- Спасибо, но я не пью… не пила раньше, - голос звучал удивительно спокойно, буднично, как будто отдельно от нее. - Если можно, то воды, холодной воды, жара сегодня невообразимая, сударь. И если вы будете так любезны, распорядитесь подать сюда библию и свечу. Здесь будет темно, когда за вами закроются двери… Большую свечу, пожалуйста, чтобы надолго хватило, - не люблю и боюсь темноты! - Задумавшись, добавила: - Хотя, кто знает, сколько мне суждено здесь всего пробыть…
От безысходности собственных слов Анике стало холодно, и тело охватила дрожь.
«Как страшно ожидать… собственную смерть… за преступления, которые не совершала - ни в мыслях, ни наяву». Срывается и кричит:
- Боже, ты же знаешь, - я не виновна! Открой глаза этим людям! - Успокаивается.
- Извините, нервы.
Поручик сочувственно посмотрел на обреченную - он видел в ней лишь симпатичную девушку, а не подлую отравительницу-убийцу.
- Зря вы от водки отказываетесь, мадемуазель! - его глаза бегали по сторонам, и на лбу выступила испарина. - Конечно, это ваше право, но, поверьте, легче станет…
- Легче будет умирать в неполные двадцать два года, - закончила она за него мысль.- Поверьте, поручик, мужества мне хватит и без водки, только обидно без вины пропасть…
- Поверьте и мне, мадемуазель, - не хотел вас обидеть, и даже наоборот… Видел я многих осужденных, в том числе и смертников. Прости их, грешных! - поручик перекрестился.- Но, что касается вас, подсказывает мне сердце, совсем вы непохожи на убийцу, - и он поспешил сменить тему разговора. - Мадемуазель, смею напомнить, что мы с вами встречались на вечере поэзии в Народном доме. Вы там читали свои поэтические творения.
Их потом напечатали в газете «Курьезе». Стихотворения прекрасные, чувственные, в них много трагизма и даже мистицизма. Я к вам подходил, как благодарный слушатель, даже имел смелость пригласить на ужин в ресторацию «Эрмитаж», но вы восприняли приглашение как шутку, и вскоре с молодым человеком уехали на извозчике. Припоминаете?
Девушка внимательно всмотрелась в жандарма и с легкой иронией тихо сказала:
- Вы были тогда без этого мундира, такой как все. Приятный молодой человек.
- После того вечера я несколько дней был не в себе, все хотел еще вас увидеть… Тот молодой человек… У вас с ним был роман? Его звали, если не ошибаюсь, Михаил?
- Какая разница, сударь, как его звали, и был ли у меня с ним роман в той жизни, которая осталась за стенами этой башни, - с легким раздражением ответила девушка. - Но если вам будет угодно знать, то он умер. Не вынес позора и лжи. Вскоре я последую за ним, и не без вашей помощи, - и она с чувством продекламировала четверостишие:
Я буду любить тебя вечно,
Мы будем с тобою всегда.
Что жизнь?.. Ведь она быстротечна…
Душа - не умрет никогда!
- Мадемуазель Аника, я верю в вашу невиновность… - он замолк, не находя слов для продолжения.
Почему тогда я здесь, а не на воле? Почему вы готовите мне гибель, хотя верите в мою невиновность? - голос ее срывался от возмущения и обиды.
Это решает суд, верха, но ни в коем случае не я! Мое дело выполнять приказы, а не рассуждать. Да-с! - безапелляционно заявил он, разведя руками, и вновь смягчился. - Может, все-таки водки изволите…
Вы - чудовище! - Аника прервала его, ярость стучала в ее висках. - Другие хоть уверены в моей виновности и видят во мне убийцу, а вы, сочувствуя и сострадая, веря в мою невиновность, спокойно сопровождаете на виселицу! Так приказало начальство! Хорошенькая отговорка для подлецов!
Лицо офицера залила краска стыда, не в силах найти нужных слов, он непроизвольно открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.
Как ваше имя, поручик? - злость покинула Анику так же внезапно, как и пришла.
Андрей, Андрей Андреевич Щеглов, - растерялся он.
- Господин Щеглов, желаю вам здравствовать долгие годы и иметь много детей, но абсолютно не похожих на вас! Желаю вашим, еще не рожденным детям, жить не подобно моллюскам, ограниченным раковиной приказов начальства свыше, а иметь свое разумение и действовать по совести! Я вас больше не задерживаю, если у вас ко мне больше ничего нет!
При случае помолитесь в церкви о безвинно убиенной, и не без вашего участия, Анике Мозенз! - тут она расплакалась навзрыд, до боли в груди. - Идите же, я хочу побыть одна, - еле смогла промолвить она сквозь слезы.
- Я сейчас распоряжусь - вам принесут библию и свечу, - сказал офицер в стенку, козырнул и вышел из камеры. Заскрежетал ключ в двери, и голос поручика слабо донеся до Аники. - Надзиратель! Принеси барышне воду, Библию и свечу, да побольше, не огарок какой-то. Ты понял?! Мухой, давай!
Через мгновение тюремную камеру окутала густая тишина одиночества. Обрывки мыслей водили хоровод в молодой головушке, не позволяя ни на чем сосредоточиться. Рыдания перешли во всхлипывания, закончились небольшим насморком и воспаленными глазами. Вновь заскрежетал ключ в дверях, и в камеру вошел надзиратель.
- Все как вы просили, барышня - Библия и свеча. Большая Библия и большая свеча!
А от меня лично - соломенный тюфячок. Хотя, это против правил. Да бог с ними, с этими правилами! Не сидеть же вам, барышня, все время, как свеча, посреди камеры на табурете. А так, можете отдохнуть, соснуть часок, - лежа-то сподручнее! Вот здесь я его расположу, удобно будет. Силы вам сегодня ой как понадобятся! - ирония сквозила в его голосе. - Наконец-то все угомонились. В этом крыле тюрьмы мы остались вдвоем, я и ты, барышня, - голос его стал приобретать зловещие интонации. - Но это не надолго, не слишком надолго.
