Забрал свой мешок из кузова фургона, у борта которого я шёл, и, позволив ему обогнать меня, затем, следуя за его задним бортом, я по диагонали пересёк дорогу и вышел на левую обочину. Остановившись там, и пропустив следующую повозку, я осмотрелся. В свете молнии, в очередной раз расколовшей небеса над моей головой, я увидел каменистое плато, на котором возвышалось строение — постоялый двор «Кривой Тарн». Ветер и струи дождя хлестали меня по правой стороне головы и тела. Я сошёл с дороги, оказавшись на посыпанной гравием широкой, квадратной, со стороной ярдов пятьдесят площадке, перед постоялым двором. Здесь смог бы развернуться даже фургон, запряжённый десятью тарларионами. Впереди на столбе мерцал фонарь указывавший вход в постоялый двор, и я направился туда. Следующие вспышки молний высветили дорожки накатанные на плато. Все они вели к более-менее ровным площадкам, на которых могли встать лагерем фургоны.
По левую руку от меня я смог рассмотреть, несколько фургонов занявших одну из таких площадок, с подветренной стороны от стены постоялого двора. Ещё несколько других фургонов, только что свернувших с дороги, разворачивались прямо передо мной. Пришлось задержаться, чтобы в темноте не попасть под лапы тарларионов. Наконец, путь был свободен, и я направился на свет фонаря. Под моими сандалиями хрустел гравий. Столб был установлен около правого угла широкого моста, перекинутого через ров, и ведущий к воротам постоялого двора. В свете молнии я заметил, что из-под брезента одного из фургонов выглянули две девушки. В то же самое мгновение они видели меня, и на их лицах появилось испуганное выражение. Когда небо осветилось новым шнуром молнии, брезент уже был на прежнем месте. Я успел разглядеть немногое, смазливые лица и испуганные глаза, но и этого мне хватило, чтобы понять, что они были кейджерами. Они выглядели, как женщины, которые хорошо знали, что мужчины были их владельцами. Я прошагал по мокрому гравию к левой стороне моста, и остановился, осматривая ров и частокол с воротами за ним.
Ров были футов сорок шириной. Земля плавно спускалась ко рву, огороженному невысоким всего несколько дюймов высотой бордюром, слишком низким, чтобы позволить мужчинам укрыться позади него. В основании этого бордюра, через каждые двадцать футов или около того, имелись дренажные отверстия, позволявшие воде с площадки стекать в ров. Так что этот уклон, сделан не случайно, и его назначение — не давать рву пересохнуть. Кроме того это облегчало обороняющимся вести прицельный обстрел нападавших из луков и пращей, даже если они пытались прикрываться щитами, не говоря уже о том, что сделать подкоп становилось уже совсем затруднительно. Любая подобная попытка, конечно, потребовала бы несколько человек, много времени, и стала бы небывалым подвигом с инженерной точки зрения. Есть, конечно, различные и другие подходы к подобным проблемам, например, попытаться форсировать ров, используя понтоны из челноков или плоты, на которые можно было бы установить осадные лестницы, или же закидать ров фашинами. Кстати, попытка взять гарнизон измором, обычно, по самым разным причинам, не приводит к желаемому результату. Всё же в подобных местах имеется весьма солидный запас продуктов, зачастую достаточный, чтобы выдержать осаду в течение года. С водой у осаждённых тоже проблем возникнуть не должно, наверняка внутри есть цистерны, заполненные по самые горловины, да и возможность собирать дождевую воду или брать её прямо изо рва не стоит списывать со счетов. Так что скорее уж осаждающие через некоторое время могут столкнуться с проблемой исчерпания запасов продовольствия, как своих, так и в окрестностях, и не исключено, что сами будут страдать от голода больше, чем осажденные. Поддержание неопределенно долгой осады вообще требует обширного и эффективного аппарата поставок снабжения, включающего в себя приобретение, транспортировку и защиту обозов. Безусловно, многое зависит от численности и стойкости осаждающих и осажденных, длины стен и многих других факторов. Например, если у осажденных нет достаточного количества мужчин, чтобы укомплектовать ими весь периметр, им будет сложно выстоять против атаки с разных направлений. Однако, по статике, в большинстве случаев осады заканчиваются неудачей именно для нападающей стороны. Не зря же все города первым делом обзаводятся стенами и рвами. Кроме того, обычно, в любом городе, имеется цитадель, в которую, в случае удачного штурма, могут уйти защитники города, и которая вероятно, будет практически неприступной. Люди, собравшиеся там, скорее всего, останутся в безопасности, даже если весь город вокруг них будет сожжен дотла.
Следует заметить, что в целом, осады не затягиваются надолго, редко когда больше чем на несколько недель, либо потому что дальнейшие действия становятся для осаждающей стороны бессмысленными, либо по причине чувствительного снижения запасов, или, возможно даже, потому что контракт с капитаном наёмников истёк, или закончились сроки вербовки его людей. Действительно, зачастую солдаты, особенно если это — рекрутированные гражданские, могут потребовать отпустить их домой просто, чтобы заняться их собственными делами, например сбором урожая. Насколько я знаю, куда больше городов пало в результате военных хитростей или подкупа, чем в результате прямого штурма или осады. Хороший капитан, приступая к осаде, обычно заранее узнает о политических разногласиях в городе и пытается использовать их, обещая в случае своего предположительного успеха, привести ту или иную партию к власти. Вероятно группа изменников, и возможно достаточно честно в её собственном понимании, даже будет приветствовать завоевателя как освободителя. Дитрих из Тарнбурга, один из самых известных на Горе капитанов наемников, стал легендой именно за своё умение пользоваться такими методами. Кстати, золотом он взял куда больше городов, нежели чем железом. Не трудно догадаться, что израсходованное на подкуп золото, позже можно легко возместить из казны взятого города, либо с продажи захваченных трофеев, таких как драгоценная посуда, ковры, ткани, гобелены, изделия из инкрустированного дерева, серебряной и золотой проволоки, предметов искусства, драгоценностей, тарларионов, тарсков и, само собой, женщин. Зачастую, такие репарации могут быть наложены, в качестве «искупительной платы», на правящую партию, тем самым изящно и быстро оправдываясь перед горожанами.
