Каждое воскресенье они с Катрин проделывали неблизкий путь до деревни. Люди думали, они ходят в церковь ради своей веры. Всякий раз он с изумлением слушал церковное пение. И внимательно изучал все, что еще сохранилось здесь из картин и резьбы. Почему расписные некогда стены были закрашены белой краской – этого он не мог понять. Лишь молодая женщина с младенцем – здесь тоже была такая, только из дерева, а не из камня, – осталась невредимой. Пожалели, думалось ему, а потом, может быть, и ее уничтожат. Эти земляне глумятся над собственным мастерством, хотя умеют делать такое, чего никогда не умели на его звезде. Как часто в неразумии своем они уничтожают чудеса, сотворенные их же руками! Правда, Катрин утверждала, будто в этой чистой, белой церковке сподручнее молиться.
С помощью соседок она произвела дитя на свет. Младенец родился красивый и здоровый.
Однажды Мельхиора навестил товарищ по экспедиции. Хотя Мельхиор регулярно передавал сведения и получал ответ, он был не только удивлен визитом, но и обрадован. Гость не привлек ничьего внимания, ибо давно уже на мельницу со всех сторон стекались люди, отчасти из-за того, что им нужна была мука, отчасти из-за того, что по свету шла молва о золотых руках самого мельника. Он чинил им сломанный инструмент, он делал более совершенный. Мельница стала местом встречи для всех желающих отвести душу.
Мельхиор велел своему гостю держаться незаметно.
Гость сказал:
– Твои донесения я передаю. Мы регулярно сообщаем тебе нужные сведения. Но теперь мой тебе совет – доставь свое донесение лично.
Мельхиор ответил неуверенно:
– В следующий раз.
Вечером в тихом воздухе разнесся звук рожка. Звук этот заставлял вздыхать от счастья.
– Вслушайся, – сказал Мельхиор, – это играет мальчик-крестьянин. Как настоящий артист.
Мельхиор успел уже понять, что означает это слово. Он продолжал:
– Не могу постичь, как они здесь до этого додумываются, хотя знают, что война у дверей. У нас никто бы так не сумел.
– У нас для этого нет ни времени, ни охоты, – ответил гость. – У нас совсем другие задачи. Были и есть. Разве иначе ты мог бы здесь высадиться? А я – прилететь к тебе в гости? Наши мысли и наша сила нужны нам для других дел.
По ночам Мельхиор искал на небе ту звезду, которая была его родиной. Теперь он не мог бы сказать, что не испытывает более тоски по ней.
Не мог бы он и сказать, что по-прежнему не испытывает скуки. Пастуший рожок перестал удовлетворять его. Он тосковал по человеческой сутолоке, по могучей музыке, которую слышал однажды в давно сгоревшем городе.
Он знал, что примерно в одном дне полета отсюда есть большой город, еще пощаженный войной.
– Хорошо, что тебе снова пришла охота полетать, – сказала Катрин.
Они оставили дельных молодых людей присматривать за мельницей, им же они доверили и ребенка. А сами улетели. Сказали, что отправляются искать родных.
Сперва было счастье подъема и свободного парения в воздухе. Но через несколько часов полета над выжженной землей, где одни обуглившиеся деревни и пустота, ничего, кроме пустоты. Мельхиор подумал: «В этой пустыне даже самый быстрый полет бесцелен».
Наконец на горизонте показались городские башни. Скоро Мельхиор с Катрин опустились в дым, в людскую толчею. Город был самый большой из всех, какие Мельхиор видел раньше. Толпы беженцев смешались с коренными жителями.
Они устроились на постоялом дворе. Мельхиор тотчас сообщил о своем новом местопребывании. Но прежде чем с его звезды могли подтвердить прием, Катрин увлекла его в собор. Там как раз начинали играть на необычном серебристом инструменте, который Катрин назвала органом. Орган этот был известен далеко окрест. В соборе шло евангелическое богослужение.
Музыка неистовствовала. Мельхиор слушал как завороженный. Пели не только мальчики-хористы – вся община поднялась с колен и запела. Даже Катрин, словно кто-то заколдовал маленькую ведьму неожиданными звуками, то горестными, то радостными, тихонько вторила поющим.
Когда они вернулись на постоялый двор. Мельхиор принялся ждать ответа. Ответа не было. Он настойчиво взывал к своему другу и спутнику, который последним навестил его. Друг тоже не отозвался. Как будто передача Мельхиора не достигла цели.
На постоялом дворе он прислушивался к болтовне людей. Оказывается, город уцелел благодаря хитрости феодала, умевшего ладить со всеми – и ни с кем.
Мельхиор весь обратился в слух, когда при нем заговорили об одном старом ученом, который живет в этом городе и по велению феодала изучает движение звезд с помощью необычно сильной зрительной трубы.
Поскольку и на следующий день Мельхиор, несмотря на неоднократные передачи, не получил ответа, он решил посетить старого ученого. У старого ученого были зоркие, молодые глаза. Он привык к самым удивительным посетителям. Он позволил Мельхиору поглядеть в подзорную трубу, но она оказалась не сильней, чем труба Мельхиора.
После некоторых раздумий Мельхиор осмелился спросить у старика, не заметил ли тот каких-либо изменений в определенной части неба. Старик даже обрадовался вопросу. Значит, на сей раз к нему явился не праздный посетитель, а человек, который разбирается в таких вещах. Не придворный, которому хочется узнать будущее по расположению звезд, а внимательный наблюдатель. Ученый ответил:
– Да, немного времени тому назад на небе вспыхнул неожиданно сильный свет, словно зажглась сверхъяркая звезда. Этот свет я наблюдал и в следующую ночь. Теперь свет погас, но все это могло повлечь за собой некоторые перемены. Мне, однако, до сих пор не удалось их обнаружить.
