Все реже и реже срывались с сосулек прозрачные капельные до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до! На улицах стало неуютно. Все краски потухли, слиняли. Прохожие подняли воротники, и все куда-то заторопились.

— Ну, погоди, туча! — крикнул ветер, превращаясь из освежающего в буйный. — Сейчас я тебе задам трепку! — Он гикнул, свистнул и порывисто рванулся ввысь, дуя во всю мочь, изо всех сил.

Три дня и три ночи бушевал на улицах Подуйка Порывыч, стараясь сдуть с неба тучу, погасившую всех солнечных зайчиков.

Три дня и три ночи снежная туча воевала с буйным ветром.

Она валом валила снег на землю, а ветер подхватывал его и забрасывал с посвистом обратно.

— Дед за внуком пришел! — говорили дворники, вооружаясь метлами.

— Апрельские затеи…

— Хороши затеи, вон какой снег-снежок!

— Снег-снежок, снежок-снежок…

Три дня и три ночи просидели Чишка и Зай в круглом зеркале для бритья, куда их загнала снежная туча во время новоселья.

Конечно, праздник в доме продолжался и без солнечных зайчиков, хотя чей-то мужской голос сказал:

— Эх, жалко, что погода испортилась!

Сидя в зеркале, Чишка и Зай слышали, как в комнате становилось все веселей и веселей. Вот кто-то затянул песню, потом кто-то пошел в пляс, да так весело, что на комоде стало подпрыгивать зеркало, в котором находились Зай и Чишка.

Ох и ругали же они между собой Подуйку Порывыча! Говорили же, что ветру нечего делать на новоселье, так нет, увязался: «Ах, я буду освежающим!.. Ах, я буду попутным!..» Лучше бы за тучей следил…

А теперь вот торчи в зеркале и слушай, как другие веселятся…

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ШЕСТОЕ
Зай устраивает общее собрание солнечных зайчиков и распределяет их по квартирам. Чишка сократил речь своего брата

На четвертый день обессиленная туча, истощив снежные запасы и устав бороться с ветром, ночью отступила от города.

Чишка и Зай, заболевшие от скуки бессонницей, с первыми лучами солнца выскочили из зеркала.

— Скорей на новоселье! — крикнул Чишка, пролетая сквозь стекло и усаживаясь на заснеженный подоконник.

— На какое новоселье? Все еще спят! И потом все его уже отпраздновали, — мы с тобой опоздали.

— Опоздали! — заскучал Чишка.

Очень уж хотелось ему повеселиться на празднике.

— А ты не вешай нос. Нашу бригаду такая работа ждет, смотри, туча какие сугробы наворочала.

Чишка взглянул вниз. Город был весь завален снегом. Заборы были убраны белыми валиками. В кустах цвели снежные розы.

Чишка вздохнул, проворчал, слетая с подоконника:

— Сказка про белого бычка… Топили, топили, а его опять вон сколько.

По саду прыгал заяц Блик, считая:

— Больших сугробов — двадцать, маленьких — пятнадцать, двадцать пять… тридцать… Светить всегда! — приветствовал он Зая и Чишку.

— Светить везде! — отозвались братцы.

— Что это у тебя, Блик, не все зайцы на работу вышли? — спросил строго Зай.

— Метель убаюкала. Никак не проснутся.

Блик полетел из окна в окно, от зеркала к зеркалу.

— Эй, зайцы! — кричал он. — Снегогреи, Снеготаи, Снеготопы! Лежебоки! На работу пора! Подъем!

Зай и Чишка занялись тем временем обследованием дома.

Нужно было выяснить, сколько у новоселов детей и не нужна ли кому из них солнечная скорая или неотложная помощь.

Так как в доме было очень много квартир, то Зай и Чишка управились только часам к двенадцати. В саду кипела работа.

— Зай, смотри-ка, вон наш Подуйка Порывыч!

— Где?

— У калитки.

— Действительно.

