Карлов вспомнил тот солнечный майский день сорок первого года, когда всей семьей направились они в фотоателье. Сколько было надежд, сколько счастья... В тот год старший сын должен был впервые пойти в школу. Все это быстро пронеслось в памяти Карлова. Он пристально всматривался в милое лицо жены и мысленно опросил: «Как ты там одна с тремя детьми в эвакуации?» Георгий закрыл крышку и погладил футляр.
Карлов неспроста хранил фотокарточку семьи рядом с баяном. Еще мальчишкой научился он играть на гармошке, а когда ему исполнилось четырнадцать лет, получил в подарок от отца этот баян. Через год отец умер. С тех пор, куда бы ни бросала Георгия судьба, он не разлучался с любимым инструментом, возил его везде с собой и хранил как самую дорогую память.
Поглаживая футляр, Карлов вспомнил Симферополь, дом, в котором прошло детство. Вдруг с ужасом представил себе развалины этого дома и фашистов, шагающих по родной улице...
Летчики ушли в столовую. Кроме Карлова, в общежитии остались только Семенюк и молодой пилот Павлик Архипов: они уже успели поужинать.
Анатолий Семенюк, закончив бриться, подошел к Архипову, который укладывал в небольшую коробку шахматы.
— Ну что, чемпион, хотите получить мат за десять минут?
Архипов, как бы прикидывая, взглянул на товарища. Острый, по-орлиному изогнутый с горбинкой нос и прищуренные карие глаза Семенюка имели довольно хищный вид.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
— Давайте попробуем, — согласился наконец Архипов.
Рассмеявшись, оба начали расставлять фигуры на шахматной доске. А Карлов задвинул баян под нары, подсел к столу и, вытащив из кобуры вороненый пистолет, начал его чистить.
Павлик Архипов объявил черным конем шах, когда вдруг от белого короля, славно срубленная шашкой, отлетела черная головка, а сам он свалился на пол. Одновременно раздался оглушительный выстрел. На стене появилось маленькое отверстие от пули, по краям которого осыпалась щебенка. В комнате запахло порохом.
Опрокинутая скамейка упала на пол. Летчики выскочили из-за стола. Лейтенант Карлов, согнувшись, зажал левую руку между колен, перехватив правой рукой запястье. Рядом с ним на полу расползалась маленькая лужица крови. Мгновение длилось молчание. Архипов и Семенюк испуганно смотрели на командира эскадрильи.
— Что с вами, товарищ лейтенант? — спросил Семенюк.
— Прострелил себе ладонь, к счастью, в мякоть, — выдавил Карлов и, пробуя шевелить пальцами, показал левую руку. Летчики подошли вплотную и увидели: между большим и указательным пальцами, посредине кружочка обожженной кожи зияла небольшая рана, из которой, растекаясь по ладони, струилась кровь.
— Дайте-ка скорее жгут, — попросил Карлов.
Архипов оторвал от наволочки длинную,завязку и протянул командиру эскадрильи. Семенюк выхватил ее и туго перетянул Карлову кисть руки. Кровотечение медленно прекращалось.
— Я сейчас... за доктором, — Павлик Архипов, на ходу натягивая чью-то меховую куртку, ринулся к двери.
— Ты куда? Стой! — резко остановил его Карлов. — Семенюк, заприте дверь, чтобы кто-нибудь не вошел.
— Я за доктором, — пояснил молодой летчик, думая, что его не поняли.
— Не нужно доктора, — Карлов окинул товарищей вопросительным взглядом, пытаясь прочесть в их глазах, понимают ли они всю серьезность создавшегося положения. Правой рукой он достал из кармана индивидуальный пакет и протянул его Семенюку.
— Товарищ командир! — вспомнил Семенюк. — У меня ж стрептоцид есть. Вот два порошка! Давайте присыпем.
— Сыпь, — процедил сквозь зубы Карлов.
Семенюк достал из гимнастерки порошки и густо посыпал рану с обеих сторон. У Карлова на лбу выступили капельки пота.
«Как это могло случиться? — силился понять он. — Я же вытащил обойму... Ах, да! Ведь один патрон был в стволе. Как же я забыл, что загнал его туда утром перед вылетом? Ч-черт!..»
Семенюк с помощью Архипова перевязал раненую руку командира и, обмотав бинтом запястье и большой палец, туго затянул концы бинта.
«Хорошо, что пуля не задела никого из ребят», — подумал Карпов, когда перевязка была закончена. И вдруг сильнее боли резанула мысль: завтра боевой вылет!
Спина покрылась холодным потом. Карлов зажмурился. Он представил себе суровое лицо командира полка. Строгий, проницательный взгляд майора. Потам образ Емельянова растаял и вместе с лиловыми кругами во мгле поплыли вопросительные, недоумевающие лица Бахтина, Мордовцева, Долаберидзе... Это длилось всего пару секунд. Георгий открыл глаза: Перед ним стояли его летчики. Испуг прошел. Они испытующе смотрели на своего командира. «Неужели не поверят, что я нечаянно поранил руку?» — мелькнул вопрос. И тут же мгновенно ответ: «А я сам поверил бы любому из них, если б перед опасным боевым полетом кто-нибудь прострелил себе руку? Храбрость человека познается те по речам его, а по действиям».
Но не только тревожный стыд, что товарищи могут счесть его трусом, угнетал командира эскадрильи. «Не в этом главное. А в чем же, в чем?» Незримая тяжесть давила на сердце. «Ах, да! Этот удар по вражескому аэродрому. Ведь всего семи летчикам из полка доверили взлететь в темноте. А теперь они полетят шестеркой без меня... Чем больше мы уничтожим завтра «юнкерсов», тем быстрее задохнется армия Паулюса. Кто это сказал? Кажется, Бахтин... — Георгий задумался. — Нет, я полечу. Я должен лететь. Рана пустяковая. Но командир полка не пустит на задание, если узнает, что я ранен... — уже хладнокровно начал взвешивать Карлов, — Надо скрыть. Во что бы то ни стало скрыть... Кроме Семенюка и Архипова, никто не должен знать о случившемся...»
Эти мысли, сменяя одна другую, быстро проносились в голове. Приняв твердое решение лететь завтра вместе с товарищами, он спросил, всматриваясь в лица летчиков:
— Ребята, верите мне, что случайно поранил руку?
— Конечно, верим! — ответили Семенюк и Архипов.
— А могут найтись такие, которые не поверят. Но сейчас не о них разговор. Я должен, понимаете, должен лететь на задание. А для этого надо, чтобы никто, кроме вас, не узнал о простреленной руке. Поэтому и врача незачем вызывать, — пояснил Карлов. — Понятно?
