Не теряя времени, Отфорд начал расспрашивать его.
— Не уверен, обязан ли я отвечать на ваши вопросы, сэр, поскольку не знаю наверняка, вправе ли вы задавать их.
— Но должны же вы иметь свое мнение, — сказал Отфорд, которому претила напыщенность людишек, упивающихся своей приниженностью.
— Я могу иметь свое мнение, сэр, но это не значит, что я имею разрешение высказывать таковое когда угодно, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Нет, не понимаю. — Джон почувствовал раздражение.
— Что ж, позвольте сказать так. Я не знаю, рассекречено все случившееся с нами при форсировании реки Риццио или нет.
— Кто-нибудь говорил вам, что эти сведения засекречены?
— Никто не говорил мне, что они рассекречены, — лукаво ответил бывший старшина в полной уверенности, что выиграл очко в споре. О боже, какой идиот!
— Вы знали бригадного генерала Олбэна?
— Полковника Олбэна, сэр.
— Если вам угодно быть невеликодушным.
— Я всего лишь точен, сэр.
— Как по-вашему, он был хорошим офицером?
— Мои отзывы не в счет, сэр. Имеют значение, во-первых, послужной список и заключение военно-полевого суда во-вторых.
— Вы согласны с приговором суда?
— Не мое это дело — соглашаться или не соглашаться с приговором суда; я должен его выполнять.
— О господи, но ведь все происходило на ваших глазах!
— Вот именно, — ответил бывший старшина. Вызывающий тон его покоробил Отфорда, и все же он решил предпринять новую попытку:
— Вы форсировали реку двадцать девятого ноября. Это общеизвестно.
— Должно быть, так, сэр, раз вы это знаете.
— Как я понял, через реку переправился целый батальон, прежде чем был получен приказ отходить.
— Этого я не могу вам сказать, сэр.
— Кому вы, по-вашему, поможете, если скажете? — вскричал Отфорд. — Немцам? Но они теперь на нашей стороне и жаждут всячески помочь нам.
— Почему вам тогда не обратиться к ним?
— Ей-богу, это идея!
Старшина утратил выдержку. Мысль о том, что он мог подать Отфорду идею, ужаснула его.
— Что вы намерены предпринять, сэр? — спросил он, прикрыв глаза, как в мелодраме.
— Я намерен воспользоваться вашим советом и узнать правду у немцев.
— Но я вовсе вам этого не советовал!
— Нет, советовали! — отвечал Отфорд. — Вы сказали: «Почему вам тогда не обратиться к ним?»
— Я не совсем это имел в виду, сэр. Но если вы хотите получить необходимые сведения, я буду вам весьма признателен, если вы свяжетесь с майором Энгуином. Он принял батальон после гибели нашего старика, полковника Рэдфорда. — Теперь старшина так разволновался, что у него перехватывало дыхание.
— Вот это уже лучше, — сказал Отфорд. — Майор Энгуин, говорите? Где я могу его найти? Вы знаете?
— Так точно, сэр. Мы до сих пор обмениваемся открытками на рождество, сэр. Он теперь занимается перевозками на грузовиках, сэр, в Линкольне. Фирма «Братья Энгуин».
— Большое спасибо.
Отфорд протянул фунтовую бумажку, которую бывший старшина взял с легким поклоном.
Отфорд вернулся в музей около половины пятого и обнаружил, что никто ему не звонил и никто его не спрашивал. Взгляд его упал на книгу «Таков был приказ».
«Хотя двум ротам удалось форсировать реку и захватить незначительный плацдарм на вражеском берегу, потери оказались столь велики, что я был вынужден приказать им отойти на исходные позиции», — снова прочитал он.
И все же, по словам Леннока, через реку переправилась вся бригада. Возможно, Леннок был не в том положении, когда можно все знать точно? А может, не в том положении был и сам Гриббелл?
Отфорд без труда нашел номер фирмы «Братья Энгуин» в Линкольне и вскоре уже говорил с майором Энгуином по междугородному телефону. Судя по голосу, Энгуин воображал себя прирожденным руководителем людей и грузовиков.
— Олбэн? — переспросил он. — Я этого типа терпеть не мог. Донельзя дурно воспитан, чертовски тщеславен да к тому же еще и с причудами. Носил фуражку задом наперед и принимал парады в пижаме. Вам, безусловно, знаком подобный тип людей. Вечно выламываются как могут. Но должен вам сказать, солдаты пошли бы за ним в огонь и в воду. Он их завораживал. И умел веселить. Они считали его чокнутым и при нем не скучали ни минуты, это уж точно. Но в офицерском собрании он был сущим бедствием.
