Жара после захода солнца если и спала, то самую малость. Влажный, прогревшийся за день воздух обволакивал, лип к телу, как мокрая и горячая простыня.
Двое мужчин в креслах складского офиса на окраине города страдали от духоты в раскалившейся бетонной коробке. Кондиционер отсутствовал, вентилятор на потолке работал символически. Время от времени один вставал, подходил к холодильнику в углу и доставал из его недр очередную банку «колы». Выпивал и тут же начинал вытирать платком выступающий на лице пот. Другой такой роскоши позволить себе не мог, потому что был надежно примотан к креслу скотчем. Судя по всему, его долго и старательно били. То, что у человека называется лицом, у него представляло собой покрытый рваными ранами, сочащийся кровью блин. Громадный синяк полностью закрывал правый глаз. Над левым поработали менее вдумчиво, поэтому им он еще мог видеть, правда, с трудом. Вдрызг разбитые губы, распухший и свернутый набок нос. Кровь вперемешку с потом стекала с того, что было лицом, на лоскуты пижонской рубашки гавайской расцветки и брюки, цвет которых определить уже было невозможно… Типичная картина городского лирика Браткова-Текилова «Допрос коммерсанта», характерная, впрочем, не для желтой жаркой Африки, а России начала девяностых.
— Вам все это еще не надоело? — собеседник избитого и привязанного вновь подошел к холодильнику и достал запотевшую баночку. — Кстати, совсем забыл спросить, попить не хотите? — он говорил по-русски достаточно правильно, только иногда путался в ударениях и допускал паузы, подбирая нужные слова.
— Да, — еле слышно отозвался пленник.
— Не слышу.
Человек в кресле с видимым трудом поднял голову.
— Хочу.
— Начинайте сотрудничать, — он потянул за колечко, банка с легким шипением откупорилась. Поднес ее ко рту и сделал несколько глотков. — Назовите хотя бы вашу настоящую фамилию, имя и пейте, сколько душа пожелает.
— У вас же мой паспорт, — получилось «У ваш ше мой пашпор».
— Что-то вы неважно выговариваете слова.
— Нечего было зубы выбивать, — получилось «… жубы выбиваш».
— Просто интересно, когда вам, наконец, надоест изображать из себя идиота.
— Не, мужик, ты объясни, в чем дело-то. Подобрали в парке, привезли, куда не поймешь, дуплите, как глухонемого. Ты предъяви конкретно, в чем мой косяк, а то я весь на измене… — помолчал и добавил: — В натуре.
— В натуре, значит… — аккуратно поставив недопитую банку на холодильник, он развернулся и влепил такой акцентированный крюк с левой прямо в заплывший синяком правый глаз. Достал из кармана платок и тщательно вытер кулак. Осмотрел платок, вздохнул и бросил его на пол. — Действительно хотите еще раз услышать, что нам от вас надо? Вы, что, герой, идиот безмозглый, или просто время тянете? Совершенно напрасно, никто к вам на помощь не придет! Поймите же, наконец!..
— У-у-у… бль… чего бить-то? Ты, вообще, чьих будешь-то? — загундосил получивший по физиономии.
— Хорошо, начнем с начала, — его собеседник с похвальной быстротой взял себя в руки. — Объясняю в последний раз. Мое имя Уильям Спенсер Лайт, я представляю правительство Соединенных Штатов Америки. Вы должны вернуть собственность моей страны. В этом случае вам гарантируется легкая и безболезненная смерть.
— Ну, ты сказанул…
— Попрошу меня не перебивать! Не исключаю также варианта сохранения вам жизни на определенных дополнительных условиях.
— Ближе к телу, Склифосовский!
— Склифосов… а, понимаю, это шутка.
— Какие уж там шутки…
— Я продолжу, с вашего разрешения. Как вы знаете, пять дней назад здание посольства моей страны серьезно пострадало от взрыва, совершенного террористом-смертником, поэтому в настоящее время все его службы временно размещены на четвертом этаже отеля «Сафари» под охраной морских пехотинцев. Вчера вечером неизвестный или неизвестные проникли в помещение отдела специальной связи, потравили его сотрудников и охрану сонным газом и похитили коды новейшей полевой шифровальной машины.
— Ни хрена себе!
