Арбин встал и крепко взял старика за плечо.
— Ну, чего ты так раскипятился, Грю? Когда ты дочитаешь газету, я прочту передовицу.
— Раз ты с ними согласен, что толку читать? Вы, молодые, все какие-то бесхребетные: блюстители вами вертят, как хотят.
— Тише, отец, — резко сказала Лоа. — Не надо об этом. — И прислушалась, сама не зная к чему. Арбина тоже будто что кольнуло, как всегда при упоминании Общества Блюстителей Старины. Опасно вести такие речи, как Грю: насмехаться над древней культурой Земли и тому подобное. Это же чистой воды ассимилянтизм. Тьфу, до чего мерзкое слово, даже когда произносишь его про себя. Во дни молодости Грю все болтали об отходе от старых обычаев, но сейчас не те времена. Грю следовало бы это понимать, да он и понимает, только нелегко вести себя рассудительно, когда ты прикован к инвалидному креслу и тебе остается одно: считать дни до следующей переписи.
Грю, не разделявший беспокойства дочери и зятя, все же умолк. После вспышки он успокоился, и газетный шрифт стал расплываться у него перед глазами. Не успев подвергнуть дотошному разбору спортивную страницу, он уронил голову на грудь и тихо захрапел, а газета выпала у него из рук, прошуршав на этот раз самостоятельно.
— Может, мы плохо к нему относимся? — тревожно шепнула Лоа. — Тяжело так жить такому человеку, как отец. По сравнению с его прежней жизнью это все равно что умереть.
— Жизнь, какую ни на есть, не сравнить со смертью, Лоа. У Грю остались его газеты и его книги. Не обращай внимания. Ему только на пользу немного погорячиться. Теперь он на пару дней уймется и будет доволен.
Арбин снова разобрал свои карты и только собрался пойти, как в дверь забарабанили и раздались какие-то неразборчивые хриплые вопли. Арбин отдернул руку, а Лоа в испуге, с дрожащими губами уставилась на мужа.
— Убери отсюда Грю, — скомандовал Арбин. — Быстро!
Лоа взялась за спинку кресла, успокоительно нашептывая что-то старику, но тот вздрогнул и проснулся, как только его сдвинули с места. Выпрямившись, он машинально схватился за газету и раздраженно, отнюдь не шепотом, спросил:
— В чем дело?
— Ш-ш. Все в порядке, — уклончиво ответила Лоа, выкатывая кресло в другую комнату.
Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, не сводя испуганных глаз с мужа и бурно дыша плоской грудью. Стук раздался снова…
Открывая дверь, они встали рядом, будто ища друг у друга защиты, и неприветливо встретили маленького толстого человечка, который слабо улыбался им.
— Что вам угодно? — с церемонной учтивостью спросила Лоа и тут же отпрянула: человек покачнулся и вытянул руку вперед, чтобы не упасть.
— Больной он, что ли? — растерялся Арбин. — Ну-ка, помоги мне завести его в дом.
Несколько часов спустя, когда супруги готовились ко сну, Лоа сказала:
— Арбин…
— Что?
— А это не опасно?
— Что не опасно? — переспросил он, будто не понимая.
— Ну, то, что мы взяли этого человека в дом. Кто он такой?
— А я почем знаю? — буркнул муж. — Не могли же мы отказать в приюте больному человеку. Завтра, если он не предъявит удостоверения, сообщим в ближайший отдел безопасности, и дело с концом.
Он отвернулся, явно не желая продолжать разговор. Но тонкий голос жены не давал ему покоя.
— А ты не думаешь, что он агент Общества Блюстителей? И пришел из-за Грю?
— Из-за того, что Грю говорил вечером? Ну, это просто глупо, не стоит и обсуждать.
— Сам знаешь, я не о том говорю. Мы уже два года нелегально содержим Грю и тем нарушаем самый строгий из Наказов.
— Ничего плохого мы не делаем. Мы же выполняем норму, хотя она рассчитана на троих работников? С чего тогда нас подозревать? Мы Грю даже из дому не выпускаем.
— Их могло навести на след инвалидное кресло. Тебе ведь пришлось покупать и мотор, и другие детали.
— Да не начинай ты снова, Лоа. Я тысячу раз объяснял, что покупал только стандартное кухонное оборудование. И какой смысл Братству посылать сюда тайного агента? Думаешь, они стали бы так изощряться из-за несчастного старого инвалида, как будто не могут прийти днем с ордером на обыск? Подумай сама.
— Ну, тогда, Арбин, — вдруг загорелась Лоа, — если ты правда так думаешь, а я надеюсь, что да, тогда он чужак. Не может он быть землянином.
— То есть как не может? Еще чего выдумала. Что делать гражданину Империи на Земле?
— Не знаю! Вдруг он совершил преступление там, у себя? А что? — ухватилась Лоа за свою идею. — Все сходится. Где ему скрываться, как не на Земле? Кто его тут будет искать?
— Это в том случае, если он вправду чужак. Чем ты это докажешь?
— Языка-то он не знает! Ты ведь не станешь отрицать, что ни слова не понял из того, что он говорит? Значит, он откуда-то с задворок Галактики, где говорят на своем диалекте. Я слышала, жителям Фомальгаута приходится заново учить язык, чтобы объясниться при дворе императора на Тренторе. Ты не видишь разве, что из этого следует? Если он иномирец, значит не зарегистрирован в Комитете Переписи Населения и регистрироваться ему там совсем ни к чему. Можем оставить его на ферме, пусть работает вместо отца, и нас опять будет трое, а не двое — впереди ведь новый сезон, а норму надо выполнять. Может помочь нам прямо сейчас, с уборкой.
И Лоа выжидающе уставилась на мужа, который пораздумав сказал:
— Ложись-ка спать, Лоа. Утро вечера мудренее.
