Фукидид пристально вникал в эту жизнь во всех ее формах и проявлениях: его интересует и то, как ведутся сражения, и то, как ведется политическая игра. Искусство публичных выступлений достигло в те годы своего расцвета. Опытные софисты уже не только обучали умению говорить речи, но и сами нередко брали на себя дипломатические миссии: известно, например, что в 427 году в качестве посла города Леонтии Афины посетил Горгий, один из самых знаменитых софистов. Словесные поединки ораторов в народном собрании были теми сражениями, которые определяли успех или провал той или другой политики. Фукидид тонко подмечает, какие доводы чаще всего выдвигаются, какое оружие чаще всего пускается в ход: это соображения выгоды, пользы, маскирующие притязания сильных властвовать над слабыми. Фукидид не только сумел нарисовать в своей «Истории» картину столкновения интересов в греческом обществе, но и попытался поставить весь ход греческой истории в зависимость от действия чисто утилитарных стимулов. Далекие легендарные времена, знакомые любому греку по мифам и эпическим преданиям, Фукидид переосмыслил в начале своего труда (I, 2-19) как историю постепенного роста богатств и морской мощи и связанных с этим изменений в политическом строе. Кочевую жизнь древних племен Фукидид объяснил тем, что в те времена еще не занимались торговлей, не обрабатывали землю и надеялись в любом месте найти себе пропитание. С царствованием Миноса Фукидид связывает появление первого флота, заселение Кикладских островов и строительство прибрежных городов. В это время, пишет историк, «стремление к наживе вело к тому, что более слабые находились в рабстве у более сильных, тогда как более могущественные, опираясь на свои богатства, подчиняли себе меньшие народы» (I, 8). Поход Агамемнона под Трою Фукидид не преминул объяснить тем, что Агамемнон-де превосходил всех современников своим могуществом (I, 9). Будучи сам участником морских боев, афинский стратег не мог не упрекнуть осаждавших Трою греков в допущенных ими промахах: «Если бы жизненных припасов эллины взяли с собой в изобилии, если бы они не занимались грабежом и обработкою земли и вели войну непрерывно общими силами, они легко одержали бы победу в открытом сражении и овладели бы городом» (I, 11).
Фукидид, которого война застала уже в зрелом возрасте, принадлежал к тому поколению, чья молодость совпала с периодом наивысшего расцвета Афин, и в своем сочинении он стремился прославить эти Перикловы Афины и понять, почему их постигло поражение. Он не ссылался уже, подобно Геродоту, ни на волю рока, ни на закон возмездия, а скрупулезно исследовал реальную действительность так, как исследовали человеческое тело врачи Гиппократова круга, ставя диагноз, ища источник болезни не во внешних причинах, а во внутреннем состоянии организма. Анализ политики полисов приобрел для Фукидида сугубо практический смысл: выяснить, благодаря чему Афины сумели достичь могущества и почему не сумели его удержать. Ответ на первый вопрос дан в «Истории» дважды: в речи коринфских послов в Спарте (I, 70) и в речи Перикла на могиле воинов (II, 37-41). Подобно тому как Геродот видел источник слабости персов в их покорности воле деспота, а силу эллинов — в отсутствии у них единовластия, Фукидид устанавливал связь между заинтересованностью афинян в делах государства и могуществом их полиса. Устами враждебно настроенных коринфян Фукидид рисовал самые общие черты внутреннего облика афинян: их решимость служить государству силами своими и разумом, их безудержную активность, благодаря которой они стремятся к новшествам, охотно идут на риск, готовы всегда трудиться и делать то, что требуется. В речи Перикла демократические Афины изображены как полис, который не знает принуждения и открыт для всех. Здесь граждане совместно обсуждают государственные дела, а в частной жизни вольны заниматься чем им угодно. Сюда, в этот великий город, доступ никому не возбранен: Афины охотно принимают плоды других земель и не боятся приютить у себя иностранцев. Не выучка, не военные упражнения придают афинянам их силу и смелость, а весь строй их жизни, — таков был диагноз, поставленный Фукидидом.
Могущество Афин всегда опиралось на их флот, и в том, как вели Афины свою морскую политику в годы войны, Фукидид искал ответа на второй вопрос. Чтобы раскрыть ошибочность этой политики и понять, почему она привела Афины к поражению, Фукидид прибегнул к особой трактовке самого понятия «государство». Если в речи коринфян и Перикла говорилось не столько об Афинах, сколько об афинянах, не о полисе, а о людях, живущих в нем, то описание нового периода войны, которому предстояло закончиться поражением, начиналось с новой речи Перикла, в которой государство как целое противопоставлялось частным лицам (I, 60). Государство, говорил Фукидид устами Перикла, может идти по правильному пути или по ошибочному. Для того чтобы оно шло правильным путем, поступки граждан должны иметь своей конечной целью его благополучие. Мысль о необходимости равновесия между интересами полиса и интересами частных лиц послужила Фукидиду отправной точкой для описания событий войны после смерти Перикла и дала ему возможность объяснить неудачи афинской политики.
