Я спиной почувствовал, как завибрировал железобетон. А оттуда, куда стремился разъярённый кошачий поток, послышались сначала чмоканье, потом визг, и, наконец, — многоголосый душераздирающий вопль.
Это были не просто кошки. Это были бойцы.
Мне вспомнилась старая легенда о монастыре Святого Николая. Монастырь располагался на маленьком греческом островке. И монахов стали тревожить… змеи. Их развелось невероятно много, так что и шагу уже нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на ядовитую змею. Монахи ничего не могли поделать со змеями и тогда в борьбу вступили кошки. Они выходили на бой со змеями ночь за ночью, год за годом. Они были отравлены змеиным ядом, но следующие поколения кошек уже не боялись яда. И бой продолжался. Пока кошки не победили.
…Я потерял чувство реальности. Я ослеп и оглох. Я даже не чувствовал, где я, кто и куда меня тащит, и почему в глаза мне глядит огромная, ставшая вдруг в полнеба, луна.
Крысы забегали у меня над головой, по трубам. Все быстрее, все тревожнее. Кошек, насколько позволял видеть лунный свет, в коридоре больше не было. Но там, вдали, во тьме, продолжалась яростная борьба.
Я отлепился от стенки, стряхнул с плеча упавшую сверху крысу и побежал по коридору — подальше от схватки, от тьмы, от ужаса.
Ободрав костяшки пальцев, выбил фанеру, которой было забито подвальное оконце. Стал выползать наружу — и внезапно увидел, что по двору, в лунном свете, множество людей чуть ли не приступом идёт на недостроенное здание то ли торгового комплекса, то ли элитных гаражей.
Люди были вооружены, чем попало. С подъемного крана бил прожектор, в его мертвенном свете было видно, как из котлована, из-под красных кирпичных стен долгостроя, лезут какие-то белые существа, а мужики, женщины, даже дети и старухи — бьют их палками, тяпками, лопатами и даже костылями.
Слышались хрип, взвизгивание, и тяжёлые матюки.
Я выполз. Неподалеку от входа в подъезд чернел открытый канализационный колодец. И вокруг него сидели чёрные кошки с белыми глазами.
Я пополз к ним, почему-то опасаясь, как бы меня не заметили: мне показалось, что озверевшие старухи начнут колоть меня своими клюками, кусками арматуры, а потом — потом мужики с лопатами добьют. Как добили в одном из лучших романов Уэллса Человека-Невидимку.
Кошки нырнули в колодец. Я свесил в него голову. Из тьмы несло тёплым перебродившим дерьмом.
— Ты куда? — раздался надо мной чей-то голос.
Я подскочил от неожиданности.
Это был невысокий человек, в ветровке и джинсах, заправленных в резиновые сапоги. Он вел себя так запросто, что можно было подумать, будто мы с ним давно знакомы. Я вгляделся — это был тот самый беглец из больницы, что прыгал на картонные коробки. Только он успел уже где-то переодеться. Живёт по соседству, должно быть, — решил я.
— Жить надоело? — снова спросил он. — Они ж там своё главное гнездо свили.
— Где? — спросил я, плохо соображая, о чём вообще идёт речь.
— Да возле любых труб. Лишь были тёплыми.
— Кошки? — снова спросил я.
— Да какие кошки?? — он плюнул себе под ноги, посветил вокруг фонариком. — Вот же гадство, крышку люка спёрли. Бомжи, наверное. На металлолом…
— Какую крышку? — неуверенно спросил я. — Люка от канализации, что ли?
Он не ответил. Опустил луч фонарика в колодец.
— А вообще-то…
Луч тонул в клубах зловонного пара. Сосед нерешительно потоптался. Потом решил:
— Да нет, не пролезет… Тут диаметр не больше трехсот…
В это время послышались вопли:
— Лезет! Лезет! Вон Оно!..
Я обернулся к недостроенным гаражам. Из небольшой отдушины под перекрытием, казалось, выдувался белый пузырь. Но белым он только казался из-за прожектора, а на самом деле был таким же розовато-серым, как и то, что лезло ко мне на балкон и сидело сейчас в подвале.
Пузырь выдувался, тужился, багровел, пульсировал… И, наконец, стал вываливаться наружу.
Я не заметил, как оказался в толпе. Кто-то сунул мне в руки лом. Какая-то женщина визгливо крикнула:
— Ну, чего вы, мужики? Бей его, гада!..
И я рванулся вперёд вместе со всеми, и попытался дотянуться ломом до багрового пузыря, который все еще выползал из отдушины, распухая, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах.
Оно стекло под стену, и стало подниматься на край котлована, скользя по мокрой глине. В него полетели лопаты и тяпки. Многие жильцы, оставшись без оружия, отхлынули к тротуару, а несколько человек с ломами — и я в их числе — оказались в одной сплочённой группе.
— Ну-ка… Вместе… — скомандовал кто-то, похожий на сантехника: он был в робе и в замурзанном солдатском кепи.
Мы разом подняли ломы. И опустили.
Сталь вошла в пузырь, погрузилась в него — и застряла.
Чудовище стало всасывать ломы в себя, как макаронины.
Мы отскочили. Теперь народ стоял плотной стеной на тротуаре, метрах в пяти от чудовища, все еще переползавшего через глиняный вал.
На подъездной дороге показалась какая-то машина. Фары мазнули по толпе, машина потеснила нас за бордюр, остановилась, рыкнула, и заглохла. Три мужика в спецодежде выскочили из неё, побежали назад. Оттуда, из задней дверцы, появилась резиновая кишка толщиной в руку.
— Это чо, пожарные? — заволновался народ.
— Нет, бабка. Мы из городской канализации, — ответил водитель.
Он спрыгнул на землю, стал натягивать на себя оранжевый прорезиненный костюм.
— Щас мы эту падлу быстро… У нас техника новая, импортная. Промывка. Армированный шланг. И давление — сто пятьдесят очков… А ну, посторонись!
Сантехники раскатили кишку. Внезапно она стала извиваться, приподниматься — и вдруг стремительно рванула вверх. Из отверстий увесистого железного наконечника с гулом ударила вода, а сама кишка поднялась метра на три вверх и словно танцевала — это притом, что её пытались удерживать все четверо.
