В последние годы Сталина была принята практика: делать фильмов мало, но чтобы были хорошие, и работать над ними, не жалея времени, не торопясь. Ничего из этого, конечно, не вышло. Гений родится скорее в Голливуде, чем в сталинском Совкино, делавшем по пять-шесть фильмов в год. Гений нельзя планировать и воспитывать, он самозарождается, это - партеногенез. Во всяком случае, ясно одно: сам Шекспир не посчитал бы для себя зазорным работать в Голливуде. Елизаветинский театр и был тогда Голливудом. Шекспиров вроде бы не было в Голливуде, но были, скажем, Орсон Уэллс и Роберт Олтман. Шекспир был мастеровым, цеховым человеком – это нужнее для гения, чем высококультурное воспитание.

Александр Генис: Один из участников печатной дискуссии, Бен Брентли, высказался в том смысле, что  наплевать, в общем-то, кто был Шекспир, главное - есть пьесы.  По-моему, это неверная постановка вопроса.  С пьесами разбираться не надо. Они сами за себя постоят. Про Шекспира этого не скажешь, раз столетиями его держат под подозрением. Поэтому вся эта буча вокруг ''Анонима'' и интересна, что она ставит вопрос о природе гения вообще, а не только Шекспира. И тут у нас с Вами, Борис Михайлович, появился совсем свежий аргумент – Стив Джобс. На днях вышла статья биографа Джобса Уолтера Изаксона. Она появилась как раз во время полемики вокруг ''Анонима'' и, я бы сказал, пришлась очень кстати. В ней автор, который очень хорошо знал не только Джобса, но и других великанов компьютерной эры, например – Билла Гейтса, пишет, что Джобс не был ни умным, ни даже ученым. Собственно, он, как Бродский  и Шекспир, был недоучкой, который провел в колледже меньше года, да там занимался странными вещами – например, каллиграфией. Лишенный  традиционного образования, Джобс брал интуицией, которую он сознательно в себе развивал, увлекшись дзен-буддизм. Это, конечно, не рецепт. Это – попытка объяснения  феномена. Мы не знаем, откуда берутся гении, но мы знаем, что они умеют брать все,  что им нужно из воздуха, из среды, а ее поставляет эпоха. В театральные Елизаветинские времена гений был драматургом, в советскую, падкую на стихи, эпоху им стал поэт, сегодня – компьютерщик. Но во всех этих случаях природа гения одинакова  - одинаково необъяснима.


Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24390589.html


* * *



Не дело зимовать в палатках

Ильф и Петров в 1935 году путешествовали  по Америке на автомобиле -  с тем, чтоб подбирать  по дороге попутчиков и, разговаривая с ними, набраться знаний об Америке из первых рук. Самая интересная из таких бесед состоялась у них со старым бродягой, уже явно опустившимся человеком, который, узнав, что они из Советского Союза, горячо одобрил идею экспроприации экспроприаторов и сказал, что в Соединенных Штатах нужно сделать то же самое: забрать у богачей деньги, оставив только пять миллионов. Почему он так думал, он не смог объяснить, но упрямо повторял этот тезис. Когда его высадили в нужном ему месте, мистер Адамс, гид и переводчик наших путешественников, сказал: Вы знаете, почему он говорит об этих пяти миллионах? Он всё еще надеется, что разбогатеет, и заранее не хочет терять всё.

Это, безусловно, было самым важным и нужным из того, что надо было знать об Америке 1935 года. Дата здесь особенной роли не играет, потому что такая установка сознания сохранялась у американцев и позднее. Это константа американской жизни и психики американца.

