Однако намертво вбитая привычка не оставлять ни один документ без присмотра диктовала хотя бы нажать кнопку «сохранить» и отправить незавершенный файл в облако подальше от любых возможных глаз.
Теперь можно было и к шефу.
— Держи, молодой! Ноги в руки и давай рысью в сизо, там клиент уже дожидается. Заполнишь договор здесь и здесь, ну ты знаешь, и — вперед, оказывать посильную юридическую помощь «пассажиру». Не тяни — положенные три часа на задержание уже идут.
— А с делом?
— Нет еще дела, есть убийство. Бегом марш!
Судя по лицу, шеф точно не шутил. Рихард схватил куртку и, на ходу наматывая шарф и прицеливаясь в рукава, помчался к машине.
В следственном изоляторе его ждали.
— Мартинсонс? Здесь распишитесь, сейчас за вами придут.
Вскоре он уже влетел в комнату для допросов, где дожидался задержанный. Им оказался немолодой, — по меркам Рихарда, конечно, — мужчина с потерянным взглядом. Лоб его украшал белый пластырь, резко контрастировавший с небритым, серым, словно лишенным цвета лицом. Красок добавляла громадная фиолетовая гематома, яркой кляксой проступающая из-под пластыря.
— Здесь и здесь, — палец привычно показал на свободное место для подписи.
«Райво Таал», — послушно вывел мужчина. «Эстонец, — отметил про себя помощник адвоката, — пишет легко, привычно, руки не рабочие». Мелочи помогают установить контакт с клиентом, тем более в экстремальной ситуации.
Отработанным жестом он запихнул бумаги в папку и присел рядом:
— А теперь расскажите мне все.
***
По коридору в сторону кабинета катился, судя по звукам, неслабый скандал. Шеф услышал пронзительный вопль Вечной Жизни на тему, что «к шефу просто так вламываться нельзя», в очередной раз оценил ее жизнестойкость и на всякий случай сохранил и закрыл файл, с которым работал. Как оказалось, вовремя.
В дверь постучали, чисто символически, никто не собирался ждать позволения войти, ибо она — дверь — незамедлительно распахнулась, являя взору целеустремленно шагающего Рихарда.
— А я ему верю! — выпалил помощник адвоката, почему-то обращаясь к кому-то, находящемуся в коридоре.
— Нашел, кому верить, ни один добровольно не признается, — отдуваясь на ходу, пробурчал запыхавшийся в попытке догнать длинноногого молодого человека невысокий лысоватый средних лет господин, украшенный изрядным брюшком, адвокат Оскар Пуятс.
В этот дуэт двух баритонов диссонансом ворвался визг догнавшей мужчин секретарши. Шеф непроизвольно поморщился, но быстро взял мимику под контроль: негоже демонстрировать подчиненным свои слабости.
— Что там у вас? Господин Мартинсонс, в чем вы не согласны со своим куратором? — Когда шеф хотел кого-то приструнить, в его голосе отчетливо звенела сталь.
Рихард мгновенно, как опытный боевой конь, застыл посреди кабинета так, что разогнавшийся коллега с разбегу налетел на него. Оба замерших адвоката на мгновение образовали скульптурную группу, быстро, впрочем, распавшуюся.
— Все в порядке, госпожа Вита, спасибо.
Жестом отпустив секретаршу, шеф неопределенно махнул в сторону кресел, раскинувшихся вокруг журнального столика. Расценив это как приглашение присесть, мужчины заняли места.
— О чем спор? Что не поделили? Оскар, отдышись, пусть юноша попотеет. Рассказывай.
— Я же говорю: я ему верю. Не убивал он!
— Да не морочь голову! Наше дело защищать, а не доказательствами заниматься! — Поняв, что собеседники в который раз мчатся по кругу, доказывая один другому свою правоту, шеф принял соломоново решение. Нажав кнопочку, он попросил: — Госпожа Вита, пригласите ко мне, пожалуйста, госпожу Мартинсоне.
Шефу страшно нравилось быть галантным с дамами. С сотрудником-мужчиной он либо быстро переходил на «ты» — в Латвии традиционное обращение «ты» куда более почетно, ибо свидетельствует о «принятии в семью», — либо не пришедшийся ко двору быстро покидал стены бюро. Обращаясь к женщине, независимо от ее статуса, он никогда не забывал присовокупить к имени или к фамилии традиционное вежливое «kundze» — «госпожа». И чем дама моложе, тем официальнее общение. Ибо галантность — в приоритете.
Естественно, мужчины бюро волей-неволей стараются соответствовать.
Оскар подобрался, что уж говорить о Рихарде, которому госпожа Мартинсоне приходилась, на минуточку, молодой женой. То есть женился он на милой блондиночке Асеньке и выбирал ее, куда больше руководствуясь гормонами, эмоциями и всяким таким. Кто же мог предположить, что шеф оценит его жену как блестящего аналитика и предложит ей работу раньше, чем ему, дипломированному юристу. И вот вам, пожалуйста. Теперь шеф зовет на помощь его Асеньку в статусе аналитика госпожи Мартинсоне. Достаточно сильное испытание для гордости. Но, с другой стороны, если бы шеф считал его заявления бредом, недостойным внимания, никакой Асенькой бы тут и не пахло. Слушая, как стучат в коридоре, приближаясь, каблучки его любимой, Рихард стремительно возвращал пошатнувшееся было самоуважение.
Наконец суматоха, связанная с появлением юной сотрудницы, а также с сервировкой кофе с печеньками, улеглась, и можно было начинать дискуссию.
— Рихард, рассказывай, — открыл прения шеф.
И Рихард начал рассказывать.
Когда шеф успел сделать звонок, никто так и не заметил. Однако вскоре после того, как молодой помощник адвоката приступил к изложению ситуации, в кабинет тихонько проскользнул полковник Варис. И молча пристроился в кресле, не пропуская ни слова из сказанного.
— М-да… — подвел итоги шеф. — Если клиент не врет, его кто-то крепко подставил. Что думаете, коллеги?
— То есть он точно вину признавать не будет? Это я на всякий случай. — Оскар всегда нелегко капитулировал. — Шеф, у меня идей нет. Может, я пойду? Мне еще документы в суд готовить.
И, воспользовавшись невнятным взмахом руки, адвокат удалился, оставив все в распоряжении отдела спецрасследований. Вон госпожа Асенька молодая, увлекающаяся, пусть занимается.
И Асенька немедленно занялась.
— Ты сказал, второй брак. А с первым что? И с работой? Что за бизнес, кто партнеры, чем занимаются, какие отношения? Кто ему мог зла желать? И вообще, «cui prodest?» — кому выгодно?
Рихард испытывал странное двойственное чувство. С одной стороны, он невероятно гордился женой, которая так лихо и профессионально брала быка за рога. С другой стороны, а он-то чего же не задумался ни над одним из этих вопросов? Сам-то почему не догадался спросить?
