Косте Малинину я, конечно, ничего не сказал. В конце концов, впереди еще целый день — жизнь наладится, и все будет хорошо. Главное, не надо отчаиваться и терять надежду.
Покружив в воздухе, мы опустились с Костей на дерево. На дереве не было ни одного воробья.
Ветка, на которую мы уселись, выходила на солнечную сторону. Солнце пригревало, как летом.
С удовольствием втянув голову в плечи, я уже собирался спрятать ее под крыло, как вдруг у меня над ухом что-то противно свистнуло. Раздался щелчок. Посыпались листья. Ну что еще такое? В чем дело? Я открыл глаза и посмотрел вниз.
Возле лавочки, на которой мы еще недавно сидели с Костей Малининым, стоял мой сосед по квартире, белобрысый Венька Смирнов, и отвратительно щурился. В руках у него была рогатка с оптическим прицелом. Рогатку я узнал сразу. Никто лучше меня не делал таких дальнобойных рогаток. Венькину рогатку тоже смастерил я по его личной просьбе.
Венька смотрел на меня в оптический прибор. Я смотрел на Веньку. На Венькином лице было написано: «Не попал! А жаль!..» Так… Мало того, что меня чуть-чуть не слопала кошка, теперь в меня стреляют из рогатки, сделанной моими же руками!
— Ну, подожди, Венька! — чирикнул я с дерева. — Подожди, белобрысый! Когда я опять превращусь в че-че-ловека, я тебе покажу, как стрелять в меня из рогатки!
Не обращая никакого внимания на мое чириканье, Венька нагнулся и стал искать камень. Мы с Костей переглянулись и, не сговариваясь, одновременно рванули с дерева. Я решил улететь подальше от нашего двора, подальше от кошки Муськи, от белобрысого Веньки с рогаткой, от этих драчливых и негостеприимных воробьев. Мы пролетали один двор за другим. С высоты нашего птичьего полета оказалось, что в нашем городе кошек было гораздо больше, чем я предполагал, когда был человеком. Мальчишек с рогатками тоже было много. Это открытие меня расстроило. Из своего небольшого воробьиного опыта я уже успел понять, что любое знакомство с рогаткой или кошкой может окончиться очень плохо для воробьев. Малинин тоже меня стал почему-то ужасно раздражать. Тащится где-то там, в хвосте, отстает все время и вообще летит с таким видом, как будто он мне одолжение делает.
— Че-че-го ты все время отстаешь? — не выдержал я и напустился на Костю: — Тянучка противная!
— Я устал!
— «Устал»… Че-че-тыре квартала пролетели, а он уже устал!
— Я не лететь устал. Я устал быть воробьем!
— Подумаешь? Полчаса всего как воробей — и уже устал! А как же воробьи бывают всю жизнь воробьями?! Знал бы, не связывался с тобой!
Я высмотрел сверху небольшой сквер и спланировал вниз.
— Можешь отдыхать! — сказал я Косте, когда он следом за мной плюхнулся на ветку.
Костя приподнял крыло и уже хотел спрятать голову под мышку, но вдруг над нами раздался голос:
— Вот они где, бездельники! Я их послала за соломой, а они греются на солнце! Хороши сыночки!..
Я взглянул вверх и увидел толстую воробьиху, свесившуюся с соседней ветки. Это она назвала нас своими сыночками.
— А почему вы молчите, почему вы ничего не отве-ча-ча-чаете своей мамочке?
— Ниче-го не понимаю! — шепнул мне Костя.
— Почему она называет себя нашей мамочкой?
— А че-че-го тут непонятного? Наверное, она приняла нас за своих птенцов.
— А мы что, похожи?
— Откуда я знаю…
— По-чему вы пря-че-тесь от своей мамочки? — продолжала щебетать воробьиха. — Не бойтесь! Летите сюда. Так и быть, на этот раз я вам ничего не сделаю.
— А может, мы действительно похожи на ее сыновей?
— Может, и дей-стви-тви-тельно!
— Этого еще не хватало! Извините, гражданка! — сказал Костя. — Мы ни от кого не пря-чем-ся, а вас мы вообще видим в первый раз!
— Это что еще за гражданка! — заверещала воробьиха. — Воробьи добрые, вы только послушайте, как он называет свою мамо-чку!
Воробьи, сидевшие целой стаей на соседнем дереве, громко возмутились, а толстая воробьиха так разозлилась, что даже клюнула Костю Малинина в шею.
Костя заорал.
— Те-теч-ка! — вступился я за своего друга. — Че-честное слово, мы не ваши дети. Ну, че-честное-прече-честное!
— Глядите, воробьи добрые, и этот не хо-чет признавать свою мамо-чку, — затрещала воробьиха, подскакивая на ветке и взмахивая крылышками.
