С тем же вздохом лекарка взошла на крыльцо своей избы, подала из сеней пару легких берестяных ведерок и коромысло:
- Ступай, воды в баню натаскай, колодец рядом с грядами, пообедаем, и помыться надо будет.
Шевелиться не хотелось совсем, но солнце уже клонилось к закату, платье одетое утром уже не блистало чистотой, да и все равно обеда еще нет. Уговаривая себя, я поплелась искать колодец. Едва сойдя с крылечка, зацепилась длинным подолом за брошенную кем-то палку и свалилась, пребольно ударив большой палец ноги. Резкая боль, словно плотину отворила - захотелось домой, прижаться щекой к маминому боку, вдохнуть крепкий запах табака и железа от отца. Слезы хлынули по щекам, а из горла вместо хлюпов прорвался тоскливый вой.
Села, где упала, прямо на обрезок доски, о который вытирали ноги. И выла, выла, до сухости в горле и истерического икания. Наверное, выплакала все, что накопилось за прошедшие сутки. И только немного успокоившись и утерев нос и соленые дорожки на щеках, поняла, что все это время крепко держала за шею ту самую собачищу, что лежала равнодушно у крыльца на цепи. Вздохнула, разжала сведенные в истерике руки, полюбовалась красными пятнами и царапинами - прижала, похоже , псинку сильно, а ошейник шипастый. Высморкалась в тот же завалявшийся в кармане платок, и повздыхав пошла таскать воду погладив Врана на последок по лобастой башке. Кажется, я уже не боюсь собак, или только одну собаку...
Высокий сруб прикрывала простая деревянная крышка, разбухшая от весенних дождей. Толстая веревка, намотанная на жердь, тянулась в глубину, несколько камней в рваной рыбацкой сетке служили противовесом. Большущей деревянной бадьи как раз хватило наполнить мои ведерки, только как их одеть на коромысло?? Покрутив его и так и так, вспомнив образцы народной росписи, попыталась этак небрежно взгромоздить коромысло на одно плечо. А как ведра цеплять?? На корточки садиться?? Присела, зацепила одно ведро, а второе как, оно ж за спиной?? В общем, крутилась и так и эдак, пока не разлила одно ведерко, да прямо в новые поршни.
Вода ледяная, шерсть не мокнет, но сбилась комком, ноги скользят, в общем, сходив пару раз туда - сюда с ведерками без коромысла скинула эти кожаные лапотки и повесила на тычки, для каких-то овощей, посушить. Ходить по холодноватой земле босиком оказалось приятно, и я быстро наполнила бадьи на печи и уже подбиралась к бадье для стирки, когда от дома послышались шаги и на тропинку вышел молоденький совсем, вихрастый парнишка, лет тринадцати. Увидев меня, он слегка поклонился и пробормотал:
- Госпожа Рита, госпожа Руима велела мне затопить баню.
'Госпожа'? Ну травницу понятно так называют из великого почтения к ее искусству, а меня за что так поименовали? Пожав плечами, понесла очередную пару ведер с водой к баньке. Парнишка встретил в дверях, перехватил ведра и сказал, что госпожа Руима ждет меня в доме. Вот и хорошо, а то тонкие деревянные ручки уже натерли мозоли на пальцах и ладонях. Прихватив по дороге свои поршни, отряхнула платье, ополоснула руки и лицо в бочке с дождевой водой и вошла в дом, провожаемая тоскливым, собачьим взглядом.
На столе чинно стоял странный самовар, на его маковке пыхтел медный чайничек с травяным чаем. В мисках с бульоном плавали маленькие кусочки белого мяса и зелень, вместо хлеба были сухари. Бульон полагалось просто выпить, а мясо и зелень выловить сухариком или грубоватой деревянной ложкой. Потом долго и неспешно пили чай с той же сладкой хрустящей травкой, что и утром. Пот стекал с меня в три ручья, даже сидеть было неудобно - казалось, что вот - вот соскользну с лавки.
Потом пошли в баню и долго мылись, чистой одежды на меня не нашлось и травница, обмазав меня всю каким-то сладко пахнущим киселем, велела завернуться в покрывало и идти спать. Теперь уже я спала за печкой, на устланной лавке, а та где я свалилась накануне, оказалась местом для пациентов. Сама хозяйка дома спала на печи, что бы быстро вскакивать навстречу нежданным гостям. Сумка все так же сыто круглила бока, но я только сунула сверху очки и махнула мысленно рукой - все завтра, а сейчас - спать.
Убедившись, что гостья крепко спит, старуха, мягко ступая, вышла в сени и вошла в чулан, не скрипнув рассохшейся щелястой дверью. Слегка пахнуло сеном и снова стало тихо. Перепуганные сверчки застрекотали под окошками, пес приподнял голову и коротко взрыкнул. Потом снова лег и больше не шевелился до самого утра.
Утром новая ученица травницы выперлась на крыльцо в одном покрывале, отчего староста едва не прикусил язык, увидев такое непотребство. Мало того что страшная и вся зеленая, так еще и почти голая!! Но растрепанная девка, не заметила его гнева, лишь поздоровалась и поспешила в огород умываться.
