Потом положил перса в мешок для мусора и вынес на помойку.
Я так полагаю: нежная персидская натура оказалась нестойкой всё к той же инфекции, которую у своей Василисы мы вылечили. Когда больные выздоравливают, они еще некоторое время заразными бывают. Это я ещё с армейских времён знал: у нас весь батальон летом дизентерией страдал, выздоравливающих всегда держали отдельно и от больных, и от здоровых. Потому что — бациллоносители. Вот и наша тоже, видать, бациллоносителем была…
— Этот кот пятьсот рублей стоил! — вопила жена. — Ты не мог раньше догадаться — ветеринара позвать?
Я буркнул, что мог. Но, по здравому, дескать, размышлению, решил, что похоронить этого кота без предварительной ветеринарной заботы будет гораздо дешевле.
Жена, конечно, обозвала меня скотиной и уехала к тёще. Действительно, зачем ей встречать ее знакомых и объяснять, как и почему подох драгоценный котик. Да ещё, не ровен час, пятьсот рублей платить придётся…
Короче, мы с моей кошкой снова остались одни.
Пока в один прекрасный день, придя с работы, я её просто… не нашёл.
Васька-Василиса внезапно и как-то таинственно исчезла.
День был жарким, балкон я оставлял открытым. Кошка большую часть времени, когда не ела и не спала, проводила на балконе. Сидела на кирпичном парапете и глазела на пролетающих мимо птиц, на бегавшие внизу машины. Один раз — на моих глазах — вдруг подскочила, лапой хвать! Гляжу — у неё в лапах синица.
Съесть птичку я ей не дал. Отнял, выпустил — кроха едва улетела, на одном крыле. Наверное, далеко не улетела — крепко ей досталось, на балконе кровь пятнами засохла.
Так вот, я думаю, что кошка, приметив очередную пернатую добычу, сиганула с балкона. С шестого, значит, этажа. Только её и видели…
Ходил я её искать, но так и не нашёл. И до сих пор не понимаю, что могло с ней случиться.
Только не думайте, что я домашнюю живность не люблю. Всю жизнь с ними прожил: с кошками, потом была и собачка. Просто сюсюканья не люблю, показной любви к животным.
Ну, и хватит об этом.
Жена вернулась через неделю. Со знакомыми — хозяевами перса — она уже помирилась. И деланно удивлялась — как это так случилось, что подохли разом обе кошки — и наша, и ихний перс?
Не знаю, что она думала на самом деле, но мою версию, изложенную хозяевам перса по их возвращении (дескать, обе сразу заболели и одна за другой померли, и неизвестно, кто кого заразил), горячо поддержала.
Так вот, когда, вернувшись из больницы, я увидел посреди кухни мяукающее полосатое существо, мне стало как-то нехорошо. Жена и дочь встали между мной и котёнком. Главное, я только успел переодеться в домашнее, скинув с себя всё, что пахло больницей. В принципе, даже поесть не успел. Только чаю хлебнул, и под душем постоял.
И тут — эта самая церемония.
Они загораживали маленького хлипкого котёнка, а он с любопытством выглядывал из-за их ног, пытаясь познакомиться со мной поближе.
— Папа! Он тебе нравится? — спросила дочь.
— Кто? — спросил я, включаясь в эту диковатую игру.
— Чип!
— «Чип» — это вы так котёнка назвали?
— Ну да! — гордо сказала жена. — У моих знакомых сиамского кота тоже Чипом зовут.
Помолчала и спросила с подозрением:
— А что?
— Вообще-то, «чип» — это такая штучка в компьютере, вроде мозгов… — сказал я.
— Ну, и что? — с усилившимся подозрением снова спросила жена.
— Ничего, — я пожал плечами. — Хорошо, хоть не Винчестером обозвали. Или, например, Килобайтом.
Жена помолчала. Она плохо представляла себе, о чём идет речь, и мой тонкий юмор оценить не могла. Чип между тем уже тёрся о мои ноги, дочка тянула его за хвост, и жена, наконец, решилась:
— Ну, вот что. Если и с Чипом что-то случится…
— Мама, а что может случиться? — спросила дочь.
Об истории с котами она ничего не знала. Она и жила-то тогда не с нами, а по большей части у тёщи.
— Ничего, Дашенька, не случится. Ничего, — ледяным тоном ответила жена, глядя в упор на меня.
Так вот, значит, что у неё было на уме…
Как и следовало ожидать, с Чипом началась прежняя морока. Нет, котёнок он был чистенький и симпатичный. Еду со стола не таскал, на тряпку у входных дверей не мочился.
И гадил только в свою «лоханку» (так мы это называли, от слова «лохань») — дурацкое пластмассовое изделие, которое жена купила специально для него в зоомагазине. При этом уверяла, что теперь не нужны никакие газеты, ни, тем более, песок.
Ну, это только в умах изобретателей подобных кошачьих биде газеты не нужны. В принципе, я знавал кота, который и на унитаз ходил по-человечески. Но в этот пластмассовый шедевр изобретателей-любителей кошек сразу не поверил. И правильно сделал.
Поскольку уже через неделю обнаружилось, что наш котик не прочь при случае пописать туда же, куда когда-то писала Василиса. А куда он, простите на ласковом слове, какал, для меня в первые недели вообще было загадкой.
Загадку, впрочем, я быстро разрешил (опыт-то у меня в этом смысле был довольно богатый): засохшее дерьмо обнаружилось под ванной, под кухонной мойкой, и на балконе.