Воробьи стали ругать нас с Костей еще громче, а наша «мамочка» задала нам такую трепку, что из нас с Костей пух полетел, как из подушек… Пришлось нам с Малининым взять свои слова обратно и назвать воробьиху «мамочкой».
— То-то! — мгновенно успокоилась воробьиха.
— А теперь, сыночки, летим! Учи-читься вить-вить гнездо!
— Как — учи-чи-ться? — закричали мы с Костей в один голос.
— Вы что, все позабыли, что ли? — сказала воробьиха. — Вчера ваша мамочка у-чила вас, как нужно вить-вить гнездо, а сегодня будете вить-вить сами!
— Интересное дело! — чирикнул тихо Костя.
— По-чему ты мне не сказал, что воробьи тоже у-чатся?
— А откуда я мог знать?
— А за-чем ты говорил, что у воробьев заме-чательная жизнь?
— Это же не я, это Нина Николаевна говорила, — соврал я. — Вот привязался!
— В общем, ты как хочешь, а я лич-но не буду у-читься вить-вить гнездо! — прочирикал Костя.
— Кто сказал, что не хо-чет у-читься вить-вить гнездо? — спросила грозно воробьиха, подлетая к нам с Костей.
— Это не он сказал, это я сказал! — чирикнул я, загораживая Костю, и добавил: — А драться, по-моему, непедаго-ги-чно!
— Что! Ты где это таких слов нахватался?
Воробьиха изо всех сил клюнула меня в спину и погнала нас вместе с Костей на соседнее дерево, где были заготовлены впрок соломинки, конский волос и другие стройматериалы.
— Зна-чи-чит, гнездо вьется так… — защебетала воробьиха. — В клюв берется соломинка и сворачив-чивается в колеч-ко… Ну-ка, повторите, сыночки!
— В клюв берется соломинка, — прочирикали мы с Костей хором, — и сворачивается в ко-леч-ко…
Урок начался. Мы с Костей, не глядя друг на друга, с отвращением взяли в рот по соломинке.
«Интересно, бывают у воробьев на уроках перемены?..» — подумал я с тоской, сворачивая соломинку в колечко так, как учила нас толстая воробьиха.
— За-тем, зна-чит!.. — продолжала щебетать воробьиха, ловко укладывая соломинки и приминая их грудью. — За-тем, зна-чит!..
Но что делается «затем», мы так и не узнали, потому что в эту минуту к нам свалился с неба прямо на голову толстый рыжий воробей. Ветка, на которой мы сидели, так и закачалась под его тяжестью.
— Папо-чка прилетел! Чиканька наш! Чика! Чика! Чика! — обрадовалась воробьиха, приседая и раскачивая ветку еще сильней.
Мы раскрыли с Костей от удивления клювы, выронили соломинки и уставились на рыжего воробья Чику, который, по словам толстой воробьихи, был нам с Костей родным папочкой…
— Скорей, сыно-чки! Скорей, воробьятки! — затрещал рыжий дяденька-воробей, похлопывая себя крыльями по толстым ножкам и бокам. — Стрижи улетают на юг! Освобождается скворечник-чник. Чудесный сквореч-чник!
— Скворе-чник-чник! — зачирикала радостно воробьиха. — Моя меч-та! Меч-та! Меч-та!
— Да-да! Скворечник! Надо только успеть занять. Боюсь, придется подраться! Скорей в путь-путь-путь! Летим-тим-тим!
— Ле-тим-тим-тим! — подхватил я, решив, что уж лучше драться за скворечник, чем учиться вить гнездо.
— А может, не надо драться… Может, лучше поучимся вить-вить гнездо! — пискнул Костя Малинин.
— Хвост не дорос старших учить! Хотел бы я видеть, что ты запоешь зимой, когда будет холодно!
— Вот именно! — поддакнул я рыжему воробью.
Воробей сорвался с ветки, столкнул крылом меня и Костю и, отчаянно чирикая, рванулся вперед, показывая нам направление. Воробьиха пристроилась сзади, и, как только мы начинали с Костей отставать, она тут же своим острым клювом подгоняла нас и поддавала нам жару.
— Чур-чур, не отставать! Чур-чур! Вперед! Вперед! Чур-чур! — трещал рыжий воробей, то и дело оглядываясь.
— Ладно, Юрка, я тебе этого никогда не забуду! — сказал мне Костя на лету. — Если уж ты на всю жизнь решил остаться воробьем, и оставайся и дерись за свой скворечник. А я лично не буду. Вот выберу момент и сбегу! Улечу, и все!
— Тише, чудак! Все дело испортишь! Сейчас от этого рыжего все равно подобру-поздорову не отвяжешься!
— Что же делать? У меня уже сил больше нет быть воробьем!
— Что делать? Сбежим по дороге! Жди сигнала! С Баранкиным не пропадешь!
— Не пропадешь? Как же! С тобой как раз, того и гляди, пропадешь! — простонал Костя Малинин.