Ветер стоял у калитки и делал вид, что не замечает Зая и Чишку.

Он отворял дверцу калитки, потом с оглушительным треском захлопывал. Потом снова медленно отворял и хлопал.

Хлопал и отворял.

Отворял и хлопал.

— Большое дело делаете! — сказал Зай, подскакивая к забору.

Ветер молча отворил писклявую калитку и снова треснул ею об ограду.

Калитка запищала.

— Уж не могли, Подуйка Порывыч, день рождения не испортить… — съязвил Чишка.

Ветер промолчал. Ему было стыдно, что его так одурачила снежная туча.

— Да перестаньте вы мучить калитку…

Ветер оставил калитку в покое и сказал:

— Зато я теперь эту тучу знаете куда угнал?

— Куда?

— На колхозные поля.

— Молодец, Подуйка Порывыч!

— Молодец!.. Ее нужно было сразу туда гнать, а то все новоселье нам испортили, — никак не мог успокоиться Чишка.

— Вы уж извините меня…

— Ладно уж!.. — сказал Зай, а Чишка промолчал все-таки.

— Вы сейчас куда?

— На общее собрание солнечных зайчиков.

— А мне можно?

— Пожалуйста, Подуйка Порывыч, у нас от вас секретов нет. Блик, — крикнул Зай, — собери всех возле снежной бабы на собрание!

Вскоре вся солнечная бригада собралась в саду на клумбе, облепив снежную бабу.

Баба взяла и моментально растаяла.

— Произвели сильное впечатление! — сказал Чишка.

Тогда зайцы расселись по деревьям — так будет надежнее.

— Дорогие зайцы! — начал торжественно Зай. — Вы, конечно, все понимаете наше с вами значение в предстоящей весенне-летне-осенней кампании. На этом я могу не останавливаться.

— Можешь! — сказал Чишка. — На значении значения нашего солнечно-весеннего свечения тоже можешь не останавливаться.

— Договорились. Тогда я, с вашего разрешения, перехожу в своей речи к значению…

— С нашего разрешения переходи в своей речи прямо к заключению! — сказал Чишка.

Зайцы его поддержали.

— Тогда… в заключение своей речи я хочу сказать, что мы с Чишкой осмотрели новый дом и взяли на учет всех детей. В доме живут пятнадцать мальчиков и десять девочек. Из них пять мальчиков и пять девочек с нами дружат и ценят нас, четверо нас сторонятся…

— Почему?

— Причина еще не выяснена… Итак, четверо сторонятся, восемь человек не придают нам особого значения, а три человека не могут придавать нам значения…

— По какой причине?

— По причине своего малолетства.

— Им троим скоро будет вместе три года, — пояснил Чишка.

— Попрошу без шуток! — сказал Зай. — Должен вам сказать, что это очень славные малютки.

— Они не малютки, а малюшки, — уточнил Чишка.

— Какие еще малюшки?

— Малютки — это побольше, а малюшки — это совсем маленькие.

— Между прочим, оратора не полагается перебивать.

— Извините, — сказал Чишка.

— Значит так… — продолжал Зай, — приступаем к распределению… К малюткам, то есть к малюткам в квартиры тридцать пятую, двенадцатую и седьмую назначаются, назначаются… Прыжка, Тяп и Ляп. Когда малыши проснутся, будете их забавлять. Можно прыгать, кувыркаться, щекотать, но не сильно… а главное, не вздумайте наводить им на мордашки загар — им еще рановато.

— Знаем. Грамотные, — сказали Тяп, Ляп и Прыжка.

— Круть!

— Здесь!

— В четырнадцатую квартиру.

— Есть!

— Верть!

— Я!

— В шестнадцатую.

— Есть.

— Скок!.. Скок!..

— Скок выращивает в саду первые подснежники.

— Снять с цветов и перебросить на детей, — сказал Чишка.

— Ты думаешь, это будет правильно?

— Железно! — ответил Чишка.

— Тогда лучше будет тебя снять с дерева и перебросить в школу на урок русского языка.

