Все органы чувств подвергались воздействию: уши наполнялись звуками волшебной, чарующей музыки, подобной пению сирен, которая периодически прерывалась звуками страстных поцелуев, ударов кнута по живой плоти, мягким стрекотаньем автоматных очередей и призрачным грохотом разрыва атомных бомб; ноздри улавливали запахи жареных индеек, горящего дерева, сосновых иголок, апельсиновых посадок, оружейного пороха, а также легкий аромат марихуаны, мускуса и таких знаменитых духов, как «Фер де Ланс» и «Небьюла» номер пять. И в то же время Гаспар знал, что стоит только протянуть руку и дотронуться до любой из книг, как ощутишь прикосновение к бархату, норке или розовым лепесткам, сафьяну или полированному клену, позеленевшей бронзе, венерианской морской пробке или теплой девичьей коже.
В одно мгновение даже мысль о трех интимных часах с Элоизой Ибсен перестала казаться преувеличенной. Приближаясь к рядам книг, и в самом деле выглядевших, как игрушки на ветвистой рождественской елке, за исключением, пожалуй, модернистских полок с роликами робокниг, Гаспар замедлил и без того уже медленный шаг, чтобы продлить ожидание удовольствия.
В отличие от большинства писателей своего возраста Гаспар де ля Нюи очень любил читать книги, особенно ту почти гипнотическую продукцию, именуемую иногда словодурью, с теплой розовой облачностью прилагательных, дующими, как дикие ветры, глаголами, серьезными четырехмерными существительными и союзами, подобными электросварке.
Именно сейчас он предвкушал два определенных удовольствия: убиться, но купить новую книжицу для вечернего чтения, и еще раз увидеть на дисплее свой первый роман «Пароль к Страсти», примечательный тем, что девица на обложке снимала одну за другой семь разноцветных юбочек — полный спектр. А на последней странице обложки было его собственное стереофото на фоне викторианской гостиной. Он склонялся над хрупкой прекрасной девушкой с прической, нашпигованной заколками длиной в целый фут, и корсетом, соблазнительно расстегнутым на три четверти. Подпись была захватывающей: «Гаспар де ля Нюи собирает материалы для своего шедевра». Ниже утверждалось: «Гаспар де ля Нюи, французский посудомойщик, имеющий опыт работы стюардом на космическом корабле. Он был ассистентом в подпольном абортарии (работал под прикрытием Сюрте), таксистом на Монмартре, камердинером старорежимного виконта, любимцем сосновых боров французской Канады, изучал межпланетные законы о разводах в Сорбонне, работал гугенотским миссионером среди черных марсиан и тапером в доме терпимости. Под влиянием мескалина он возродил позабытые жизни пяти известнейших парижских сводников. Три года он провел как пациент в лечебнице для душевнобольных, где дважды пытался избить до смерти медсестер. Следуя нетленным традициям своего соотечественника капитана Кусто, он, как отличный аквалангист, стал свидетелем садистских подводных половых обрядов венерианских русалок. Гаспар де ля Нюи написал «Пароль к Страсти» за два с третью дня на новеньком аппарате «Словомастер-ракета» с плавающим впрыскиванием наречий и пятисекундных саспенс-пауз, создающих напряжение. Он доводил свой роман на «Суперотделыцике Саймона». За выдающиеся достижения в упаковке прозы де ля Нюи был награжден трехночным путешествием по экзотическому Старому Нижнему Манхэттену. А сейчас собирает материал для второго романа, который, как он говорит, будет называться «Тискаясь с грешниками».
Гаспар знал все эти слова наизусть так же, как и то, что все они были неправдой, за исключением той детали, что сексуальные поползновения он молол целых семь смен. Он никогда не покидал Землю, не был в Париже, не занимался никаким спортом опаснее пинг-понга, у него никогда не было более экзотичной работы, чем конторщик, и даже глупейшего, стоящего упоминания психоза.
Что же касается «собранного материала», то главным его воспоминанием были пронизывающие стереоогни и модель-лесбиянка, постоянно жалующаяся на запах у него изо рта и посылающая своим нежным беспокойным бюстом приглашения мужеподобной даме-фотографу. Конечно, сейчас, когда появилась Элоиза Ибсен, Гаспар вынужден был признать, что она одна вполне могла заменить, по крайней мере, троих женщин.
Да, реклама на обложке была неправдой. Гаспар знал ее наизусть и все-таки с удовольствием перечитывал, стоя у киоска и вновь смакуя каждый нюанс ее отвратительно-льстивого обаяния.
Он уже было протянул руку к мерцающей книге — девушка на обложке готовилась сорвать свою последнюю фиолетовую принадлежность туалета, — как откуда-то сбоку вырвался горяче-красный ревущий и вонючий язык пламени, и маленький мирок секскуколки в одно мгновение почернел. Гаспар отпрянул, все еще пребывая в тумане своих грез, хотя они уже обернулись кошмаром. В три секунды веселенькое книжное деревце превратилось в скукоженный костяк со сморщенными черными плодами. Пламя погасло, и раскаты грубого убийственного смеха заменили его рев. Подсознательно Гаспар узнал это драматическое контральто.
— Элоиза?! — все еще не веря глазам, крикнул он.
Впрочем, вопрос казался неуместным, ибо это действительно была его мастер-любовница, которая, как он думал, в данный момент набиралась полового влечения в постели. Ее крупные черты были искажены дьявольским ликованием, волосы разметались, как у фурии, ее пышные формы рвались из джинсов и длинной рубашки, правая рука размахивала зловещим черным шаром.
Возле нее стоял Гомер Хемингуэй, бритоголовый мастер-писатель, которого Гаспар всегда считал неуклюжим олухом, хотя Элоиза с недавнего времени взяла моду повторять его тупые короткие замечания. Отличительной чертой наряда Гомера была вельветовая охотничья куртка, обвешанная гигантскими хлопушками, и широкий пояс с болтающимся на нем топором в чехле. Волосатой лапой он сжимал дымящийся ствол огнемета.
