Еще немного, и А. Е. Ферсман должен был сделать тот шаг, которого ждет от него читатель: твердо и безоговорочно избрать удел ученого, исследователя минералов — этих составных частей мертвой природы, Земли. На стезю минералога его влекло, казалось бы, все: окрепшее детское увлечение, благосклонность родителей и покровительство старших друзей.
Отец, верный своим просветительным идеалам, пригласил сына проводить с кадетами занятия по минералогии, чтобы заинтересовать их этим предметом. Саша Ферсман справился с этой задачей блестяще. Он сумел передать своим сверстникам в мундирах частицу своей любви к природе, к камню, к науке!
Окончив в 1901 году Одесскую классическую гимназию, он действительно поступил на физико-математический факультет Новороссийского университета, предполагая отдаться изучению минералов.
Но тут произошел ряд странных и непредвиденных происшествий… Юноша неожиданно проникся искренним отвращением к предмету своей недавней мечты — минералогии.
Дома он объявил о новом пристрастии: он решил посвятить себя истории искусств. Где-то в уголке этой обширной области, быть может, найдется место и для его любимцев камней. Их роль в истории культуры в конце концов не так мала. Он перекочевывает на историко-филологический факультет.
Этот нежданный и негаданный отказ от столь ярко определившегося было призвания не так уже необъясним, как может показаться на первый взгляд…
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
Конечно, нужны были очень основательные причины, чтобы отвести мысль юноши Ферсмана от первоначально облюбованной им области познания.
Этого добился, не прилагая к тому никаких, особых усилий, профессор Прендельг читавший в Новороссийском университете курс минералогии.
Нет основания предполагать, что Прендель поднимался на университетскую кафедру с заранее обдуманным намерением задушить у своих учеников стремление заниматься минералогией. Достаточно было того, что он излагал этот предмет в меру своего собственного разумения. Но в том-то и была его беда, что природу он понимал как огромную кладовую, битком набитую раз навсегда разложенными по своим местам миллионы лет назад песчаниками и глинами, сланцами и железняками, порфирами и пиритами, диабазами и дунитами, базальтами и баритами. Минералогия в его глазах представляла собой не что иное, как подробное инвентарное описание минералогических образцов, привязанных к географическим координатам. Опись эту каждый порядочный магистр от минералогии должен уметь произнести наизусть в любом порядке — справа налево и слева направо, от конца к началу и от начала к концу.
В сущности вся вина Пренделя состояла в том, что он — кроткий, седой, улыбающийся — был начетчиком в своей науке. Именно поэтому в его курсе с особенной отчетливостью проявилась вся научная беспомощность описательной минералогии тех дней.
М. В. Ломоносов в свое время метал громы против скудоумия навязанных ему иноземных «наставников», единственная цель которых состояла в наклеивании опознавательных ярлычков на предметы, сущности которых они не понимали. Он требовал осветить скрытую жизнь минералов прожектором химического анализа. Правда, иноземным обскурантам не пошли впрок полученные ими уроки. А неблагодарные и невежественные царедворцы сделали все, чтобы угасить память о великом поморе, двинувшем науку на столетие вперед. К счастью, их потуги не были столь успешны, как это мыслилось ими самими, и звезда Ломоносова ярко горит на огромном небе русской науки. Но потомки иноземных ломоносовских недругов еще долго и беспрепятственно продолжали заниматься в минералогии и других науках систематикой фактов, не слишком заботясь о внутреннем их содержании, не умея наблюдать явления природы в развитии.
Ферсман был обескуражен удручающим нагромождением цифр, потоком однообразных характеристик, чудовищной тяжестью ложившихся на память и иссушавших мозг. И юноша интуитивно чувствовал убожество пренделевского метода, но не мог противопоставить ему ничего другого и готовился бежать с бранного поля. Его томила самая обыкновенная скука. Какой грустный переход от пламенных поисков редкостей в мире камня к бездумной, сухой зубрежке пустых определений!
В стенах университета было два человека, которые могли помочь юноше в его беде. И как иначе можно назвать его уход от обозначившегося было призвания?
Одним из них был уже известный нам профессор химии П. Г. Меликишвили, другим — молодой доцент университета Борис Петрович Вейнберг, ученик Д. И. Менделеева, оставивший нам единственные подробные записи знаменитых прощальных лекций титана русской химии в Петербургском университете, талантливый геофизик и горячий пропагандист науки.
Ни тот, ни другой не брались, конечно, специально за разрушение канонов Пренделя. Для этого надо было бы додумать до конца все возможные последствия внедрения методов двух родственных наук — физики и химии — в сухую описательную, поистине мертвую пренделевскую минералогию. Такие задачи смаху не решаются, да и не по плечу они были сторонним для данной отрасли науки людям, как бы ни был ясен и проницателен их ум. Но и Меликишвили и Вейнберг, будучи оба передовыми учеными, ощущали, что именно взаимное обогащение родственных областей познания может обещать новые серьезные успехи в каждой из них.
