Он слишком чувствительный, гордый и избалованный, — думала Шарлотта, поднимаясь к себе в комнату Тони нуждался в помощи и твердой руке старшего товарища, но мисс Лейбурн была не уверена, что Майк поможет брату.
— Я лучше вынесу машинку в гостиную, — предложила она Майку утром, когда он вошел в кабинет. — У вас ведь совещание.
— Нет, оставайтесь, — распорядился Ставертон. — Вы можете мне понадобиться, и, к тому же, вам стоит послушать, о чем мы будем говорить, чтобы у вас была полная информация, когда вам станут на меня жаловаться. — Шарлотта покраснела, потому что не только Тони, но и Ральф с Норой не раз жаловались ей на брата.
В то утро она убедилась в том, что Майк — отличный администратор, способный точно и коротко нарисовать истинную картину дел, а когда Тони и Ральф отказались поверить в плачевное положение Херонсбриджа, он смог доказать каждую мысль документами и счетами. Майк предложил братьям выбор: реорганизовать работу поместья — банк дал им только год на отсрочку платежей — или продать земли соседям. Тони и Ральф задумались, но все еще не могли понять, почему отец оставил наследство не им, а Майку, с которым был в ссоре, и почему не объяснил всем, насколько плохо идут дела в Херонсбридже. Тони даже обвинил Майка во лжи; старший Ставертон покраснел от гнева и попросил, чтобы Шарлотта принесла последнее письмо отца, дабы у младших Ставертонов не осталось никаких сомнений насчет его честности и взглядов старика. Майк протянул письмо Тони, сухо потребовав читать вслух.
«Дорогой Майк, — говорилось в письме. — После долгого размышления, в конце концов, я все-таки решил оставить Херонсбридж тебе, хотя ты давно покинул отчий дом. Я делаю это не потому, что простил твое непослушание, а потому — что ты единственный сможешь сохранить земли, если этого захочешь.
Ральф ленив и ищет легкой жизни, а Нора не создана для деревни, и, естественно, будет за то, чтобы продать поместье и переселиться в Лондон. Ральф у нее под каблуком, а это в мужчинах я презираю. Так что он отпадает.
Тони вырос в длинноволосого, с, так называемым, артистическим темпераментом, и, насколько я могу судить, любая работа и ответственность задевают его «чувствительное сердце художника». Похоже, он уверен, что весь мир создан для него и его друзей, и превратил наш дом в бесплатную гостиницу.
Так что остался один ты. Ты скоро узнаешь, что дело тебе досталось не из легких, но при хорошем управлении и не боясь работы, Херонсбридж можно поставить на ноги. Эссендин предлагал купить землю, но я отказал ему. Я не чувствую за собой права продать владение, которое принадлежало нашей семье так долго, хотя уверен, что Тони и Ральф, не задумываясь, выбрали бы именно этот путь, ибо предпочитают тяжелому труду беззаботное существование. Возможно, ты смотришь на вещи по-другому. Не знаю. Один раз ты отверг Херонсбридж и оставил нас здесь, но я не исключаю возможности, что, став его владельцем, ты решишь сохранить земли и ферму. Из вас троих, я думаю, ты — единственный, кто на это способен. И, надеюсь, ты сможешь.
Семья оказалась для меня огромным разочарованием, я уже стар, устал и у меня нет сил бороться с нахлебниками, которые облепили Херонсбридж. Ты — моя единственная надежда. Ты упрям и самоволен, но кровь в тебе течет моя, а это стоит многого. Вот и все. Доктор говорит, что мне осталось недолго, и я не жалею. В жизни у меня нет ничего, что заставляло бы жить.
Не стану давать тебе советов, памятуя о том, как мало ты обращал внимания на мои слова в прошлом, но все-таки скажу одну вещь: тебе придется быть жестоким.»
Тони положил письмо на стол, и несколько минут все молчали, пока Майк не сказал:
— Я не хотел показывать вам письмо, потому что считал его недобрым, и не думал, что это будет кому-нибудь полезно. — Он смотрел на Тони, дожидаясь его ответа, но Ральф, который даже покраснел от злости, начал первым:
— Что ж, теперь, когда мы все о себе знаем, скажи, что ты собираешься делать, Майк?
— Попробовать поставить Херонсбридж на ноги. Сначала я хотел продать его, но теперь я вернулся домой и снова привязался к дому. Я не хочу быть фермером. И если за год нам удастся поправить положение, я оставлю управление Дункану и тебе, Ральф, если ты, конечно, готов взвалить себе на плечи этот груз. Но все это в будущем. А пока, Тони, повторю для тебя то, что я уже говорил Ральфу: если вы хотите мне помочь, то давайте засучим рукава и возьмемся вместе за дело. Мы выплывем или утонем, мы разделим поровну потери и обретения. Если вы не хотите работать, я сделаю все один — ветхое судно не выдержит пассажиров. Херонсбридж — твой дом, но не способ прожить, ничего не делая. Мне жаль, что так получилось, но обстоятельства сильнее нас. Мы должны помогать тете Эдвине, остальным придется работать — здесь или где-нибудь еще. Что скажешь, Тони?
