Но полицейские сообщили в школу и известили родителей, которые изрядно струхнули. Моя успеваемость лучше не стала — я скатился на одни тройки, а декламацию просто провалил, потому что ни разу не появился в классе — считал, что устная речь — мой дар божий. И я ничего не делал, чтобы выбраться из этого болота. К концу второго курса стало ясно, что мое приключение на диком Западе подходит к концу.
Может показаться, что от того периода у меня остались одни дурные воспоминания: жизнь состояла из неудач и срывов. В то время я и сам так думал. Вернувшись из колледжа домой, я не знал, куда спрятаться от глаз огорченных родителей. Особенно расстраивалась мать — она понимала, что ветеринаром мне не бывать. А я всякий раз, когда не знал куда себя деть, вспоминал о своих мускулах. Летом 1965 года нанялся телохранителем, а когда приблизилась осень и я не вернулся в школу, устроился в клуб «Холиди инн». Вскоре после этого я познакомился с официанткой из коктейль-бара Сэнди — привлекательной молодой женщиной с маленьким сыном — и сразу почувствовал, что схожу по ней с ума. Работа привела меня в хорошую спортивную форму, и, кажется, я ей тоже понравился. Она же выглядела сногсшибательно в своем маленьком платье для коктейля. В то время я жил с родителями. Сэнди постоянно звонила, и это злило отца:
— Кто это трезвонит тебе денно и нощно? — ворчал он. — И там без умолку плачет ребенок.
Пока я жил у родителей, шансов для встреч было мало. Но Сэнди сказала, что тот, кто работает в гостинице, может по дешевке снять незабронированный номер. Так однажды мы оказались с ней в комнате вдвоем.
Рано утром внезапно зазвонил телефон.
— Нет, нет! Я не хочу с ним разговаривать! — закричала в трубку Сэнди.
— Кто это был? — спросил я, едва разлепив веки.
— Портье. Сказал, что пришел мой муж и поднимается в номер.
Сон слетел с меня в одну секунду.
— Твой муж? Ты мне не говорила, что до сих пор замужем!
— Но и не говорила, что разведена, — возразила Сэнди и принялась объяснять, что они давно расстались.
Хорошенькое дельце, думал я, а по коридору уже грохотали шаги этого ненормального.
Он забарабанил в дверь:
— Сэнди, открывай! Я знаю, что ты там, Сэнди!
В номере было выходящее в коридор окно, которое закрывали стеклянные жалюзи. И он попытался отковырнуть створку. Я оглянулся: куда бы выпрыгнуть, и понял, что, хотя комната находилась на втором этаже, в оконный переплет мне никак не пролезть.
— Он носит с собой оружие?
— Иногда нож, — ответила Сэнди.
— Дьявольщина! Только этого не хватало. Пора выбираться отсюда. Открывай дверь!
Я встал в боксерскую стойку. Муж ворвался в номер и бросился прямо ко мне. Но, разглядев мой темный силуэт на фоне окна и догадавшись, что я достаточно крепок, кажется, передумал драться, однако продолжал вопить:
— Вон отсюда, сукин сын!
Я решил, что с меня довольно. К тому же было еще слишком рано, и ответ мой прозвучал очень вежливо:
— Сэр, я как раз собирался уходить.
Мне снова повезло — и из этой переделки я выбрался с целой шкурой. Но не мог отделаться от ощущения, что все в моей жизни летит к черту. Тогда же, проезжая на красном МГА своего друга Билла Тернера, я разбил переднюю ось СААБа отца. Как-то утром в субботу мать принесла письмо из «Селектив сервис», в котором говорилось, что со мной хотели бы встретиться. Я отправился на Уайт-холл-стрит в Манхэттене, где с тремя сотнями других парней прошел медицинскую комиссию для военной службы. Меня заставляли делать глубокие приседания, и было отчетливо слышно, как хрустит у меня в колене. От футбола у меня, как у Джо Намета, воспалился мениск, но у того адвокат, похоже, был получше. Решение было принято, и мне сообщили, что Дядя Сэм во мне нуждается. Не решившись испытывать судьбу в армии, я быстро подписал контракт с ВВС. Хотя это и означало четыре года службы, в авиации было гораздо больше возможностей для профессионального образования. Такие возможности мне ни за что бы не представились ни в Нью-Йорке, ни в Монтане.
Была и еще одна причина, почему я подписал контракт с ВВС. Шел 1965 год. Война во Вьетнаме набирала силу. Политикой я особенно не интересовался, привыкнув считать себя сторонником демократов, вроде Джона Кеннеди, да и то скорее из-за отца, который был президентом профсоюза печатников на Лонг-Айленде. Но мне совсем не светило подставлять задницу под пули за дело, которое я не очень-то понимал. И я вспомнил, как один знакомый авиационный механик как-то говорил, что ВВС — единственный род войск, где в бой идут одни офицеры, а рядовые остаются обеспечивать их действия в тылу. И поскольку пилотом я становиться не собирался, это мне вполне подходило.
Для подготовки меня направили в Техас, в Амарилло. Звено (так называлась в авиации учебная группа) состояло из пятидесяти парней: поровну ребят, как и я, из Нью-Йорка и южан, из Луизианы. Инструкторы в хвост и в гриву гоняли северян, и большей частью, по-моему, справедливо. Сам я все больше и больше прибивался к луизианцам, которые мне казались приветливее и не такими зазнайками, как мои собратья нью-йоркцы.
Для многих молодых людей начальный курс военной подготовки, становился настоящим потрясением. А с моим опытом, полученным на тренировках, и всем, что я вынес из жизненных передряг, наказание инструктора казалось просто ерундовым. Я видел работу его мыслей и изменение настроений и к тому же был хорошо физически натренирован. Так что военная подготовка стала для меня подходящим делом. Вскоре я зарекомендовал себя хорошим стрелком из М-16, чему, видимо, способствовала моя карьера бейсбольного питчера. Хотя до ВВС я держал в руках огнестрельное оружие единственный раз, когда еще мальчишкой палил по фонарям из детского пневматического пистолета.
Во время начального курса я приобрел еще одну скандальную репутацию: накачанный упражнениями со штангой, с бритой головой, я заслужил прозвище Русский Медведь. В соседнем звене служил точно такой же парень, и кому-то в голову явилась светлая мысль, что для поднятия морального духа на базе было бы неплохо свести нас на боксерском ринге. Схватка стала грандиозным событием для всей базы. Мы ни в чем не уступали друг другу, и ни один не хотел сдаваться. Кончилось тем, что мы немилосердно измолотили друг друга, а мне к тому же противник в третий раз сломал нос (две первые подобные травмы я получил во время футбольных матчей в школе).
Но как бы то ни было, начальный курс я кончил третьим из пятидесяти человек в звене. И после целой кучи тестов мне сообщили, что я гожусь для школы радиоперехвата. Но в ней в то время не было мест, а я не хотел ждать, когда откроется новый поток. В результате меня определили писарем, хотя я совершенно не умел печатать на машинке. В сотне миль от нас, на окраине Кловиса, штат в Нью-Мексико, открылась вакансия в отделе кадров Артиллерийской военно-воздушной базы.