Фонарь, висевший на столбе справа от меня, и дико раскачивавшийся под дождём и ветром, почти не давал света. Лишь частые вспышки молний, раз за разом выхватывали из темноты частокол, выстроенный на плато по ту сторону рва, заполненного тёмной бурлящей водой.
Доски моста сейчас были скользкими от сбегавшей по ним воды. Ширина моста составляла приблизительно восемь футов. Как раз достаточно, чтобы свободно проехать одному фургону за раз. За мостом возвышались покрытые сверху крышей ворота. Я бы не удивился, если бы узнал, что за их створками имеется огороженное стеной пространство, упирающееся в ещё одни ворота. В крайне редких случаях эти ворота, внутренние и внешние, открываются одновременно. И наверняка сверху под крышей, и по бокам в огораживающих этот тамбур между воротами стенах, имеются бойницы для лучников. Два толстых каната, не меньше восьми дюймов в диаметре, спускались от верхней части ворот к мосту, таким образом, этот мост мог быть поднят в любой момент, если в этом возникнет необходимость. Само собой, когда секция будет поднята и притянута к воротам, ещё более защищая их, постоялый двор, окружённый со всех сторон водой, фактически превратится в остров.
Такие постоялые дворы могут служить, своего рода цитаделью или опорным пунктом, но в таком качестве их используют лишь изредка. Любой человек может запросто приехать сюда и оплатить стол и кров. В этом смысле они открыты для всех, хотя весьма обычно для подобных заведений быть закрытыми на ночь. Однако, насколько мне известно, они могут послужить и убежищем. Не раз в таких постоялых дворах прятались сельские жители от фуражиров или мародеров. Бывало, что они захватывались остатками разбитых войск, как места, в которых можно продолжить отчаянное, возможно безнадёжное сопротивление. А в отдаленных, беспокойных или варварских регионах такие места, являются островком мира и спокойствия. Внутри частокола обычно имеется сарай на несколько фургонов. На сколько именно конкретно в этом постоялом дворе я не знал. Кроме того, где-то в пределах ограды должен быть маяк, предназначенный для тарнов, хотя я не думал, что он был зажжён в это время. Обычно он устанавливается где-нибудь под стеной высокого сарая, и показывает не только местонахождение постоялого двора, но также и не прикрытый противотарновой проволокой безопасный подход для тарнсмэнов-воинов или тарнсмэнов-извозчиков прибывающих с тарновой корзиной. Само собой, приземляющийся наездник ведёт птицу левее света маяка. Традиционно на Горе принято левостороннее движение. Таким образом, рука с мечом, по крайней мере, если Вы правша, каковыми являются большинство гореан, всегда обращена в сторону приближающего спереди прохожего.
Слева от моста пристроился фургон с опущенным брезентовым тентом. Капли дождь собирались в ручьи и скатывались с него на землю. Под фургоном виднелась маленькая, лежавшая на земле, скукожившаяся фигурка, по самую голову закутавшаяся в брезент. Полагаю, мужчина внутри фургона, мог быть вместе со своей свободой спутницей. Разумеется, ничего необычного в том, чтобы выгнать рабыню наружу не было, если внутри присутствует свободная женщина и компаньонка. Хотя не исключено, что невольница просто вызвала неудовольствие хозяина, и была выставлена трястись под фургоном от страха и холода. Я нисколько не сомневался в том, что обладательница этой маленькой фигуры гораздо красивее и привлекательнее, чем свободная спутница, возможно, находившаяся внутри. Это определялось, прежде всего, её статусом. Свободные женщины ненавидят таких как она, настолько, что никогда не упускают возможности заставить их страдать. Интересно, тот мужчина, что сейчас находился в фургоне, приобрёл женщину, что сейчас валялась под его днищем, просто из интереса и ради своего удовольствия, или же, как способ поощрить свою компаньонку более серьезно относиться отношениям с ним. Возможно, если его план сработает, то он мог бы оказаться достаточно любезным, и отказаться от индивидуума под фургоном, и, признав её работу законченной, избавиться от рабыни на том или ином невольничьем рынке.
Подойдя и присев рядом, я, без особого удивления, рассмотрел, что здесь имелась тяжёлая цепь, проходившая через кольцо, закреплённое в днище фургона. Один конец цепи спускался и исчезал между сгибами брезента, сжатого в руках женщины под её горлом, и вероятно, опоясав шею, запирался там на висячий замок, или крепился к ошейнику. Другой конец спускался вниз позади фигуры и также исчезал под брезентом, но уже в районе ног, вероятно чтобы сковать вместе её перекрещенные щиколотки. Увидев меня, девушка под фургоном сразу встала на колени и, убрав руки с брезента, опустила ладони на покрытую гравием землю и склонила голову, демонстрируя мне почтение.
