Хотя, конечно же, нет, наверняка не об этом думает человек, решившись на смерть. Он в небо посмотрел перед прыжком, их Цыпленок. Он любил летать, в этом была его жизнь, и прощался с жизнью и высотой…
Прапорщик вспоминал и вспоминал командира, потому что думать о себе, поставить себя на его место не хватало смелости. Наверное, потому что чувствовал: он бы так все равно не смог. Он, как и Димка, второй раз в Афгане и прекрасно понимал, что его могут убить. Но быть убитым и погибнуть, пойти на смерть самому – какая же это большая разница…
Куда вели, сколько, о чем еще думалось – Роко shy;тов не видел и не помнил. Очнулся, когда они вышли еще к одному кишлаку. Даже нет, это был не кишлак, в кишлаках обычно полно детей. Цыпленок всегда поднимал машину повыше, если внизу были дети: чтобы не испугать. И за больными, отравившимися в детдоме, первым вызвался лететь. Сироты – они в любой стране сироты. И наверняка командир себя вспомнил, слушая сообщение комэска. И дал понять, что готов лететь в горы, тем самым сняв напряжение с остальных: полк уже получил приказ на вылет в Союз, и встречи с семьями у вертолетчиков исчислялись какими-то десятками часов.
Да, а это не кишлак. Это скорее база “духов” – с часовыми, дотами, ограждением. И место очень удачное – десяток глинобитных домиков разместились практически под нависшими над склоном скалами. С воздуха точно ничего не рассмотришь, а вот дорога накатана, значит, машины подходят…
Их заметили, от самого большого дома – единственного, огороженного дувалом, навстречу бежал светловолосый, весь в лохмотьях, парень. Он был босой, давно не мытые волосы висели сосульками, в редкой бороде запутались какие-то травинки, – но это были светлые русские волосы, и Рокотов вгляделся в парня. Тот уже прыгал, размахивая руками, вокруг них, один из “аистов” сунул ему конфету. Дурачок, загораживаясь от всех спиной, сел тут же в пыль и зубами начал разрывать обертку.
Рокотова провели мимо него, остановили у большого дома. Дверь распахнулась, и двое “духов” выволокла под руки окровавленного парня. Он был одет в афганские шаровары, рубаху, но волосы – волосы тоже были русые, и нос курносый.
Сзади раздался крик: к пленному подбежал дурачок, хотел дотронуться до него, но охранники небрежно оттолкнули его и потащили пленника к небольшой, с решетками на окнах мазанке в центре базы.
“Тюрьма”, – понял Рокотов, когда парня забросили внутрь и закрыли на замок дверь. Дурачок начал швыряться камешками и пылью в спины уходящих под навес охранников, те уже серьезно погрозили ему кулаком, и сумасшедший отбежал, спрятался за стены тюрьмы и тоже погрозил кулаком.
– Иди, – подтолкнул Рокотова переводчик, и прапорщик невольно отметил про себя: выходит, он знает не только слово “вставай”.
Его ввели в просторную, теплую комнату. У окна за низким столиком наливал себе из заварного чайничка кофе гладко выбритый, коротко подстриженный афганец лет пятидесяти. Не глядя на пошедших, отпил несколько глотков кофе, шумно, удовлетворенно пере shy;дохнул. От аромата кофе слюну сглотнул не только прапорщик, но и согнувшийся в полупоклоне перевод shy;чик.
Наконец главарь посмотрел в их сторону. Перевод shy;чик, еще раз поклонившись, о чем-то быстро-быстро заговорил. Хозяин дома изредка кивал, потом жестом руки остановил рассказчика и выслал его из комнаты.
– Здравствуй. Значит, ты летчик? – по-русски, почти без акцента спросил главарь.
Рокотов неопределенно пожал плечами: он так и не решился, кем прикидываться.
– На дари или пушту говоришь? У нас многие за девять ваших лет изучили ваш язык, а вы почему-то не хотели… Сотрудничать с нами будешь?
Прапорщик опешил: это что, делается вот так, сразу? Словно мимоходом? Он ожидал угроз, пыток, он… он готов к ним!
– Откажешься – будем пытать, – словно прочел его мысли хозяин. – Ты знаешь, ваши войска почти все ушли за Саланг, и никто здесь теперь вас искать не будет. Скажу, что я специально перекупал пленных шурави, чтобы в обмен на вас продиктовать определенные условия Кабулу. К сожалению, не успел, я все же не верил, что вы уйдете. Но теперь и беречь мне вас нет смысла. Могу расстрелять сегодня, могу посадить на десять-пятнадцать лет в яму, могу… – Главарь встал, подошел к окну. – Витюню Дурачка видел?
Рокотов кивнул, хотя главарь не посмотрел в его сторону. Стало стыдно: “Уже киваю. Господи, уже киваю”.
– Витюня тоже ничего не хотел. Сейчас тоже ничего не хочет, кроме конфет. Нет, я не прав, – остановил себя хозяин. – Он раньше очень хотел умереть. Даже на меня бросался, думал, что застрелю. Но я не дал ему умереть. Пусть живет, да?
В самый последний момент удержал себя Рокотов, чтобы опять не кивнуть. “Контроль, контроль, не расслабляться!” – приказал себе.
Главарь выжидательно посмотрел на пленника, сел опять за столик. Взял из вазы яблоко, надкусил.
– У меня нет ни времени, ни желания с тобой заниматься. Мои карты раскрыты. Я слушаю твой от shy;вет.
“Нет, нет, нет”, – подготавливал себя внутри Ро shy;котов, но, не зная почему, произнес:
– Я бы хотел подумать. Можно подумать?
Главарь усмехнулся, и прапорщик понял, что в этом доме условий не ставят. Но хозяин неожиданно согласился:
– Хорошо, у тебя будет немного времени.
Он поднял руку, в комнате неизвестно откуда появились два моджахеда. Они подтолкнули Рокотова к двери, по не той, в которую он вошел, а выходящей на веранду.
Во внутреннем дворике было затишно от ветра и тепло от солнца, и прапорщик подумал, что перед окончательным отказом у пего будет несколько минут отдыха. Единственное, о чем можно молить хоть бога, хоть дьявола, – это чтобы не сделали Володей Ду shy;рачком. Только не это. Что угодно – только не это.
Он направился к освещенной солнцем стене, но его вдруг повалили, начали связывать тело веревкой. Прапорщик попытался сопротивляться, но спину придавили коленом и успокоившийся вроде бы огонь от нагаек полыхнул с новой силой. Потом его, уже безропотного, протащили по двору, начали подвешивать к похожей па колодезный журавль балке. Он никогда, даже в кино, не видел дыбу, а здесь понял, что это она. Привязав пленника на стреле, “духи” подняли его в воздух, переместили к той самой освещенной стене, о которой оп мечтал, и там стали опускать над небольшим загончиком.