— Пил?
— Да, но держался великолепно, сколько бы он ни выпил. Никогда не встречал человека, который умел бы так пить, не теряя контроля над собой. Просто невероятно. И всегда сохранял ясность ума.
— Вы когда-нибудь сталкивались с сэром Краудсоном Гриббеллом?
— Да, еще одна совершенно отвратительная личность. Но, разумеется, полная противоположность дикарю Олбэну — вылитый полковник Блимп.[7] В жизни своей никогда не рисковал. Ни разу не продвинулся ни на шаг, если не был уверен в успехе и пока дивизии на его флангах не выполнят всю грязную работу. С Олбэном, по крайней мере, не соскучишься, но, заговорив с Зевуном Гриббеллом, вы сию же минуту начнете храпеть.
Занятный тип этот Энгуин.
— Генерал Гриббелл написал книгу.
— Зевун? Я рад, что не вложил в нее денег. И что же он пишет?
— Пишет, что когда Олбэн начал свою атаку, через реку переправились только две роты, и…
— Полная и заведомая ложь. Мой батальон был в резерве, и мы переправились вслед за двумя остальными батальонами бригады.
— Гриббелл называет незначительным захваченный Олбэном плацдарм.
— И вы поверили этому? Целью операции ставился захват деревни Сан… как ее там…
— Сан-Мельчоре-ди-Стетто.
— Вот именно. Так вот, мы заняли ее менее чем через полчаса после начала атаки. Потери были совсем незначительны. Олбэн приказал занять оборону и окапываться и послал сообщение в штаб, просил поддержать бригаду силами дивизии. В ответ он получил лишь приказ отступить. Сначала Олбэн отказался отступать, но в конце концов вынужден был подчиниться. Когда солдаты поняли, что отступают без всякой причины, чуть было не вспыхнул бунт. Наш отход придал фрицам духу, и они открыли убийственный огонь. Девяносто пять процентов всех потерь мы понесли при отступлении.
— О господи!
— Да, вот как оно было. Так что не принимайте всего на веру. Окажетесь в Линкольне, в любое время буду рад…
Отфорд снова лихорадочно зазвонил в министерство обороны и благодаря своим связям выяснил, что немецкими войсками, противостоявшими дивизии Гриббелла, командовал некий генерал Шванц, который, к счастью, оставался в армии до сих пор и был прикомандирован к штаб-квартире войск НАТО в Париже. Несмотря на поздний час, Отфорд заказал Париж и выяснил, что генерал уже покинул штаб, но его можно найти в отеле «Рафаэль». Тревожно поглядывая на часы, Отфорд заказал разговор с отелем «Рафаэль» и узнал, что генерал Шванц, по всей видимости, уехал в посольство Западной Германии на прием в честь какого-то высокого гостя из Америки. Не колеблясь, Отфорд позвонил в посольство и, припомнив все известные ему немецкие слова, попросил генерала Шванца. Человек, ответивший на звонок, отправился искать генерала, и Отфорд услышал в трубке приглушенный гул голосов, обычный для коктейлей. Неплохо бы, подумал он, и ему сейчас выпить. Наконец в трубке раздался довольно высокий мягкий голос:
— Hallo, hier Schwantz.[8]
— Вы говорите по-английски?
— Кто у аппарата?
Отфорд объяснил, что он военный историк, и извинился за беспокойство, причиненное генералу в неурочный час. Поскольку немцы питают большое уважение к историкам вообще, а к военным — в особенности, генерал был более чем любезен.
— Я хочу задать вам вопрос о форсировании реки Риццио, сэр.
— Риццио? Да-да. Возможно, я пошлю вам мою книгу… «Sonnenuntergang in Italien».[9] Здесь трудно говорить, потому что много шуму.
— Вы написали книгу?
— Да. Две недели как вышла в Мюнхене, на немецком, конечно. Я пошлю ее вам.
— Огромное спасибо, сэр. С удовольствием прочту ее. Не могу ли я задать вам сейчас еще один вопрос?
— Пожалуйста.
— Застала ли вас врасплох атака англичан двадцать девятого ноября?
