Слово надежды ко мне прилетело
Издалека… Мне слышится песня,
Которая сумрак ночной разгоняет
И заставляет забыть про усталость.
Забыть о беде и глазах исступленья.
О мирная песня, о добрая песня!
Биение сердца, в котором терпенье.
Не может иссякнуть…
Вокруг меня сумрак, а в сумраке этом
Передо мною горит огонек.
Гори же, не меркни,
И ветра не бойся,
И ночи не бойся,
Ты утра дождешься,
И солнце взойдет!
Вечерние ветры,
О ветры глухие!
Вернитесь в края,
Что сюда вас послали,
Скажите им:
Это весна наступает
И ясные дни
За собою ведет.
Дни меда и света,
Пшеницы и света,
И хлеба для всех,
И счастья для всех.
В небе Большая Медведица мчится
К центру туманности мутно-кровавой,
Мчит, обеспамятев, россыпью медной,
Схожая обликом с птицею певчей,
С птицей, охваченной яростным ливнем
И охраняющей дерево детства.
А минотавра надорванный голос
С давних времен заглушает стенанье
Города вымершего и глухого.
Неподвижных ног безмолвье,
Тишина кустов терновых
И обвивших шею рук.
С голодом моя подруга
Борется неистребимым,
Веки сомкнуты, поет.
Снова снег. Звезда убила
Свет своей горящей плоти,
Стала пеплом. В пепле всё!
Слышу крик и вижу губы,
Ни бледны они, ни алы.
Спит сирена вся в крови.
Ладонь большая сердца
Раскрыта в этот мир
Огней, лучей, животных,
Она черна, дрожит.
Выходит прямо к солнцу
Окно из детских дней,
Пылающие степи
Преследуют его.
Вода, ты здесь бессильна,
Иссохнув, стала ты
Лишь нитью мутно-алой,
Воздушная вода.
Обжигает сады
Блеклый дождь, он уснул,
Как павлин. В эту пору?
Бесконечный терновник
Тело рвет до костей,
Волки рвут наши руки.
Рот открыт. В эту пору?
К сердцу черные воды
Неустанно бегут.
Для того чтоб услышать
Крови лиственный шелест
На вершине холма.
Звезда, поющая в ушах вселенной,
Мерцающая тускло и мертво,
Приходит землю рыть, когда я сплю.
Когда-то женщина с лицом бескровным,
Подобная полипу на груди,
Сидела, бледная, у врат страны.
Ее тоска ладони простирала;
В глухой степи слепой ребенок плакал,
Сон беспокойный тела моего.
Дождь. Шумный порт. Зачем я шел сюда?
Стоять, глазеть на белые суда?
От шумных толп все серо на причале.
В дыму повисло солнце над толпой.
Тебе завыть бы впору. Что с тобой?
Корабль отчалил, отплывает в дали.
Вокруг зима, и всё как страшный сон,
Бордо водой и скукой окружен.
Где успокоишь ты свои печали?
В пространстве дождь во всю бушует мочь,
Лишь полдень миновал, и сразу — ночь.
Где ты найдешь приют, в каком квартале?
В кино? А может, в баре на углу?
Там голоса, там пьют, там свет сквозь мглу.
А на твои слова здесь наплевали!
Если бы ты
Эдельвейсом была,
Я залез бы на горную кручу,
Чтобы тебя сорвать.
Если бы ты
Была растеньем морским,
Погрузился бы я
В зеленую бездну,
Чтобы тебя
Со дна морского достать.
Если бы ты
Звонкоголосою птицей была,
Я пошел бы в глухие леса,
Чтобы услышать тебя.
Если бы ты
Звездою была,
Я бы все ночи не спал,
Чтобы только смотреть на тебя,
Свобода!
Палачу
По душе темнота.
Убийца
Света дневного боится.
Человеку выбрили голову
И повели к эшафоту.
Должно быть,
Он улыбнулся,
Увидев хмурые лица
Чиновников.
Им надлежало
Придать законную силу
Убийству.
Ночь была,
И накрапывал дождь.
Палач торопился,
Боясь простудиться.
Чиновники,
Раскрыв свои черные зонтики,
Топтались на месте:
«Какая медлительность!
Надо кончать это дело…»
Он
Поглядел на них
И улыбнулся.
«Боятся, — подумал он, —
Все здесь боятся
Простуды».
Сейчас
Они домой возвратятся
И снова будут вдыхать
Запах еще не остывших простынь.
А он
Будет спать
На жесткой постели,
От которой пахнет дождем.