— А я в школе и научился так разговаривать.

— Что? В школе? На уроке?

— Почему на уроке?.. На перемене…

Зайцы захохотали, даже Зай и тот не удержался.

Минут через пять Зай распределил всех солнечных зайчиков по квартирам.

— А мы чем займемся? — спросил Чишка.

— А мы займемся теми ребятами, что нас сторонятся.

— Всегда нам самые трудные.

— Чишка! Светить всегда!

— Светить везде! — нехотя ответил Чишка.

— Светить везде! — подхватили зайцы, и все разлетелись по квартирам.

— А меня в какую квартиру?

— Подуйка Порывыч! А я про вас и забыл.

— Сидел на собрании тихо, не шелохнувшись, слушал внимательно, не отвлекался, а меня почему-то никуда не назначили.

— Вы за небом, за небом повнимательней смотрите, — загорячился Чишка, — а то опять как с новосельем получится.

— Тогда разрешите хоть до квартиры вас проводить.

— А небо? — спросил Чишка.

— Ая буду лететь спиной и смотреть на небо.

— Если только спиной… — согласился Чишка.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Зай и Чишка знакомятся с Боязливой Петровной, Наперекором Сергеевичем и мальчиком Болей

— Наперекор, не открывай форточку! Болик может простудиться!..

Форточка захлопнулась.

— Боязлива! Ты только посмотри, какая на улице сегодня чудесная погода!..

Форточка открылась.

— Сегодня холодный ветер! Форточка захлопнулась.

— Сегодня ветер теплый. Форточка открылась.

— На-пе-ре-кор!

Форточка захлопнулась.

— Боязлива Петровна!

Форточка открылась.

— Наперекор Сергеевич!

Форточка захлопнулась и закрылась на металлическую задвижку.

— Гм!.. — сказал Зай, поглядывая сквозь окно на ссорившихся между собой мужчину и женщину и на худенького и бледного, как кочерыжка, мальчика, лежащего под теплым одеялом в постели.

— Гмм!.. — сказал Чишка.

— Гмм, — сказал ветер.

— Придется вмешаться, — сказал Зай и проник сквозь стекло в комнату.

— Придется вмешаться, — сказал Чишка, исчезая вслед за братцем.

— Придется вмешаться, — сказал ветер, ткнулся лбом в стекло и отскочил.

Подуйка Порывыч всегда поражался умению солнечных зайчиков проскакивать сквозь плотные стекла или, например, нырнуть на дно лужи и выйти сухими из воды.

Ветер был совершенно лишен таких способностей. Возле воды Подуйка Порывыч всегда становился сырым ветром и в таком виде был противен даже самому себе, а проникнуть он не мог и сквозь самое тонкое стекло.

Зато он мог проскользнуть сквозь игольное ушко или сквозь самую узенькую-преузенькую щелочку.

К сожалению, окно, в которое нырнули Чишка и Зай, было по-зимнему наглухо заклеено.

Не найдя подходящей скважинки, Подуйка Порывыч постучался в окно и, видя, что на него никто не обращает внимания, полетел к подъезду.

Поднявшись по лестнице, он нашел нужную квартиру и сквозь замочную скважину протиснулся внутрь.

В комнате возле постели мальчика мужчина (Наперекор Сергеевич) все еще продолжал спорить с женщиной (Боязливой Петровной).

Чишка и Зай возились на подоконнике с цветами.

— Мальчик должен пойти гулять! — сказал Наперекор Сергеевич.

— Нет, мальчик не пойдет гулять! На улице ветер! — сказала Боязлива Петровна.

«Почему я на улице?.. Я уже здесь…» — подумал про себя Подуйка Порывыч, но, вспомнив, что все матери относятся к нему почему-то с предубеждением, решил пока не обнаруживать своего присутствия.

Наперекор Сергеевич хотел что-то сказать, но потом махнул рукой, чиркнул спичкой, закурил и выдохнул из себя такое большое облако дыма, словно у него внутри был пожар.