Умение Фукидида видеть не только части целого, но и совокупное целое, умение объяснять человеческие поступки причинами, коренящимися в самом человеке, определили стиль и форму фукндидовского рассказа. «История» Фукидида — это повествование о том, как в течение более чем двадцати лет, год за годом, в летние и зимние сезоны, шли столкновения между городами-государствами, велись бои, возводились укрепления, посылались посольства, собирались сходки народного собрания. В этом рассказе особое значение получает инсценировка политических дебатов, благодаря которым ход событий принимает тот или иной оборот. Судьба людей в глазах Фукидида зависит от того, как сталкиваются их интересы с интересами других людей, и он показывает это, воспроизводя речи послов и государственных деятелей. Он ввел эти речи как необходимую часть в описание самых важных периодов войны. Как признается сам Фукидид (I, 22), пространные речи ораторов в «Истории» вовсе не передают действительно произносившихся слов, а лишь соответствуют общему смыслу того, что говорилось при данных обстоятельствах. Они в значительной мере представляют собой плод индивидуального творчества писателя, и он отводит им особое место в композиции своего труда.
За немногим исключением речи у Фукидида соединены в пары: на первом собрании в Афинах говорят послы острова Керкиры и Коринфа (I, 32-36, 37-43); на втором собрании в Спарте говорят коринфяне, им возражают афиняне, затем спартанский царь Архндам, Архидаму же возражает Сфенелаид (I, 68-86); перед самым началом войны в Спарте произносят речь коринфяне (I, 120-124), в Афинах — Перикл (I, 140-144); на собрании по делу митиленян выступают Клеон и Диодот (III, 37-40, 41-48), на суде в Платеях держат речь платеяне и фиванцы (III, 53-59, 60-67), перед отправкой флота в Сицилию в Афинах произносят речи Никий и Алкивиад (VI, 9-14, 15-18), и, наконец, при известии о приближении афинского флота в Сиракузах слово берут Гермократ и Афинагор (VI, 33-34, 35-40). В этих парных речах вторая речь, как правило, направлена против первой: керкиряне просят афинян принять их в союз, коринфяне стараются не допустить этого, фиванцы «разоблачают» платеян; Диодот выступает против Клеона; Алкивиад против Никия, Афинагор против Гермократа.
Парное расположение речей, превращенное Фукидидом в нарочитый художественный прием, позволяет писателю продемонстрировать, как одни и те же факты удается представить в неодинаковом свете и как для этой цели пускаются в ход доводы пользы, выгоды, справедливости и т. п. Таким образом, действующие лица «Истории» Фукидида все время принуждены делать выбор между двумя путями или двумя точками зрения. И эта необходимость выбора ставит их в положение, совершенно не похожее на положение персонажей «Истории» Геродота.
Если Геродот, описывая события, обычно задавал себе вопрос «почему они произошли?», то Фукидид спрашивает себя «чем определился выбор? ради чего предприняты те или иные действия?». Фукидид рассказывает, как Алкивиад подстрекал афинян к походу против Сицилии, объясняя это тем, что Алкивиад надеялся стяжать себе славу и поправить свои денежные дела. Афинские же государственные деятели выдвинули против Алкивиада обвинение в повреждении герм (VI, 28) потому, что боялись его популярности; пленного Никия казнили потому, что опасались, что он выдаст чьи-то тайны или сумеет откупиться за деньги (VII, 86). И эту связь реальных утилитарных причин и следствий Фукидид вскрывает не только в поведении отдельных лиц, но и в истории самого афинского государства. Если у Геродота трагическая судьба его героев предрешена заранее и все попытки избежать ее заведомо обречены на неудачу, то для Фукидида трагический конец морского могущества Афин вовсе не фатален и не неизбежен. Он мог бы не наступить, по его мнению, если бы политические деятели не совершили всех своих ошибок, если бы свои корыстные интересы они не поставили выше интересов государства в целом. Несчастье постигло афинян не по воле богов и не как наказание за преступление, а в результате неверно поставленной цели.
«История» Фукидида осталась незавершенной: повествование обрывается в ней на событиях 410 года до н. э. Последние годы Пелопоннесской войны (411-404) описаны уже Ксенофонтом Афинским в его «Греческой истории», которая составлена как прямое продолжение труда Фукидида и доведена до 362 года до н. э. Ксенофонт родился во время Пелопоннесской войны, и его творчество принадлежало совершенно новому периоду как в политической истории Греции, так и в истории ее литературы.
На протяжении более чем полувека, от конца Пелопоннесской войны до македонского завоевания, жизнь полисов Эгейского бассейна определялась их стремлением сохранить автономию и необходимостью объединяться в союзы ради нужд обороны и торговли; между городами-государствами происходили постоянные военные столкновения, ни одно из которых, однако, уже не принимало масштабов войн V века. Афины перестали теперь играть роль политического и экономического центра Греции, и граждане все чаще уходили отсюда на заработки в наемные войска других государств. Но Афины не перестали быть «школой Эллады», как называл их Фукидид (II, 41). Если в V веке в Афины съезжались многие образованные иностранцы, чтобы здесь учить, то в IV веке сюда уже ехали, чтобы учиться: в начале IV века в Афинах появились первые прообразы европейских университетов — высшие школы с регулярным обучением. Одну из них возглавил ученик софистов, оратор Исократ, другую — Платон. Школа Исократа давала своим питомцам гуманитарное образование, Академия Платона — математическое, однако при всем несходстве педагогических методов обе эти знаменитые школы ставили перед собой общую цель — воспитать человека нового тина, используя для этого главным образом не поэзию, а те духовные ценности, которые несла в себе рационалистическая культура. Если софисту V века было важно привить слушателю навыки умелого владения речью, то Исократу и Платону стало важно сформировать характер своих учеников и сделать их людьми определенного склада, способными направить политику государства по нужному руслу.
