Противника он оценил с первого взгляда — вроде рейтары, рисунки видел. Четверо как родные братья — железные нагрудники и каски, у каждого меч, и по паре пистолей в седельных кобурах. А вот двое кроме ножей на поясах ничего не имели, да и одеты в лохмотья, и жались за спинами воинов. А когда те стали спешиваться, что-то выкрикивая, и вынимая мечи из ножен, эта парочка, тоже покинула седла, вернее подобие седел, да и кони у них были заморыши. И на него не пошли, стали привязывать всю полудюжину коняшек, а потому противников у него будет всего четверо. А пистоли, что взял лишь один из них, не страшны — у него в руках карабин с оптикой, а правило пятидесяти метров действует и тут. Да и вооруженный пистолетами станет мишенью в первую очередь.

— Подходите, не бойтесь — я один, вас четверо, — усмехнулся Владимир, разглядывая врагов. Те всем своим видом демонстрировали полную уверенность в победном для них исходе схватки, ведь любая пищаль в этом мире стреляет только один раз, а потом ее долго заряжают. А потому Стефанович отошел за огромный валун, поставил на сошки карабин, склонился, и стал тут же стрелять по подходившему противнику.

Стволы сосен ему не мешали брать на прицел одного врага за другим, тем более шведы сразу сделали ошибку, бросившись на него втроем, когда на землю рухнул первый их товарищ. И зря — лучше бы бежали до ельника обратно, сломя голову, петляя между деревьями, тогда бы хоть у одного остался шанс на спасение. Но куда там — троица оказалась «отморозками», совсем на голову «ушибленными» — поперли на него буром. А он стрелял прямо в грудь, рассудив, что попадание пули в упор их примитивная броня не выдержит. Правда, в одного пришлось выстрелить дважды — бешеной собакой полез напролом, размахивая мечом, и от попадания пули только покачнулся. С десяти метров свалил — карабин держал уже в руках, понимая, что нужно целиться как можно вернее и быстрее.

— Фу, уж было испугался, — мужчина утер капли со вспотевшего лба, на секунду стало страшно — так близко подпустил взбесившегося рейтара. И посмотрев на него, удивился — швед не желал умирать. Лежал, дергался руками и ногами, хрипел, изо рта пузырями шла кровь, но был еще живой. Нужно было добить, к чему человеку так страдать, но он не мог. Штык на охотничьем варианте СКС отсутствовал, а наклоняться над врагом, чтобы дорезать его охотничьем ножом было выше всяких сил, людина ведь, не кабанчик. А тратить патрон из пяти оставшихся было безумием, которому нет оправдания, и никакие соображения гуманизма тут не подействуют.

— А эти что не бегут, бессмертные что ли?!

Подойдя ближе, он удивился — парочка сидела на корточках и завороженно взирала на него белесыми выпученными из орбит глазами. И совершенно покорные судьбе — когда Стефанович навел на них ствол карабина, то оба смертельно побледнели, но не шелохнулись, только зрачки в глазах чернотой разлились. Похоже на слуг или рабов — обряжены в лохмотья, щеки чуть впалые, видимо, недоедают. Один мальчишка лет четырнадцати, второй мужичонка под сорок, с обильной сединой — этот не сводил глаз с карабина, что-то произнес негромко. Владимир уловил знакомое имя — «Ильмайлине», так звали героя карело-финского эпоса «Калевала», кузнеца, которого финны именовали Ильмаринен, а эстонцы Ильмарине. Была у него подруга из Таллинна, рассказывала о «Калевипоэг» — так эпос на эстонском называется, ведь три народа между собой родственны, как русские и белорусы.

— Да, несущая смерть трубка, выкованная мне самим Ильмайлине. И потому они погибли! Розумець?

— Розумець, — кивнул мужик, а Стефанович обалдел — судя по всему, к нему попали в плен два карела, которые прислуживали шведам. И понимали белорусский язык — тут свихнуться можно, раз ответ на нем был дан. А потому показал на поверженных врагов пальцем и спросил кто они. Последовал короткий ответ из одного слова, высказанного с нескрываемой ненавистью, словно с кровью выплюнули выбитый зуб. Видимо, к своим хозяевам бывший раб, а в этом теперь не было сомнений, относился крайне неприязненно.

— Хаккапелиты!

— Дорежьте их, и наденьте их одежду — сбросьте лохмотья. Навьючьте все на лошадей, и идите за мной. Поторопитесь!

Стефанович говорил медленно, и помогал жестами — карелы все прекрасно поняли, кланялись, вытащили ножи. И деловито, будто десятки раз этим занятием занимались, добили рейтар совершенно спокойно. И начали мародерство творить, раздевая убитых. Владимир старался не смотреть на это занятие — у него начался «откат», руки затряслись. И немудрено — первый раз в жизни людей убивал, и не одного, счет за два десятка пошел. Но через прицел стрелял, а тут затошнило, когда вблизи увидел. Сглотнул, язык и губы пересохли, и он достал сигарету.