— И не кури, пожалуйста, в комнате!

Подуйка Порывыч взял весь дым в охапку и осторожно вынес его из комнаты в переднюю. Остатки через замочную скважину выдул на площадку. Вернулся.

— Ура! Ветер пришел! — шепнул Чишка.

— Подуйка Порывыч явился! — обрадовался Зай.

— Я могу не курить, но Боля должен гулять. Сегодня на дворе волшебная погода.

Спор возобновился.

— Сегодня на дворе коварная погода.

— Волшебная!

— Коварная!

В это время Чишка и Зай распустили на подоконнике бутоны домашних роз.

— Ах, какая прелесть! — шепнул ветер. — Как я люблю запах роз. Сейчас я всех надушу настоящими розами.

— Цветы! На окне распустились цветы! — радостно, не веря своим глазам, вскрикнула Болина мама.

— Я тебе говорил, что на дворе стоит волшебная погода.

— Чудеса! — прошептала женщина. — Даже кактус и тот расцвел. Волшебная погода…

— А раз волшебная, то наш сын должен идти гулять, а не париться под ватным одеялом. И все! И больше я на эту тему не разговариваю!

Болин папа оделся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Чишкина ошибка. Подуйка Порывыч становится бризом. Зай, Чишка и ветер наводят Болику черноморский южнобережный загар

— Мама! Я хочу гулять! — сказал бледный, как кочерыжка, мальчик.

— У тебя температура.

— У меня нет температуры.

— Хорошо! Сейчас ты убедишься…

Болик подержал градусник.

— Тридцать… — стала считать мама. — Тридцать… Ничего не вижу.

— Сейчас я ей посвечу, — сказал Чишка, слетая с цветка и усаживаясь на стеклянную палочку термометра.

Ртутная змейка ожила и поползла вверх, пока не уперлась в стеклянный потолок.

Болина мама надела очки.

— Сорок два! — вскричала она в ужасе. — Я говорила! Я говорила! Доктора! Скорее доктора! Исцеляй Иванович!

С градусником в руках Болина мама выбежала из комнаты так быстро, словно ее сдуло ветром.

Доктор жил в этом же подъезде на первом этаже. Звали его Исцеляй Иванович, а фамилия у него была самая обыкновенная Ухогорлонос.

— Твои штучки? — спросил Зай Чишку, когда Болина мама убежала за доктором.

— Я ничего… Я хотел только посветить…

— Посветить… — сказал ветер, дуя на Чишку, чтобы его остудить.

— Посветить… — сказал Зай. — Сколько раз тебе твердил: при измерении температуры в разгоряченном виде…

— Никогда не прикасаться к градуснику! — докончил Чишка.

— А теперь давайте исправлять Чишкину ошибку.

— Каким образом? — осведомился ветер.

— Очень просто. Болина мама мнительная-мнительная, думает, что у нее сын больной-больной, а мы, пока она ходит за доктором, как наведем Боле загар, как закалим его. Вернется мама с доктором, а сын лежит загорелый-загорелый, здоровый-здоровый, закаленный-закаленный!

— Не успеем, — усомнился ветер.

— Успеем. Мы его по скоростному методу будем закалять.

— А какой загар будем делать? — спросил Чишка. — Речной или морской?

— Конечно, морской.

— Черноморский?

— Южнобережный!

— С ветерком! — добавил Подуйка Порывыч. — Ах, как я обожаю быть морским ветром! Когда я дую с моря, меня все величают бризом. Ах, как я люблю, когда меня величают бризом! — Ветер заволновался и надул все занавески, как паруса.

— Лево руля! — крикнул Чишка, прыгая по подоконнику, словно по палубе корабля. — А помните, Подуйка Порывыч, когда мы с вами были в Крыму…

— Хватит болтать! — сказал Зай. — Слушали! Постановили! И давайте выполнять. Вернется мама, а мальчик у нас лежит белей подушки.