Шепот прекратился, свет погас, и все в доме заснуло.
Утром разбирательством дела, в свою очередь, занялся Грю. Арбин обратился к нему, доверяя старику больше, чем себе.
— Все ваши беды оттого, Арбин, — сказал Грю, — что я числюсь в работниках и наша норма рассчитана на троих. Надоело мне быть причиной ваших забот. И так уж второй год зря живу на свете. Все, хватит.
— Да вовсе не в этом дело, — смутился Арбин. — Я не собирался тебе намекать, что ты нам в тягость.
— А, какая разница! Через два года перепись — так и так мне конец.
— По крайней мере, ты еще два года сможешь читать свои книги и наслаждаться отдыхом. С какой стати лишать себя этого?
— С такой стати, что других лишают. А вы с Лоа? Когда придут за мной, то и вас заберут. Что же я буду за человек, если растяну свою поганую жизнь такой ценой?
— Перестань, Грю. Нечего тут спектакли разыгрывать. Мы тебе сто раз говорили, что мы сделаем — заявим о тебе за неделю до переписи.
— Надуете врача?
— Дадим ему взятку.
— Хм-м. Пришелец-то удвоит вашу вину — вам придется скрывать и его тоже.
— Его мы отпустим. Космоса ради, зачем нам сейчас ломать над этим голову? У нас еще два года впереди. Что мне делать с этим человеком?
— Незнакомец, — задумался Грю. — Стучит в дверь, неизвестно откуда явился, говорит непонятно. Не знаю, что посоветовать.
— Он человек смирный и, кажется, напуган до смерти. Вреда от него не будет.
— Напуган, говоришь? А может, он слабоумный? И говорит не на чужом языке, а просто бормочет по-идиотски?
— Непохоже что-то, — обеспокоился Арбин.
— Ты говоришь так потому, что хочешь его использовать. Ладно, я скажу тебе, что с ним делать. Свези его в город.
— В Чику? — ужаснулся Арбин. — Это же верная гибель.
— Ничего подобного, — спокойно ответил Грю. — Вся беда в том, что ты газет не читаешь. Но я-то их читаю, к счастью для этой семьи. Так вот: в Институте ядерных исследований изобрели прибор, который будто бы усиливает способности человека к обучению. В воскресном приложении была об этом статья на всю полосу. Они приглашают добровольцев. Вот и сдай его, как добровольца.
Арбин решительно замотал головой.
— Ты с ума сошел. Не могу я этого сделать. Первым делом у меня спросят его регистрационный номер. Начнут разбираться — кто да почему, так и до тебя доберутся.
— Разбираться никто не будет. Ты все неправильно понимаешь, Арбин. Институту нужны добровольцы, потому что машина у них пока в опытной стадии, и несколько человек вроде бы уже погибло — поэтому я уверен, что вопросов задавать не будут. А если этот бедняга умрет, то ему, пожалуй, хуже, чем теперь, не будет. Дай-ка мне, Арбин, книжный проектор, поставь на шестую часть. И принеси газету, как только придет, ладно?
Когда Шварц открыл глаза, было уже за полдень. Сердце сжимала непрекращающаяся тупая боль — оттого, что он проснулся, а рядом нет жены, оттого, что исчез его мир.
Он уже испытал когда-то такую боль — вспышка памяти с осязательной четкостью вызвала перед Шварцем забытое прошлое. Он стоит мальчишкой в заснеженной деревне, и его ждут сани, чтобы везти к поезду, а поезд отвезет его на корабль.
Невыносимая тоска по привычному миру на миг сроднила Шварца с тем двадцатилетним парнем, который эмигрировал в Америку.
Тоска была слишком реальна — она не могла быть сном.
Шварц подскочил — над дверью мигнул свет и баритон хозяина дома произнес что-то. Дверь открылась, и Шварцу принесли завтрак — жидкую кашицу неизвестного происхождения, но чем-то напоминавшую кукурузную, и молоко.
— Спасибо, — сказал Шварц и энергично закивал головой.
Фермер что-то ответил и снял рубашку Шварца со спинки стула. Он изучил ее вдоль и поперек, обратив особое внимание на пуговицы, потом повесил обратно и отодвинул скользящую дверь ванной. Шварц впервые обратил внимание на теплую молочную белизну стен.
«Пластик» — сказал он себе, по-дилетантски довольствуясь этим всеобъемлющим понятием.
Еще он заметил, что в комнате нет никаких углов — плоскости переходили одна в другую плавно и закругленно.
Хозяин протягивал Шварцу его вещи, вполне определенными жестами предлагая ему умыться и одеться.
Шварц проделал это, пользуясь хозяйской помощью и руководством. Вот только побриться было нечем, а жесты вокруг подбородка лишь вызвали заметное отвращение у фермера. Шварц поскреб седую щетину и тяжко вздохнул.
Фермер привел его к маленькой, продолговатой двухколесной машине и жестом пригласил сесть. Земля замелькала под колесами, пустая дорога начала разматываться назад, и наконец Шварц увидел впереди низкие, белые, как сахар, здания, а вдалеке — голубую полоску воды.
— Чикаго? — с жаром спросил он.
Это была последняя вспышка надежды — то, что он видел, совсем не походило на Чикаго. Фермер ничего не ответил. И последняя надежда умерла.
Бел Арвардан, только что дав свое интервью об экспедиции на Землю, чувствовал себя в мире со всей сотней миллионов планет, составляющих Галактическую Империю. Речь шла не о том, чтобы завоевать известность в одном из секторов. Если его теория относительно Земли будет доказана, его имя станет известно на каждой планете Млечного Пути, которую заселил человек за сотни тысяч лет своей экспансии в космосе.