И он оказался прав. Мы действительно с ним чуть-чуть не пропали, и все из-за меня. И зачем я только согласился драться за этот скворечник?!
Сбежать по дороге нам, конечно, не удалось. Рыжий воробей и воробьиха все время внимательно следили за нами и не давали отстать ни на шаг. Дело оборачивалось хуже, чем я предполагал. Если мы ввяжемся против своего желания в драку, то я-то, может быть, и вывернусь, а уж Косте наверняка несдобровать. Он и на земле не приспособлен к драке, а тем более с воробьями, да еще в воздухе.
Не успел я подумать об этом, как вдруг неожиданно рядом послышалось отчаянное чириканье, и мы всей «семьей» врезались в стаю воробьев, дерущихся в каком-то незнакомом саду за тот самый скворечник, о котором мечтали наши «родители».
Я даже не знаю, как это получилось, но мы с Костей внезапно очутились в самой гуще боя, сразу же потеряв из виду своих «родителей». Справа, слева, сверху и снизу, отчаянно чирикая, кружились совершенно чужие и незнакомые нам воробьи.
Хорошо, что Костя Малинин догадался вцепиться клювом в мой хвост, а то бы мы наверняка потеряли друг друга в этой суматохе.
Тащить Костю на буксире и отбиваться было, конечно, трудновато, но я довольно ловко увертывался от налетающих на меня воробьев, осыпая их всякими угрозами и проклятиями. Хорошо, что я совсем недавно прочитал книжку о фигурах высшего пилотажа. В этом воробьином бою все это мне очень здорово пригодилось…
Я взмывал вверх по всем правилам, падал на крыло, взлетал свечкой, входил в штопор, и наконец-то на бреющем полете мне удалось выйти из воробьиного окружения. Костя, увидев, что опасность миновала, отцепился от моего хвоста, и мы вместе что есть духу пустились из последних сил наутек от этих проклятущих воробьев.
— Бей их чем-чем-чем попало! — раздались вдруг за нашими спинами воробьиные голоса.
Я оглянулся и увидел, как от дерущихся птиц отделились четыре воробья и сыпанули за нами вслед…
— Кон-чится это когда-нибудь или нет? — простонал Малинин, прибавляя ходу.
— Вот эти громче всех чи-рикали! — крикнул кто-то сзади.
Преследующие нас воробьи стали заходить нам в хвост.
— Ребята! Да ч-то вы! Мы же только чи-рика-ли! — оправдывался я на лету.
— А за-чем-чем прилетели?
— Ни за чем. Так просто — посмотреть!
— Посмотреть? Вот мы сей-час вам покажем!.. Сейчас мы из вас пустим пух!
Воробьи стали нагонять нас, и, вероятней всего, они задали бы нам взбучку и пустили бы из нас пух, если бы я не применил на лету один остроумный боевой прием, который у летчиков называется «бочкой».
Выбрав удобный момент я подпустил преследователей к себе поближе, потом совершенно неожиданно перевернулся в воздухе на спину и лягнул одного из наседающих на меня воробьев ногами — воробей отлетел в сторону и шмякнулся в забор.
— Ага! — закричал я страшным голосом. — Барр-ранкин в воздухе! Берегись!
Я лягнул другого — и другой отлетел. Так я летел, и орал, и брыкался до тех пор, пока не разбросал в разные стороны всех преследователей. Противники, не имевшие, конечно, никакого понятия о высшем пилотаже, опешили, совершенно растерялись и стали отставать, отставать, отставать…
Пользуясь замешательством воробьев, мы, прибавив ходу, скрылись за деревьями и в изнеможении свалились на первую попавшуюся крышу.
От меня валил пар, а сердце прыгало, как крышка на кипящем чайнике.
— Кончено! — сказал Костя, еле переводя дух.
— Ты как хочешь, а я ли-чно на-чи-рикался! Все!
Малинин стукнул клювом по крыше и стал из последних сил ругать меня за то, что я все ему наврал с три короба про замечательную жизнь воробьев.
— А еще целый месяц наблюдал за ними… — сказал Малинин, передразнивая мой голос: «У них жизнь без забот! У них жизнь без хлопот!..»
— А что я, виноват, — сказал я, — если мне так показалось!..
А Костя Малинин сказал:
— Я говорил, что нам надо было сразу в бабочек превратиться. Бабочки и гнезд не вьют, и кошки их не едят, и питаются они не овсом, а сладким нектаром. Ох, и вкусная, наверное, штука!..
Я промолчал. В жизни бабочек Костя Малинин, конечно, гораздо лучше меня разбирался. У него одно время даже была их целая коллекция, только он ее променял на марки. Вероятно, Костя был прав, и нам действительно следовало сразу же превратиться в бабочек. Заманчиво, конечно, целый день порхать с цветка на цветок и все время есть сладкое…