Зай, Чишка и ветер окружили лежащего в кровати мальчика.

— Здравствуй, мальчик! — сказал Зай.

— Здравствуйте! Вы кто такие?

— Мы не «выктотакие», а солнечные зайчики. Меня зовут Зай, а это мой брат — Чишка, а это наш друг Подуйка Порывыч — ветер.

Мальчик повернул голову в сторону ветра и стал таращить глаза.

— Вы его не разглядывайте, — сказал Чишка, — он у нас невидимка.

— Здравствуйте, мальчик, — сказал ветер и нежно погладил его по лицу.

— Интересно! — сказал мальчик. — Первый раз вижу солнечных зайчиков и… ветер.

— Как, разве там, где вы раньше жили, у вас не было ни одного знакомого солнечного зайчика? — спросил Зай, покрывая загаром левую руку мальчика.

— Мне мама не разрешала знакомиться с вами. Она говорит — вы драчуны.

— Мы драчуны? — удивился Чишка, покрывая загаром правую руку мальчика.

— И что от вас только и жди солнечного удара. А на самом деле вы совсем не похожи на драчунов.

— И совсем мы не драчуны. Мы даже очень полезные. Хотите, мы вас сейчас в пять минут покроем морским загаром и закалим с Подуйкой Порывычем так, что вы никогда и ничего не будете бояться на свете?

— А это не больно?

— Что вы? Даже не почувствуете.

— Да я всю жизнь мечтал загореть, а мама говорит, что ко мне загар не пристанет.

— Еще как пристанет. Чишка, переходи на левую щеку!

— С ветерком его.

— Наддай жару!

— Чишка, нос не сожги!

— Ой, щекотно!

— Подуйка Порывыч, освежай!

— Лакируй!

Когда Болина мама в сопровождении доктора Ухогорлоноса вбежала в комнату, чудесный, ровный, морской, южнобережный загар был уже наведен на лицо и руки мальчугана.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Доктор Исцеляй Иванович Ухогорлонос прописывает Болику солнечных зайчиков. Что такое соллюс трусус Заюс Чишкус? Боязлива Петровна выгоняет ветер из дома

— Я вам говорю: температура сорок два градуса! — крикнула в отчаянии Болина мама, влетая в комнату. — Он весь в огне!

— Не может быть! — крикнул доктор Ухогорлонос, потрясая градусником.

— Что такое, Болинька?! Что с тобой, мой мальчик? Боже мой! У него такая высокая температура, что он даже почернел! Мне дурно! Воды! — шепнула Болина мама, падая в обморок.

— Ничего не понимаю! — сказал доктор Ухогорлонос, подхватывая ее на руки.

— Здравствуйте, доктор! — сказали Чишка и Зай, усаживаясь Исцеляю Ивановичу на правое и левое плечо.

— А!.. Солнечные зайчики!.. Зай и Чишка! Ну теперь мне все понятно. Ваша работа? — Доктор перевел взгляд на мальчика.

— Понимаете, Исцеляй Иванович, — сказал Зай, — мы хотели Волиной маме сюрприз сделать, а получилось…

— А получилось вон что…

Доктор Ухогорлонос дал Боязливе Петровне воды, Зай и Чишка потерли ей виски, ветер дул ей в лицо до тех пор, пока она не пришла в себя.

— Успокойтесь, Боязлива Петровна, — сказал доктор Ухогорлонос, — ваш сын Болик вполне здоров.

— А это?

— А это обыкновенный загар, — пояснил Исцеляй Иванович.

— Это не обыкновенный загар, а черноморский, — поправил доктора Чишка.

— Виноват! Это необыкновенный черноморский загар, а это его виновники… То есть мастера целебного загара, мои помощники Зай и Чишка.

Зай и Чишка засияли изо всех сил от удовольствия.

— Очень приятно, — сказала Боязлива Петровна таким тоном, как будто это ей было очень неприятно.

