня.
– В таком случае заведите любовницу, – сказал Майлс. – Проклятье, Секстус, вам нужно расслабиться, а державе нужен наследник.
– Нет, – поморщившись, сказал Первый консул. – Возможно, я себя плохо вел с Карией, но я не стану унижать ее и заводить любовницу.
– Тогда добавьте в ее вино афродин и хорошенько ее отделайте, вы же мужчина.
– Я и не знал, что ты такой романтик, Майлс.
Тот фыркнул:
– Вы так напряжены, что воздух вокруг вас трещит, когда вы шевелитесь. А стоит вам пройти по комнате, как огонь в камине разгорается в два раза сильнее. Даже фурия столицы чувствует это, а вам совсем не нужно, чтобы консулы, которые приедут на фестиваль, догадались, что вас что-то беспокоит.
Гай на мгновение уставился в свой бокал с вином, а потом сказал:
– Ко мне снова вернулись те сны, Майлс.
Беспокойство пронзило Майлса, точно физическая боль, но он постарался скрыть его и не показать своих чувств Первому консулу.
– Сны. Вы же не ребенок, чтобы бояться снов, Секстус.
– Это больше чем обычные кошмары, Майлс. Рок посетит Зимний фестиваль.
Майлс заставил себя заговорить так, чтобы в его голосе прозвучало презрение:
– Вы стали предсказателем, принцепс, вы предвидите смерть?
– Не обязательно смерть, – ответил Гай. – Я употребил старое слово. Рок. Судьба. Фатум. Вместе с приближением Зимнего фестиваля к нам приближается Рок, и я не могу разглядеть, что прячется за его спиной.
– Нет никакой судьбы, – заявил Майлс. – Ваши сны начались два года назад, но государство продолжает существовать, и никакие силы его не уничтожили.
– Благодаря одному упрямому подпаску и отваге ополченцев. Мы чудом спаслись. Но если тебе не подходит слово «судьба», можешь назвать это моментом отчаяния, – сказал Гай. – История полна такими мгновениями, когда судьбы тысяч людей находятся в равновесии, которое легко нарушить в ту или иную сторону руками и волей тех, кто готов это сделать. Трагический час приближается. Нынешний Зимний фестиваль изменит путь государства, и будь я проклят, если я знаю как. Но это грядет, Майлс. Оно приближается.