Богатство для американца – отнюдь не просто и не только деньги. Деньги только знак жизненного успеха, самореализации человека. И чем денег больше, тем человек как бы лучше. Быть богатым – этическое требование, моральная установка, категорический императив американского сознания. И ни при каком повороте судьбы не нужно отчаиваться, терять надежду на то, что тебе станет лучше, то есть что ты сам будешь лучше – богаче. Колумнист "Нью-Йорк Таймс" Дэвид Брукс написал однажды: "Американцы всегда чувствовали, что великие возможности лежат за горизонтом, за следующим поворотом дороги. Будет новая работа или случится что-то еще к моему вящему благу. Общее настроение было: я не беден, а только еще недостаточно богат".

Не нужно при этом думать, что американцы – маньяки накопления, вроде пушкинского Скупого рыцаря, или ничем не отличаются от своих отдаленных предков – угрюмых пуритан, видевших в аскезе труда едва ли не единственный путь к вечному спасению. Нет, они народ живой и скорее веселый, не теряющий чувства юмора Один блогер, обсуждая главную американскую страсть, написал недавно: "Вы могли бы купить остров на Карибском море, если б не потратили нужных для этого денег на приобретение  литературы и посещение всяческих курсов, учащих, как заработать деньги на покупку острова на Карибском море".

И вот, кажется, тут наметилась какая-то существенная перемена. Всё-таки 2011 год – не 1935, когда даже бродяги не теряли надежд на конечное обогащение. И даже не 2007-й – канун последнего финансового кризиса.  Дело не в том, что теряются надежды, а в том, что по-другому начинают смотреть на богатство. Слишком болезненно отнеслись американцы к последним скандалам на финансовом рынке, погрузившим страну в рецессию, из которой она до сих пор не вышла. Сюда же добавилась афера Мэдоффа.  Американцы увидели воочию, какими способами  приобретается запредельное богатство. Какова вообще этика финансовых воротил, пресловутых акул Уолл-стрита. Особенное возмущение вызвал тот факт, что выкупленные на деньги налогоплательщиков несостоятельные финансовые фирмы на эти же деньги продолжают выплачивать многомиллионные бонусы своим оскандалившимся боссам. Вдруг стало понятно, что не все, далеко не все в погоне за осуществлением "американской мечты" способны на такого рода деятельность. Отсюда нынешний лозунг участников движения "Захвати Уолл-стрит": "Вас 1 процент, нас – 99%". По существу это требование перераспределения богатств – впервые в американской истории так громко прозвучавшее.

Алина Тугенд пишет в Нью-Йорк Таймс 5 ноября:

"Движение "захватчиков" знаменует судьбоносный поворот. Их можно рассматривать не как бунтарей, а просто как людей, понявших, что большинство из нас никогда не достигнут вершин могущества – да и стремиться к этому не стоит".

Речь, кажется, идет не просто о недовольстве существующей ситуацией, но о сдвигах в фундаментальных пластах американской психологии. То есть как бы не о краткосрочной, но о долгосрочной перспективе.

Можно, конечно, сказать, что этих демонстрантов как раз ничтожное меньшинство – тот же самый один процент, но с обратным знаком, а люди, пишущие в Нью-Йорк Таймс, – мягкотелые либералы, выдающие желаемое (им) за действительное. Но всё же трудно отделаться от чисто визуальных впечатлений,  глядя на палаточный городок неугомонных демонстрантов. Поневоле вспоминается тот бродяга из "Одноэтажной Америки", который не терял надежды разбогатеть. А нынешние вполне благополучные молодые люди сами переходят на статус бродяг, ночуя в палатках на Зиккоти-сквер.

Впрочем, скоро наступит зима, и демонстранты разойдутся – вернутся к повседневным американским делам, а там, глядишь, и разбогатеют, как разбогател, скажем, Джерри Рубин, бывший в 60-х годах "хиппи", а в 80-е  ставший "яппи".

Надпись на вратах Дантова ада – оставь надежду навсегда! – явно не для американцев. США, конечно, не рай, и чертей на Уолл-стрит много, но всё же Америка далеко не ад.  А раз так, то и надежды живы. В один процент всем не попасть, но стремиться к этому надо. Как говорил Иосиф Бродский: главное – величие замысла.