— Славная работа! Славный загар! Ну-ка, загарыш, дай-ка я тебя послушаю, — сказал Исцеляй Иванович Болику. — Так… Так… Не дыши… Теперь дыши поглубже… Так… Отлично! Все в порядке! До свидания, Боязлива Петровна. Все в порядке. Мальчик вполне здоров.

— Исцеляй Иванович, а как же рецепт?

— А зачем он? Повторяю, ваш сын вполне здоров… Впрочем, можно и рецепт. — Доктор Ухогорлонос достал ручку. — Значит, так… И так… Вот… Держите…

Исцеляй Иванович протянул Боязливе Петровне рецепт, помахал рукой Болику, Заю, Чишке и ушел.

Подуйка Порывыч захлопнул за ним дверь.

— «Р… п… — читала Боязлива Петровна. — Болику… Соллюс трусус Заюс Чишкус. Принимать ежедневно на свежем воздухе. Цита. И. И. Ухогорлонос…» Что он такое прописал? Ничего не поймешь, какая-то чепуха.

— А что здесь непонятного? — сказал Зай, примостившись на самом уголочке рецепта. — Соллюс трусус значит по-латыни солнечные зайчики. Заюс — это я, а Чишкус — это мой брат. Цита — значит срочно. Ежедневно принимать нас — это, значит, каждый день! — продолжал объяснять Зай Боязливе Петровне. — А на свежем воздухе, это, значит, на свежем воздухе, а не в доме.

— А Ухогорлонос это доктор, а доктора надо слушаться, — вставил Чишка.

— Урра! — крикнул Болик. — Одеваться! Мне прописаны Чишка и Зай на свежем воздухе! Да здравствует доктор Ухогорлонос!

Боязлива Петровна хотела, как обычно, возразить своему сыну, но не смогла. Все было правильно. Зайцы были прописаны, придраться было не к чему.

— Да, да, одеваться… Только не надевай холодное белье на теплое тело. — Вот и все, что она нашла сказать.

— А мы сейчас его погреем! — успокоил Боязливу Петровну Зай.

— Пожалуйста, только не сожгите.

— Ну что вы!

Зай и Чишка согрели рубашку, штанишки, Подуйка Порывыч снял их со спинки стула, поднял в воздухе, надул, расправил и поднес к Болику — осталось только просунуть в них голову и ноги.

— Это еще что за штучки? — спросила с ужасом Боязлива Петровна, глядя на висящее в воздухе белье. — Что это такое, я вас спрашиваю?

— Это?

— Ничего особенного. Это наш друг Подуйка Порывыч — ветер помогает вашему сыну одеться.

— Какой ветер?

— Как какой? Обыкновенный… Ветер, и все…

— Вы с ума сошли! В моем доме ветер! Продуйка Порывыч!

— Не Продуйка Порывыч, а Подуйка… — ласково поправил Боязливу Петровну ветер.

— Подуйка, Продуйка! Какая разница! Вы мне простудите ребенка!

— Да я же ветер, я же не сквозняк! — прошептал Подуйка Порывыч шелковистым голосом.

— Он не сквозняк! — заступился за ветер Зай.

— Он хороший! — добавил Чишка.

— А он прописан моему сыну? Где рецепт? Вот рецепт. Где здесь ветер?.. Не прописан… Прошу оставить мой дом.

Боязлива Петровна открыла форточку.

— Я жду!

Подуйка Порывыч бросил рубашку Болика на постель и вылетел через форточку на улицу, громко треснув с досады створкой об окно.

Выпроводив ветер из комнаты, Болина мама присела к зеркалу и стала разрисовывать свое лицо, словно это была картинка для раскрашивания.

— Одевайся потеплее, — сказала она Болику, — и съешь на дорогу сырое яйцо.

— Но почему же сырое? — запротестовал Болик. — Почему я должен есть сырые яйца?

— Сырые полезней. Не спорь!

Чишка взглянул на Болика и понял, что ему ужасно не хочется есть сырое яйцо.