Самым неприятным местом была мойка. Во-первых, чтобы под неё подлезть, надо было снимать нижнюю панель. А во-вторых, её сдвинуть было невозможно — трубы держали.
Но ко всему можно привыкнуть. Дочка с Чипом ладила. Я, в общем-то, тоже. Пытался пару раз провести «воспитательный» опыт — но жена так разоралась, что Чип описался прямо у меня в руках. Жена, естественно, заявила, что котёнок описался из-за того, что я до смерти перепугал несчастное животное, и что я вообще, в принципе, скотина и убийца. Да, она так и сказала. Я понял, что она почти верит всему тому, что говорит. Мне стало обидно, но доказывать что-то не приходилось: жена в таких случаях была непробиваема и к аргументам абсолютно глуха.
Теперь-то я понимаю, что мне с самого начала надо было сказать правду. Но тогда всё складывалось так, что правде этой она бы не поверила.
Правда же заключалась в том, что я не убивал нашу кошку. Не выставил ее на лестницу, не отнёс в подвал, не сбросил с балкона, наконец (жена, видимо, придерживалась одного из этих трех вариантов).
Кошка Василиса просто исчезла. Сама. Ушла неизвестно куда. Канула в бездну…
Жена могла думать как угодно, но я не любитель мучить кошек. Если и тыкал мордой — то за дело, и не больше одного раза. И не носом — нос кошачий штука тонкая, и требует деликатности. Скорее — щекой.
И бездомных кошек я всегда жалел. В детстве вечно таскал их домой, прятал от родителей в темнушке, на балконе, а то и у себя под одеялом. В результате заболел стригущим лишаем, на два месяца попал в больницу, где мне обклеили всю голову лейкопластырем. И я ходил в шляпах из газет, — эти шляпы самых разнообразных фасонов делал в больнице один дядька, тоже больной, из взрослого отделения. Кстати, я до сих пор умею делать из газет шляпы. Не только сомбреро и пилотки, но даже французские или польские кепи. Вот только цилиндры у меня получались неважно…
Короче говоря, кошка пропала без вести. И абсолютно без моего участия. Я тогда, вернувшись с работы, обыскал все самые укромные уголки, даже мойку сдвинул.
Ну, не стало Василисы, и всё. Мистика просто. Я теперь даже не уверен, что и балкон был открыт. Не помню. Кажется, всегда перед уходом на работу балкон закрывал.
И нигде её нет. Внизу, под балконом не видать. На лестнице тоже. Вечером вокруг дома обошёл, в подвальные окошки заглядывал. Звал её. Не дозвался.
Может быть, кошка так сильно переживала из-за перса, что каким-то хитрым образом покончила с собой? Но каким именно? Даже если, скажем, она утонула в унитазе — труба забилась бы.
Я хоть и выписался из больницы, но всё ещё болел. Ходил в поликлинику на уколы и процедуры. Днём сидел дома. И Чип был у меня по большей части на глазах.
Котёнком он оказался смышлёным. Знал своё место, по ночам не играл, любил только спать в разных местах. То в тапке уснёт, то за холодильником, то на игрушечном коте — огромном пушистом белом коте, который лежал возле детской кровати. А один раз, подлец, забрался на вешалку и уснул на моей шапке.
— Мама! Мама! — голос дочки был таким необычным, что я мгновенно проснулся. Мама завозилась, вскинулась, стала что-то говорить успокаивающее.
Дочка заплакала:
— Мне страшно!
Потом она легла к маме под бочок. Я слышал её шепот: она рассказывала свой страшный сон. Она рассказывала, а мама спала, а потом и я задремал.
И вдруг увидел их. Безглазые, они шли по подоконнику неторопливой колонной. Колонна казалась бесконечной. Вот из-за туч выглянула луна, и белый свет вспыхнул в затянутых бельмами глазах…
Меня словно подкинуло. Я протёр глаза: подоконник был пуст, если не считать цветочных горшков. Жена спала, у нее под бочком, свернувшись калачиком, спала дочка.
Я вытер со лба холодный пот, поднялся, стараясь не шуметь, пошёл на кухню.
Включил свет. Чипа на его подстилке не было.
Я закурил, вышел на балкон. Там было холодно, ветер быстро гнал по небу тучи, и они время от времени приоткрывали белый кошачий глаз… Тьфу ты! Конечно, это была луна. Обыкновенная луна, поскольку полнолуние ещё продолжалось.
Я уже докуривал, когда что-то мягкое ткнулось мне в ногу. Я посмотрел, но под ногами было слишком темно.
— Чип? Кис-кис!..
Я присел на корточки. Чипа не было.
Наверное, это просто ветер. Ветер коснулся моей голой ноги. Поёжившись, я бросил окурок в жестянку из-под кофе. В этот момент из-за туч снова выглянула луна, и на бетонный пол упали четыре тени.
Я замер. Поднял глаза — и в самый последний момент, перед тем, как скрылась луна, увидел силуэты кошек, тесно, как воробьи, сидевших на парапете балкона.
Вернувшись в спальню, я взял одежду и тихо вышел, плотно прикрыв за собой дверь. На кухне оделся, накинул куртку, и снова вышел на балкон.
Было часа два ночи. Ветер слегка стих, но облака по-прежнему неслись по небу, быстро, как в кино при рапидной съемке.
У меня большой балкон. Я присел на мешки, стопкой лежавшие в углу, так, что с одной стороны у меня оказалась кирпичная стена, а с другой наполовину полный мешок с картошкой. Я прятался, да. Я знал, что у кошек не слишком хорошее обоняние: запах пыльной мешковины, сырого бетона, известки, кирпича дезориентирует их.
