— Ну и смена, — вздохнула позади Бориса девушка. — Вы всегда даете такие задания?
Шляпка с ее головы куда-то исчезла, скорее всего, осталась к машине, а без нее Катя в темноте казалась совсем юной.
— Что так смотрите?
— Скажите, это… вы были на лестничной площадке?
Кате напоминание почему-то было неприятно, и, ничего не ответив, она медленно пошла по тротуару. И только когда Борис несмело догнал ее, ответила:
— Майор приказал прикрывать вас.
Все-таки прикрытие было! Было. И он, капитан Соломатин, дурак и профан, невежда, кретин, дает себе зарок отныне и навсегда: не судить о людях до тех пор, пока не будут расставлены все точки над «i». В налоговой полиции, а тем более в «наружке» совсем иные правила игры, чем у них в армии. И к этому необходимо привыкать. Не только привыкать, но и самому учиться.
— Спасибо, — чуть запоздало поблагодарил Борис.
— Не за что.
Капитан больше благодарил ее за сообщение о Лагуте. Иной раз легче перенести разочарование в женщине, чем в поступках мужчины. Хотя и Кате тоже спасибо…
Словно оправдываясь за невнимание к девушке, Борис припомнил и предыдущее:
— Вы сегодня еще и моего Зеркальцева вытягивали за уши.
— Дело привычное.
Понимая, что ему все равно не уловить всех оттенков и тонкостей наружного наблюдения, Борис поинтересовался:
— Мы здесь закрываемся?
— Вообще-то желательно немного посмотреть, как станет нести себя объект после отъезда «форда». Но я уже вся такая расшифрованная, что лучше пойти в гостиницу. Или в кино. Вы давно были в кино? Или в кафе?
— Когда-то в той, додемократической жизни.
— Давайте сходим в кафе! Я даже в той жизни просто так, без задания, не ходила туда. Заодно покажусь в этом вечернем туалете, — приглаживая костюм, она провела ладонями по своей фигуре. Не сдержалась, лукаво посмотрела из-под челки на Бориса: я ведь ничего, да?
Как мало нужно женщине! Глянуть на нее восхищенно — и она уже на небесах. Правда, мужчине требуется еще меньше — увидеть интересную женщину и восхититься…
— Только дойдем до гостиницы, я своих посмотрю, — соглашаясь на совместный вечер, попросил Соломатин. Катя должна была понять его положение, но он все же пояснил: — Я первый раз с ними на выезде, да и доля командира — думать сначала о подчиненных, а уж потом о себе…
Катя, конечно, не так красива, как Людмилами не заставляет трепетать его сердце, как Надя, жена Ивана Черевача, первая любовь его, но девушка она смелая, если не отчаянная. Не побоялась взять на себя инициативу с Зеркальцевым и пошла на прикрытие в подъезд. Катя заслужила вечер в кафе. Точнее, он будет польщен, если она поужинает с ним.
Ракитина восприняла его заботу о подопечных не как блажь, а как естественную обязанность военного человека. Она сама взяла его под руку и направилась к гостинице. Ей вспомнился Некрылов с его ехидством насчет того, кому сегодня будет разрешено дотрагиваться до ее колен — Моряшину или Лагуте. Не угадал Женя. Конечно, про оперативника говорить нечего, но вечер оказался за ним. Что-то встрепенулось в душе, когда на лестничной площадке Некрылов приник к ней, но… Все равно это делалось ради капитана-оперативника, сейчас смущенно идущего рядом.
На крыльце гостиницы их встретил Черевач. Узнав Бориса, уставился на Катю. Соломатину даже показалось, что в этом взгляде сквозило не любопытство, а, скорее, ревность: он оценивал, на кого променяли его жену.
— Иван Черевач, мой друг со времен суворовского училища. Ныне наша физзащита, — представил его Борис. — А это Катя.
Кто такая, откуда взялась — про то, насколько успел уловить Соломатин, в «наружке» не распространяются. И девушка, похоже, оценила его немногословность, легко пожав локоть.
— Здесь все нормально?
— Мои остались спать в военкомате, твои тут.
— Тогда порядок, — успокоился Соломатин.
И вдруг понял, что не знает, как поступить дальше: распрощаться с Иваном или пригласить с собой в кафе? И то, и другое несет в себе неловкость — если не перед ним, так перед Катей. Лучше, если бы Иван сам извинился и исчез в гостинице. Но он продолжал медлить.
Инициативу в свои маленькие руки взяла Катя.
— Все? — посмотрела она на Бориса. Помахала Ивану: — Мы почти на задании. Но вернемся. Едва отошли, поинтересовалась:
— Чего он так смотрел на меня, будто я не взяла с негр налог на прибыль?
— Его жена — моя первая любовь. Или теперь уже симпатия. Или, скорее всего, просто память о детстве, — не зная почему, признался Борис.
— И эта тайна всем троим известна?
— Само собой.
— Она не мешает вам дружить? — Соломатин лишь вздохнул. Первое время после прихода Черевача в налоговую полицию они виделись довольно часто, но потом стали не то что тяготиться друг другом, а испытывать определенные неудобства. Тут еще однажды в столовой столкнулись с Людмилой. Когда Черевач оформлялся в Департамент, она была в отпуске. Людмила ошалело взглянула на них.
— Иван Черевач, капитан налоговой полиции, — представился Иван.
Люда столь недоверчиво посмотрела, но не на него, а на Бориса, что тот улыбнулся: да, это так.
— Мы на диете или будем кушать? — вывела ее из оцепенения раздатчица.
Люда села за другой столик. Но несколько раз оглянулась словно не веря своим глазам.
Ни Борис, ни Иван не завели о ней разговор, выводя ее как бы за рамки своих отношений. Что ж, мужчины нередко предают женщин ради своих интересов.
Но, к сожалению, существовала еще и Надя, и хотя они старательно не касались и ее, легче и спокойнее оказалось ограничить свои встречи. На счастье, «физики» переехали в новое здание, осели там и почти исчезли из поля зрения Бориса.
Так что чем реже встречался теперь Борис с Иваном, тем, на удивление, более искренними становились их рукопожатия. И если отвечать на вопрос Кати — то нет, тайная явь не мешала их дружбе. Другое дело, что и дружба становилась все призрачнее, уступая место деловым, служебным отношениям, не лишенным в то же время юношеской романтичности.
Соломатин как-то набрался смелости и заикнулся Моржаретову насчет Людмилы — ее связь с криминальной структурой просчитывалась даже дилетантом. Но начопер резко оборвал — не твое, не лезь.
Не лезть так не лезть, это еще лучше. Он и спрашивал, чтобы не носить тяжкий груз на душе. Если бы еще не встречаться с ней. А то каждый раз, увидев ее, статную и царственную, начинал чувствовать сердце. Его-то не остановишь, ему не прикажешь.