— Болик, ты не спорь, ты одевайся, — шепнул Чишка, а сам стал незаметно для Зая вертеться вокруг лежащего на блюдечке яйца.

Болик оделся и стал ждать, когда его мама кончит раскрашивать свое лицо.

— Ты съел сырое яйцо? — спросила она, кончая рисовать.

— Нет.

— Съешь сейчас же!

Боязлива Петровна взяла чайную ложечку и тюкнула ею по яйцу.

Скорлупа треснула, и из-под нее высунулась наружу головка светло-желтенького, как подснежник, цыпленка.

— Ой! — сказала мама и чуть не выронила новорожденного из рук.

— Цыпленок! — крикнул радостно Болик. — Тикает… как папины часы.

— Ничего не понимаю, — сказала Болина мама.

Болик радостно рассмеялся, а Зай сердито нахмурился, он-то знал, что это Чишкины проделки. Недаром тот кружился все время возле яйца.

Впрочем, сердись не сердись — дело сделано.

Цыпленка закутали в вату, положили в картонную коробку, и все вчетвером вышли на лестничную площадку.

Первым стал спускаться с лестницы Болик с мамой, а следом за ними прыгали Зай и Чишка со ступеньки на ступеньку, со ступеньки на ступеньку.

— Болик, закутайся потеплее, — сказала Боязлива Петровна, когда все спустились вниз, — возле дверей всегда гуляют сквозняки…

— Ему теперь сквозняки не страшны! — сказал Зай.

Дверь на улицу распахнулась сама. Так всем показалось, а на самом деле ее распахнул ветер. Он все время терпеливо ожидал своих друзей на улице.

— Наконец-то, — тихо шепнул он Чишке, — а то я вас тут заждался.

Садик был полон детей. Все они были ярко одеты и напоминали кто снегиря, кто жулана, кто канарейку, кто славку или пеночку.

Невидимые сквозняки, боясь разгневать ветер, держались от детей на почтительном расстоянии.

Увидев Болика, сквозняки стали трястись, дрожать и вздыхать.

— Ах, какой загореленький мальчик! — сипели они сырыми голосами.

— Ах, какой здоровенький!

— Такого, пожалуй, и не продуешь!

— Такого, пожалуй, и не простудишь!

— Эй вы, сквозняки! — крикнул ветер. — Хрипун, это я тебе говорю и тебе, Кашлюн, ну-ка, убирайтесь-ка подобру-поздорову отсюда, а то я рассвирепею, выйду из себя, превращусь в ураган и задам вам такую трепку…

Сквозняки исчезли.

Болик шел с мамой по саду. Мальчишки окружили Болика и с нескрываемой завистью рассматривали его черноморский южнобережный загар.

— Ты где это успел так загореть? — спросил один из них.

— Ты у моря загорал? — спросил другой.

— Вы с Кавказа приехали? — спросил третий.

— Мы с Кривоколенного переулка сюда приехали, а не с Кавказа, — ответил Болик и пошел пускать в луже кораблик.

— До свиданья, Болик! — сказал Зай мальчику.

— Пока! — сказал Чишка.

— Как, разве вы меня покидаете?

— Нам надо осмотреть свое хозяйство! — пояснил Зай.

— До свидания, дорогие зайчики! Спасибо вам за загар и за все… Если бы не вы, то меня мама ни за что не выпустила бы на улицу. Счастливого пути. До свиданья!

— Не бойся сквозняков! — сказал ветер и погладил Болика по лицу.

— Светить всегда! — сказал Зай.

— Светить везде! — отозвался Чишка, и трое друзей взлетели над городом.

Настроение у них было самое замечательное, ведь весна только начиналась, и, значит, все настоящие приключения были впереди.

Чишка и Зай улетали все дальше и дальше, пока не превратились в золотые пятнышки.

Все тише и тише доносилось с неба:

— Светить всегда! Светить везде!