— Абсолютно. Не было никакой артиллерийской подготовки. Мы привыкли, что атаки англичан всегда построены по одной схеме. Артиллерия, а потом, через час или около того, пехота. Тогда было что-то совсем другое. Атаку возглавил офицер в белом. Его костюм походил на пижаму. Он курил трубку и держал в руке британский флаг. Многие солдаты тоже курили, дудели в трубы и горны, били в барабаны. Такую форму атаки мы применяли в первую мировую войну, так называемая «психическая атака». Боевой дух моих солдат был настолько низок, что они покидали свои позиции, почти не открывая огня. Они, видите ли, прибыли из России, и генеральный штаб считал, что после России Италия — это нечто вроде курорта, но там, конечно, тоже было тяжело, хотя и полегче. Некоторые солдаты так перепугались, что приняли эту фигуру в белом за призрак или, как у вас говорят, за труп. И эта странная какофония. Все было очень умно придумано, ничего умнее я на войне никогда не видел, потому что психологический момент был очень правильно выбран. В первую мировую войну мы потеряли много солдат, бросая их в такие атаки против свежих частей противника, у которых был высокий боевой дух. Я не мог спасти наш штаб в Сан-Мельчоре-ди-Стетто, и наша линия обороны была прорвана. Одним из последних моих действий была отправка срочной просьбы о помощи командиру корпуса генералу фон Хаммерлинку, но я знал, что ему придется отдать приказ об общем отступлении: у нас тогда совсем не было резервов. Я имел под моим командованием мелкие подразделения триста восемьдесят первой дивизии — всего, наверно, человек двести; около пятисот гренадеров из дивизии Великого курфюрста, немного пожилых солдат из разных запасных частей и около трехсот фанатиков из дивизии эсэс Зейса-Инкварта. Я перемешал их, насколько это было возможно. Если бы британцы взяли пленных, я хотел создать впечатление, что у меня большие силы. Я уже отдал приказ об отступлении на своем участке, чтобы предотвратить полный упадок боевого духа — многие из моих солдат были бессменно на передовой по восемь-девять месяцев, — как вдруг, по причине, которая так никогда и не выяснилась, британцы начали отходить сами. Когда ко мне поступило это сообщение, я сначала не поверил, но приказал атаковать всеми силами. Если солдаты устали и пали духом, надо заставить их действовать активно. Даже безнадежная атака лучше, чем ничего. Через два часа мы вернулись на наши прежние позиции, нанеся противнику тяжелые потери. Я получил «Рыцарский крест» с бриллиантами, но отмечаю в моих мемуарах, что не заслужил его. Ни разу за всю свою службу в армии я не сталкивался с такой необычной и даже таинственной ошибкой, как допущенная в тех обстоятельствах британцами. Ответил ли я на ваш вопрос?
Да уж, немцы — народ дотошный. Для человека, просившего извинения за то, что ему будет трудно говорить прямо с шумного коктейля, генерал Шванц справился с задачей просто великолепно.
— Большое спасибо, герр генерал, — сказал Отфорд. Вы дали мне более чем исчерпывающую информацию, я позволю себе послать вам мою книгу и надеюсь, вы с ней ознакомитесь.
— Простите?
Генерал почти безупречно изъяснялся по-английски на военные темы, но в обычном разговоре был не так находчив.
— Большое вам спасибо, — повторил Отфорд.
— Спасибо вам, и желаю успехов в вашей чрезвычайно интересной работе.
Отфорд повесил трубку и мрачно улыбнулся. Он позвонил Филипу Хеджизу и сообщил, что, возможно, придется внести кое-какие изменения в новое издание энциклопедии. Хеджиз был в восторге. Затем Отфорд зашел в цветочный магазин, купил большой букет алых роз и поехал домой.
Его жену успело уже утомить тягостное молчание семейного раздора, вызванного лишь некоторым недомыслием, а вовсе не злым умыслом. Подаренный букет заставил ее расплакаться, настолько поступок этот был не в привычках ее мужа. Вечером в постели Отфорд рассказал ей все.
— Я просто не мог посвятить тебя в это раньше, объяснил он, — мне и самому все было неясно.
— Я понимаю, — прошептала она, хотя на самом деле ничего не поняла.
Покосившись на нее краем глаза, он усмехнулся.
— Тем не менее мне понадобится завтра твоя помощь. Утром мы съездим повидаться с полковником Олбэном.
— Тебе нужна моя помощь? — Она была польщена.
— И еще как. Если я поеду один, у него может появиться искушение поколотить меня. Но я надеюсь, в присутствии дамы он не отважится на это.
Следующим утром Отфорды выехали в Саннингдейл. К домику полковника они добрались около половины двенадцатого. Днем он выглядел еще более убого, чем ночью. Он был собран из гофрированного железа, унылый вид его кое-как скрашивали побеги винограда и других ползучих растений. И лишь крошечный садик выделялся своей ухоженностью. Отфорд позвонил в дверь. Минуту спустя ее открыла миссис Олбэн.