— Вот именно. И я больше чем уверен, что это — ваша работа.
— Ну, прямо, как у нас в ментуре: кого первого хлопнули, тот и виноват.
— Отдаю должное вашему упорству, — отреагировал Лайт, допивая «колу», приспустил галстук, расстегнул еще одну пуговицу на рубашке: — Ну и жара!
— И не говори…
— Вы ждали человека из резидентуры в условленном месте в парке, чтобы передать ему, как это, изделие. Вместо него пришли мы. Изделия при вас не оказалось. Где оно?
— А под скамейкой смотрели?
— Мне непонятно ваше веселье.
— Какое на хрен веселье… Прикинь, сидит себе человек в тенечке, никого не трогает, тут налетают, не поймешь кто, глушат, волокут, гондошат, как потерпевшего, потом еще какие-то уколы колют. Повторяю еще раз для умственно вспотевших, я здесь на отдыхе и по бизнесу, а если у вас там кто-то что-то спиздил, так и ловите вора, а не наезжайте по беспределу на честного бизнесмена.
— Нечто подобное вы уже говорили, когда мы ввели вам специальный препарат. Кстати, как это у вас получается?
— Что?
— Врать под воздействием «сыворотки правды». Впрочем, вы все равно прокололись.
— Это как это?
— Какой идиот закупает бананы в Африке? В Эквадоре они лучше качеством и дешевле.
— Дурак ты, барин. В России дешевле у того, у кого дырка на таможне. А качество всем по барабану. Понял? — и подмигнул не до конца подбитым левым глазом.
Поняв, наконец, что этот наглый русский просто-напросто над ним издевается, американец шагнул к нему, от всей души размахнулся и… и вдруг успокоился. Достал из холодильника банку, открыл ее, поднес к разбитым губам собеседника.
— Пейте, — мягко сказал он.
Пленник в два глотка прикончил содержимое и вздохнул.
— Здорово.
— Хотите курить?
— Было бы неплохо, — ухватил остатками зубов сигарету, прикурил и жадно затянулся.
— Пожалуй, и я покурю с вами за компанию, — американец поудобнее устроился в кресле напротив. — Давайте говорить начистоту.
— Так я только этим и занимаюсь.
— Мы с вами солдаты и служим своим странам, — сделав вид, что не расслышал ответной реплики, продолжил: — Более того, мы даже коллеги, специалисты, так сказать по нестандартным операциям.
— Да, какой я на хрен специалист…
— Я, поверьте, уважаю вашу стойкость, только она напрасна. Простите, но вы сражаетесь не на той стороне. Ваша страна проиграла третью мировую и выпала из обоймы великих государств. Навсегда. Теперь это просто банановая республика, правда, без бананов. Вы достаточно взрослый человек, значит, еще успели повоевать за империю. Ее, вашей империи, больше нет. Надо уметь проигрывать.
— Что ты гонишь, какая империя, я и в армии-то не служил.
— А шрамы на теле откуда?
— Известно, откуда: терки, стрелки, разборки разные. Я ведь в России живу, мужик, а у нас, знаешь ли, иногда стреляют.
— Значит так, либо сейчас вы рассказываете мне, где находится то, что вы украли, либо через пять минут с вас начнут сдирать кожу. Вот тогда вы перестанете валять дурака и выложите мне все, лишь бы прекратить эту муку.
— Не, мужик, ты точно рамсы попутал, — опять заныл пленный.
— Поверьте, мне очень жаль.
…Стук в дверь явно был из разряда условных: раз — раз, два, три — раз — раз, два. А дальше все пошло не по плану, или по плану, но уже совсем по-другому. Не успел человек, представлявшийся Уильямом Лайтом, отпереть дверь, как она сама распахнулась, и появившийся в проеме высокий седой незнакомец не так, чтобы очень сильно, но резко ударил его в подбородок. Лайт упал на пол лицом вниз. В боксе в таких случаях рефери открывает счет исключительно ради проформы, потому что это называется нокаут.
Двое вошедших следом подхватили упавшего, быстренько отволокли к свободному креслу и надежно в нем зафиксировали. Седой, доставая на ходу нож, двинулся к пленному, наблюдающему за сменой декораций с неким подобием улыбки на разбитой физиономии.