— Меня вычеркивай. Я не слышу зова земли и могу заработать себе на жизнь писаниной. Если господин землевладелец не против, то я некоторое время поживу в Херонсбридже.
— Хорошо, — мрачно согласился Майк. — А ты, Ральф?
— Мне надо переговорить с Норой, но я хотел бы сделать все, что в моих силах.
— Хорошо. Тогда, Дункан, перейдем к текущим делам.
— Думаю, я вам больше не нужен? — спросил Тони, вставая.
— Если тебе неинтересно, нет, — ответил Майк, и Тони вышел.
Весь остаток утра трое мужчин обсуждали проблемы реорганизации, а Шарлотта записывала. Когда совещание закончилось и все ушли, грустный Майк остался в кабинете.
— Не будьте таким мрачным, — попросила Шарлотта. — Ваш план может принести неплохие результаты.
— С братьями, которые против и вообще считают меня чуть ли не мошенником?
— Просто Тони все еще сердится, что вы прогнали его друзей. А вот Ральф его не поддержал.
— Ральф? Он всегда сидит между двух стульев. Неужели вы считаете, что они с Норой не обсуждали меня! Они ведь думали, что я получил в наследство мешок денег, перехватив у них удачу.
— Не надо говорить так горько. Ведь, в конечном итоге, вас не было дома столько лет.
— Но я бы не стал подозревать их в нечестности только поэтому. Бог с ними! Может, мне не стоило ввязываться, а надо было все бросить и уехать в Канаду?
— Вы же знаете, что не могли так поступить. Вы не любите поражений. Вы поставите Херонсбридж на ноги, даже если это будет ваше последнее дело.
— Знаете, я все-таки обижен на отца. Он перевалил на меня свою ношу. А я, дурак, принял ее.
— Но Херонсбридж стоит того, чтобы за него бороться.
— Так вы, Шарлотта, несмотря ни на что, в моем лагере? — поинтересовался Майк с улыбкой.
— Ни в чьем, и не хочу, чтобы здесь шла война.
— Но она будет.
— Надеюсь, вас всех удержит здравый смысл и тактичность. Тони скверно вел себя сегодня, и надеюсь, поймет это.
— Он даже не соизволил извиниться, что подозревал меня в мошенничестве. А это действительно непростительно. Впрочем, хватит болтать. Теперь мы знаем, как обстоят дела. Осталось только сотворить чудо, на это отведен год и ни дня больше.
В тот вечер Шарлотта везла мисс Ставертон из Дарнфорда. Актриса рассуждала о пьесе, которую взялись ставить любители, но мысли девушки были заняты дорогой и утренним совещанием, поэтому она отвечала почти автоматически.
— Возможно, это не совсем правильный выбор, — говорила Эдвина. — Чтобы играть старые комедии, нужен стиль, а любители обычно его лишены… Впрочем, мы только начали репетировать. Вы, Шарлотта, замечательный суфлер, но не хотите ли попробовать себя на сцене?
— Спасибо, но я лучше сохраню то небольшое свободное время, которое у меня есть, для прогулок, чем стану учить роль.
— Похоже, Майк слишком перегружает вас работой.
— Я люблю быть занятой, — ответила Шарлотта и задумалась, почти перестав слушать рассуждения Эдвины о персонажах и исполнителях. Заметив это, актриса спросила, что волнует Шарлотту.
— Я думаю о Херонсбридже… Я была утром на совещании, и все оказалось еще хуже, чем я предполагала.
— Вот уж не стоит беспокойства! Пусть этим занимаются мужчины. Не думаю, что все так плохо, как говорит Майк. Его отец тоже все время повторял, что мы разорены, а жизнь шла своим чередом. Выкиньте все из головы, дорогая, и развлекайтесь. Вы еще слишком молоды…
— Да. Но меня заботит не столько финансовое положение поместья, сколько отношения между братьями.
— Все само собой утрясется. Тони, конечно, расстроился, что его друзьям пришлось уехать, но он скоро все забудет. Безусловно, Майк был резок, но эти парни тоже всем поднадоели, не говоря о том, что они опустошили винный погреб брата.
— И мистер Ставертон не возражал?
— Он об этом так и не узнал — последние годы он совсем не пил. Если бы он увидел, как эти парни хлещут коллекционное вино, будто это кока-кола, его бы хватил удар.
— А они работали, эти Роланд и Джек?
— Кажется, Роланд что-то рисовал, а Джек, по-моему, целыми днями слушал пластинки. Не знаю, чем они там занимались. Забавный у них был вид: Роланд — волосатый и бородатый, но достаточно стильный, а Джек — худенький, остроносый, всегда в одних и тех же грязных джинсах. Нет, я не против богемы и даже люблю ее — но что-то в этом Джеке было неприятное…
— Похоже, когда Майк выгнал их, все вздохнули с облегчением.
— Не сказала бы. Все-таки я люблю вежливость. Ведь они — друзья Тони, а это и его дом. Что теперь говорить, дело сделано. Не забивайте себе голову, Шарлотта, этими семейными дрязгами. Я вам не рассказывала, что согласилась помочь школьникам поставить пьесу на Рождество?..