С ЧЕГО ВСЕ НАЧАЛОСЬ


Я помню себя с той самой минуты, когда меня выкроили из прекраснейшего куска резины на две одинаковые половинки, склеили, и я получил возможность слышать все, что творилось вокруг меня.

Мастера, который занимался мною, звали Кузьма Кузьмич. Вероятно, он был замечательным игрушечником, — я слышал, к нему часто обращались за советом. Все операции, которые Кузьмич производил со мной, он делал быстро, ловко и, главное — весело. У него были сильные руки, вкусно пахнувшие табаком и резиновым клеем.

Поговорки так и сыпались с его языка. Некоторые из них я запомнил, например, вот эти: «Сёмка украл поросенка, а сказал на гусенка», «И гуся на свадьбу тащат», «Спросил бы гуся, не зябнут ли ноги», «Одним гусем поля не вытопчешь», «Гусь пролетел и крылом не задел»…

Судя по количеству пословиц, я понял, что мы, гуси, определенно немаловажные птицы. Тем более что про нас, гусей, даже песня сложена: «Летят утки и два гуся». Я быстро выучил мотив и слова и хотел подпеть Кузьмичу, но обнаружил, что во мне нет воздуха. Не успел я подумать об этом, как Кузьмич подставил меня к какой-то шипящей машине и стал через лапу надувать.

Так исполнилось мое первое желание. Я наполнился воздухом, округлился и зазвенел, как футбольный мяч.

— Хорош гусь! — сказал Кузьмич, шлепнув меня по упругому боку.

Действительно, я был хорош.

— Звенит! — добавил Кузьмич, щелкая меня пальцем и поднося к уху. — Звенит, — подтвердил он еще раз и запел весело: — «Летят утки и два гуся…»

Я стал тихонько подпевать Кузьмичу, но в это время раздался звонок, известивший о том, что наступил час обеденного перерыва.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ

Кузьмич ушел, а я остался лежать на столе. Обеденный перерыв мне пришелся по душе. Еще бы! Никто тебя не трогает, не клеет, не растягивает, не надувает, не выпускает из тебя воздух, ты спокойно лежишь на столе и ничего не делаешь.

Все было бы хорошо, если бы не жар, который я почувствовал спустя некоторое время.

Мой левый бок жгло все сильнее и сильнее, а я лежал и терпел.

Я терпел до тех пор, пока не кончился обеденный перерыв. Когда Кузьма Кузьмич, напевая хрипловатым голосом свою любимую песню, вернулся, в комнате уже начало попахивать жженой резиной.

Перестав петь, Кузьмич потянул носом, охнул, схватил меня за лапы и опустил в воду, бормоча:

— Ах ты, оказия какая! Забыл выключить… — Он сказал что-то еще, но я не расслышал.

Высушив меня, Кузьма Кузьмич первым делом закрасил опаленный бок, в котором я все еще продолжал чувствовать легкое жжение и боль.

— Все гусь, были бы перья… — сказал Кузьмич мрачно.

Это была последняя поговорка, которую я услышал от него. Очевидно, он сильно расстроился, потому что перестал напевать, и раскрашивал меня молча, то и дело вздыхая.

Я ВИЖУ

В самую последнюю очередь Кузьмич приклеил мне глаза, сначала правый, потом левый, и я стал видеть.

Кузьма Кузьмич оказался таким, каким я его себе и представлял. Брови у него большие и мохнатые, как усы, а усы еще больше и еще пушистей.

— Ах ты, гусиная поджарка! — вздохнул мастер и поставил меня сушиться.

«И чего он так сокрушается, этот Кузьма Кузьмич?..»

Я оглядел себя с ног до головы и убедился, что я прекрасен. Правда, мой вид портил левый бок, покрытый небольшими пупырышками от ожога, но это место Кузьма Кузьмич так ловко закрасил, что оно совсем не бросалось в глаза. Зато какие голенастые у меня ножки и какая нежно-желтая шейка! А глаза! Глаза янтарные, с карим ядрышком.