Он садится на место рядом со мной, не произнося ни слова, слегка махнув рукой молодому человеку, стоящему с тележкой с пивом. Тот вручает ему одно, а я продолжаю смотреть на поле, и внезапно ко мне приходит осознание. Неужели я дрожу? Вдруг он подумает, что его присутствие заставляет меня нервничать? Я веду себя слишком скованно? Я поправляю рубашку, не сознавая того, а затем понимаю, что делаю, и складываю руки на коленях.
Я сижу, уставившись на поле, пока не начинается игра. Слава Богу. Теперь мое внимание приковано к игрокам. Сердце колотится от волнения, когда громкий звук от удара заполняет воздух. Толпа ликует, и огромная улыбка расползается по моему лицу. Великолепно.
Мужчина рядом не слишком подвижен; его не особо интересует игра. Глазами он сканирует толпу, и, кажется, что-то ищет, или кого-то. Он сидит глубоко в своем кресле, будто старается казаться незаметным. Странно.
Местная команда, за которую я болею, выбивает хоум-ран, и я вскакиваю и громко хлопаю. (Примеч. Хоум-ран — удачное отбивание мяча бьющим игроком, после которого мяч покидает пределы поля над фэйр-территорией, что позволяет команде совершить побег к «дому» и с большой вероятность набрать очки). Я подпрыгиваю несколько раз на месте, а затем сразу сажусь, понимая, что привлекаю внимание. Я бросаю взгляд на мужчину слева от себя и вижу, что он смотрит на меня без всякого выражения. Отлично. Ему, наверное, стыдно сидеть рядом со мной. Он даже не выглядит веселым. Я наклоняюсь вперед, хватаюсь за сидение перед собой и стараюсь не пропустить ничего, что происходит на поле.
Первый момент, который в последствии изменит мою жизнь, приходит из ниоткуда.
Игра идет полным ходом, толпа аплодирует; люди едят хот-доги, выпивают пиво. Я даже не сразу замечаю группу людей, одетых во все белое, пока не слышу громкие выстрелы в воздух. Паника сковывает мою грудь, когда я поворачиваюсь и вижу, по меньшей мере, десять человек, достающих оружие из штанов. Я чувствую, будто у меня сжимается сердце, когда смотрю на безликих боевиков. Они все в масках. Полностью в белом.
Весь стадион погружается в мертвую тишину. Единственные звуки, которые можно расслышать — разочарованные крики детей, которые пытаются привлечь внимание своих перепуганных родителей.
Я не понимаю, что происходит.
Служба безопасности бежит из разных частей стадиона, но быстро останавливается, когда в ногу одного из них попадает пуля, выпущенная из пистолета террориста. Издав болезненный вопль, он падает на руки и колени, мучаясь от невыносимой боли. Кто-то кричит в толпе.
Это не розыгрыш. Нет. Это происходит на самом деле и прямо сейчас. Прямо здесь. Тошнота подступает к горлу и паника, которую я раньше еще ни разу не испытывала, охватывает тело. По коже пробегает дрожь, разум словно парализовало и все вокруг гудит, когда я пытаюсь разобраться, в чем же дело.
Но не могу ни на чем сосредоточиться, не могу ничего расслышать сквозь нервную болтовню, плачь и шепот вокруг.
— Никому не двигаться, — произносит низкий пугающий голос в громкоговоритель. — Тот, кто двинется, будет тут же убит.
Это все, что они говорят.
Никаких объяснений.
Ничего.
Кто-то кричит, пистолет направляют в сторону этого человека, и крик прекращается. Слезы уже катятся по моим щекам. Это нападение? Протест? Здесь политик и они пытаются таким образом доказать свою правоту? Почему они выбрали бейсбольный стадион? Потому что это привлечет внимание? Из-за какой-то семьи, которая сейчас здесь? Зачем кому-то быть таким бесчувственным? В этом нет никакого смысла. Все кажется таким нереальным, но это происходит на самом деле. Я вижу все своими глазами, слышу своими ушами, но часть меня надеется, что это всего лишь розыгрыш.
Я смотрю на мужчину рядом и вижу телефон, который лежит на его коленях. Он, кажется, не боится; на самом деле, он очень сосредоточен на том, что печатает на экране. Его пальцы судорожно двигаются по клавиатуре. Затем он засовывает телефон в карман, практически не совершая движений.
Четырьмя рядами ниже четыре боевика расхаживают по рядам, их оружие наготове. Люди больше не кричат, но сквозь жуткую тишину можно расслышать отчаянные всхлипы и плач.
Я тихонько икаю, пытаясь подавить рыдания, и мужчина, наконец, обращает на меня внимание, изучая лицо. Он берет меня за руку. Его кожа теплая, но грубая. Огромная рука полностью накрывает мою.
— Все будет хорошо.
Его глубокий низкий голос успокаивает меня. Я сжимаю его руку, и он позволяет мне держать ее, не одергивая. Я не знаю его, но сейчас он моя единственная опора. Он выглядит как мужчина, который может постоять за себя. Для меня этого достаточно, чтобы ухватиться за него и не отпускать.
